Смертельная верность - Ефремова Татьяна Ивановна. Страница 16

Трясущимися руками она достала из сумки пачку сигарет, долго не могла подцепить ногтями плотно прижатый к другим фильтр. Долго чиркала дешевой зажигалкой. Наконец закурила, с силой затягиваясь успевшей отсыреть сигаретой. А ведь собиралась бросить. Даже пачку эту покупать не хотела. В последний момент взяла, сама себя ругая за нетвердый характер. Бросать надо. Стиву-то она сказала, что не курит. Они же там, в Америке, на здоровом образе жизни помешаны все. Вот и приходится соответствовать. Она даже волосы отрастила подлиннее, потому что тетка в брачном агентстве сказала, что иностранцы в русских женщинах ищут мягкости и женственности. А феминисток у них своих хватает.

Ольга закрыла глаза и представила Америку, как она представляла ее последние полгода. Маленький домик на берегу океана, пляж и они с Ксюшей, бегущие по песку. И никакой долгой и снежной зимы, никаких промерзших насквозь трамваев по утрам, никаких слипшихся макарон вечером. Море, пляж и здоровый образ жизни. И последнюю сотню не надо будет растягивать до зарплаты.

В кармане запиликал мобильник. Ну конечно, Лелик. Кому же еще быть? Вот тоже напасть, не отвяжешься. Скорее бы уже уехать, забыть и Лелика тоже. Всего недельку осталось потерпеть, а там сядут они с Ксюшей на самолет и улетят в другую жизнь.

— Всего неделя, — проговорила она, как заклинание, и нажала на кнопку. — Ну, чего тебе? Я же говорила, чтобы ты мне не звонил больше.

Петр Алексеевич пошел проводить нас до крыльца. Стоял, сунув руки в карманы поношенной куртки, смотрел на резво бегущие по небу тучи.

— Смотри-ка, распогодилось. А уж думал, придется грязь месить. У меня группа сегодня в пять часов, — пояснил он. — Общий курс дрессировки, щенки в основном. А тут и солнышко даже проглядывает. Погодка, как по заказу.

Солнышко не просто «проглядывало» — оно пригревало уже совсем по-летнему, словно пытаясь напоследок, под вечер, загладить вину за нудный промозглый день. Мы топтались на невысоком, в две ступеньки, крылечке, не решаясь шагнуть на мокрую, скользкую землю.

— Петр Алексеевич, а какие отношения были у Кузнецова с Рыбкиным?

— Наболтали уже? — Покачал он головой. — Вот народ! Все выложат: и что было, и чего не было.

— Чего не было, можно не рассказывать. А вот, что было, хотелось бы услышать, — не унимался Димыч.

— Да никаких особых отношений не было у них. Сцепились пару раз, так этого у нас сколько угодно. Я тоже с Юркой ругался, бывало. Однажды чуть не подрались. Он мне потом сказал, что по морде не съездил только потому, что я его отца старше буду. Тоже мне, гуманист нашелся! Да я бы его сам отделал, мало не показалось бы. Возраст он мой вспомнил, сопляк! Так что, сложные отношения у Кузнецова были со всеми. Проще сказать, с кем он не ругался. Может, пара человек таких и найдется. А так, всех можно арестовывать. Меня первого — я сколько раз грозился его уволить к чертовой матери.

— А при чем тут «арестовывать»?

— Ну, вы же не просто так про их отношения с Рыбкиным спрашиваете. Вы же думаете, раз они друг друга терпеть не могли, так Коля запросто его убить мог. Тем более, Райс теперь ему достался. Ведь так? А я вам скажу, что ерунда это все. Не мог Коля никого убить. Не такой он человек. Я скорее поверил бы, что Юрка кого-то пришить может. А Рыбкин не такой.

— А какой он, ваш Рыбкин?

Давыдов задумался на секунду и сказал твердо:

— Добрый. Вот какой. Добрый и жалостливый. Бывают, представьте себе, и такие люди. Он, кроме нашего центра, еще во дворце пионеров кружок ведет. С ребятишками возится.

— Что за кружок?

— «Юный кинолог» или что-то вроде этого. Школьники туда со своими мелкими шавочками ходят. Общий курс дрессировки, аджилити, да всякие цирковые номера. Колька им про собак рассказывает, как ухаживать, да как воспитывать. Щенков каких-то вечно пристраивают. Ребятишки его любят, между прочим. Да и не только ребятишки. Светлый он какой-то. Нет в нем злости, что из Юрки лезла. Хотя, тоже бывший спортсмен.

