Люди Кода - Амнуэль Павел (Песах) Рафаэлович. Страница 60

— Что делает Творец, если хочет наказать человека? — спросил Йосеф. Вопрос был прост, и ответ очевиден.

— Аллах посылает в мир орудие, — пробормотал Муса, не переставая копать. — Я был орудием Аллаха, когда боролся с вами, евреями.

— Почему же ты перестал быть им здесь? Эй, не останавливайся, копай, иначе умрешь от голода! Все проще. Творец предлагает человеку нарушать принципы. Поводов всегда достаточно, и ты поддаешься.

— Тоже мне наказание, — сказал Муса.

— Но ведь именно это делаешь сейчас ты.

— Не понимаю, — сказал Муса, окончательно выбиваясь из сил.

Он наклонился вперед и упал в неглубокую яму, в могилу, которую рыл не себе, лежал на спине и смотрел прямо на солнце, и ждал, когда придет конец, а конец — Муса знал это — придет скоро, потому что желудок свело так, будто не ел всю жизнь. Слабость. Ноги уже не двигаются. Так бывает на тридцатые сутки голодовки, Габиб рассказывал, голодал он в «Абу-Кабире», ничего не добился, а вышел год спустя по амнистии с больным желудком, вот и все дела.

Руки еще повиновались, и Муса набрал пригоршню песка, тонкой струкой высыпал себе в рот, закашлялся, песчинки попали в горло, и уж теперь-то действительно пора было умирать.

Муса кашлял, натужно, с хрипами, а песок продолжал сыпаться на него, хотя уже не слушались и руки…

— Ну вот, — сказал Йосеф, — теперь мы на равных. Может, мы, наконец, поймем друг друга?

Людмила рассказывала о последнем дне Исхода, об исчезновении Мессии, всем было неуютно и страшно; почему-то именно сейчас, во время сбивчивого и во многом противоречивого рассказа, стало очевидно, что земная жизнь кончилась.

На Дину Людмила старалась не смотреть, Дина и сама держалась поодаль, ей казалось, что она внимательно слушает, но на самом деле думала Дина об Илье, об их ночи, о том, что ее муж, Мессия, самозванец, вовсе не нужен ей, а сын Хаим тоже покинул Землю, и родители ее, и нужно их найти, потому что где им быть, если не на этой планете, и как жить потом, она не сможет оставить Илью, и этой женщине, Людмиле, отдать его она тоже не может…

— Это было ужасно? — спросил И.Д.К.

— Ужасно? — переспросила Людмила. — Почему ужасно? Это было… Господи, Илья, ты, как всегда, все переиначиваешь! Андрюша, ты можешь объяснить? Ты понимаешь своего отца лучше, чем я. Нет, помолчи, я сама. Когда я сидела у телевизора, а потом очутилась на каком-то холме… Было чувство облегчения, будто кончились роды, а я и не знала, что это были именно роды. Когда тяжело, привыкаешь и не обращаешь внимания, а потом вдруг становится легко, как в полете, и тогда спрашиваешь себя — как же ты жила раньше, под этакой тяжестью?

— Два миллиарда человек, — сказал И.Д.К. — Два миллиарда. Когда я начинал… Я был уверен, что, если что и получится, то коснется только евреев. Да и то не всех, а только тех, чей генетический аппарат сохранил способность реагировать на Код. Я думал, что любая мутация или, скажем, сложение генетических программ при смешанных браках — все это лишает человека способности воспринимать Код. А оказалось…

— Природа умнее тебя, — насмешливо сказала Людмила, — и тебя это обижает.

— Ты все та же, Люда, — улыбнулся И.Д.К. — Тебе всегда нравилось меня уязвить. Помнишь, даже в первую брачную ночь…

Он осекся, скосил глаза на Дину, и Людмила поняла его смущение.

— Ой, да чего ты, — сказала она, — здесь все свои. Точнее — все твои. Твоя бывшая жена, твой сын, твоя новая любовь. И почему здесь никого больше нет? Мессии, например? Он ведь твое творение в гораздо большей степени, чем я или Андрюша.

— Наверное потому, — подала голос Дина, поняв вдруг, что Людмила не враг ей, и главное — что и она вовсе не желает зла этой женщине, полюбившией (бывает же такое!) Илью, который, по мнению Дины, мог вызвать у нормальной женщины интуитивное чувство жалости, но никак не любовного восторга, — наверное потому, что Мессия здесь лишний. Лишний как Моше рабейну в своей семье, если она у него была.

Людмила вспомнила свое ощущение в тот момент, когда поняла, что сейчас покинет планету под названием Земля. Ощущение мессианства. За мной

— народ. Наверное, то была мгновенная и исчезнувшая связь с Ильей Кремером, его мысль, воспринятая и непонятая. Что было еще? Может быть, нечто позволявшее определить, где находится Мессия? Нет, не вспоминается. Ничего не было.

Андрей, которого не интересовали сложные взаимоотношения взрослых, бродил вокруг, постепенно расширяя круги и все дальше удаляясь от родителей. Трава была живой; когда Андрей собирался сделать шаг, стебли мгновенно пригибались, и потому ему не удалось сломать ни одной травинки. Он вертелся на месте, делал неожиданные движения в разные стороны — травинки пригибались прежде, чем он успевал опустить ногу. Ему пришла в голову любопытная и вовсе не тривиальная мысль: а что, собственно, происходит раньше — он делает шаг, и травинки чувствуют его желание, или наоборот — травинки пригибаются, и лишь затем у него возникает желание поставить ногу именно на это место? Кто, в конце концов, кем управляет?

А что, если это телепатическая трава? — подумал он. — Она командует, и я иду. А что, если и деревья телепатические? И вода в реке? И небо над головой? И все-все вокруг?

Нет, — то ли услышал, то ли понял он. Никто здесь никем не командует. Можно принимать решения и выполнять их. Вместе.

Вместе с деревьями? Травой? Животными и солнцем?

Конечно.

Произошло то, чего Андрей всегда хотел. Он подумал, что стал взрослым.

Минуту спустя он убедился в ошибке.

Во всех канонических описаниях Исхода наличествует вполне надежная феноменология, начиная с момента явления Мессии и вплоть до его неожиданного, повергшего людей в шок, исчезновения — существуют многочисленные теле— и звукозаписи, фотографии, бюллетени о здоровье и так далее; вполне достаточно для того, чтобы сложить приемлемую для каждого историка картину. Следующий этап — после исчезновения Мессии с Земли и до Финала — не имеет ни научного обоснования, ни сколько-нибудь надежной феноменологии.

Если верить рассказу самого Ильи Кремера (см. архивные записи департамента Истории Исхода на Израиле-4), все обстояло достаточно просто. Он умер, и душа его стала частью сути Создателя, каковой и должна являться душа Мессии.

Ни историки, ни биологи, ни генетические реконструкторы этим рассказом удовлетвориться не могут (исключение, впрочем, составляют иудо-масоны с Израиля-5, но их мнение по любому вопросу, связанному с еврейской историей, отличается от общепринятого, как зима от лета).

Обычно исходят из достаточно очевидного: тело Мессии оказалось в пустыне Мартоха, поскольку Муса попросту не обладал большей энергетической конституцией. Могло быть и хуже. Это перемещение, поскольку произошло без согласия перемещаемого (Мессии), не могло не закончиться летальным исходом.

По-моему, проблема здесь вовсе не биологическая, и не физическая даже, а сугубо нравственная. Мне возражали: нравственность, дескать, не относится к свойствам и атрибутам материи, ею нельзя объяснить, скажем, восхода и захода солнца или перемещения материальных тел по мировым линиям. И это верно. Но ведь я не о том.

Попробую объясниться, тем более, что это необходимо для связности дальнейшего повествования.

Итак, Мессия оказался человеком случайным. Не гигантом духа, не гигантом мысли. Моше рабейну в свое время этими качествами обладал, что и позволило ему возглавить Исход из Египта, а впоследствии стать первым и, для своего времени, единственным человеком Кода.

Нравственно ли человеку средних достоинств руководить людьми, часто по всем показателям превышающими его уровень во много раз? Дозволено ли ему принимать решения? И, с этой точки зрения, не был ли более необходим миру поступок Мусы, устранивший Мессию в самый критический момент истории Исхода? Я отвечаю — да, поступок Мусы Шарафи оказался полезен. Значит, оправдан и с точки зрения морали?