— Рыбкин?

— Ну да. Мы и не знали, что он спортом серьезно занимался, пока дружок его по секции к нам не забрел.

Димыч передумал уходить. Оперся спиной о стену, протянул Давыдову сигаретную пачку, закурил сам. Петр Алексеевич от сигареты не отказался, затянулся с видимым удовольствием и продолжил, в ответ на Захаровский вопросительный взгляд:

— С месяц назад пришел к нам на занятие парень один. Мы как раз к соревнованиям готовились, собачек натаскивали. И Коля тоже в костюме бегал. Он его не сразу и заметил. А парнишка видно, что не наш. Без собаки пришел, и на чужих смотрел без особого интереса. К нам приходят часто без собак. Узнать, сколько занятия стоят, да в группу записаться. Но таких сразу видно — они на собак смотрят, щенкам умиляются. А этот сел на скамейку, как неродной, и сидит, по сторонам смотрит. А как у Кольки перерыв случился, так он прямиком к нему. Мне показалось, что Коля его и узнал-то не сразу. А потом ничего, разговаривают, смотрю. Потом парень тот ушел, а мы у Коли спросили, кто это был. Вот тогда он только и рассказал, что спортом раньше занимался, а парень тот, Игорь, по секции знакомый. Лет десять, говорит, не виделись, а тут вспомнил, появился.

— А зачем приходил, не сказал?

— Да вроде, фигурантом тоже хотел попробовать, приходил узнавать, что и как. Я Коле сразу сказал, что не выйдет из его знакомца фигуранта. Он собак боится, сразу видно.

— Больше не приходил?

— Да нет, приходил еще пару раз. Повертелся тут, посмотрел. И больше не появлялся. Понял, видно, что не для него это занятие.

— А каким спортом они занимались? — спросил Димыч как бы невзначай.

— Пулевой стрельбой. Никогда бы на Кольку не подумал, что он стрелок. Совсем не для его характера спорт. Может, потому и бросил.

Димыч вмял окурок в жестяную банку, стоявшую тут же, на перилах, и попросил:

— Петр Алексеевич, а вот те пара человек, что с Кузнецовым никогда не ругались, они кто?

— Какая пара? — не понял Давыдов.

— Ну, вы говорили, что проще назвать, кто с Кузнецовым не ругался.

— Так это я для красного словца, — засмеялся Давыдов. — А вы сразу и прицепились. Пару человек не назову, уж больно сложный характер у Юрки был, царство ему небесное. А вот, если хотите, что-то хорошее про него услышать, поговорите с Таней Ковалевой. Они дружили, вроде.

— В каком смысле «дружили»?

— Про смыслы не скажу, не люблю сплетничать. Но общались часто, и клиентов ей Юрка подкидывал, рекламировал, можно сказать. Татьяна — хендлер очень неплохой.

— Кто? — обессилено уточнил Димыч. — По-русски это как будет?

— По-русски это будет «демонстратор собак». Человек, который показывает собаку на выставке. Тоже целое искусство. Сейчас Татьянин телефон принесу, был у меня где-то, на всякий случай.

С Таней Ковалевой Димыч созвонился тут же, едва домик центра дрессировки скрылся за деревьями. Договорились встретиться завтра, часиков в двенадцать. Я сообщила, как бы невзначай, что свободна в любой день на этой неделе. Захаров сделал вид, что не понимает моих намеков и снова взялся звонить кому-то.

— Это Захаров из городского, — сообщил он собеседнику. — А организуй-ка ты мне этого вашего народного мстителя Кравчука на беседу. В добровольном порядке, для его же пользы. Как это не может? Я же тебе объясняю — для всех будет лучше, если он явится добровольно. В первую очередь для него. Чего? И когда? Ладно, отбой.

Димыч повернул ко мне обескураженную физиономию и сказал, разводя руками:

— Кравчук-то наш, похоже, ни при чем. Он четвертого числа ногу сломал, лежит дома в гипсе. Так что, никак не мог шестого на соревнованиях оказаться. А если бы и оказался, то мужика с загипсованной ногой мне бы несколько свидетелей обязательно вспомнили. Не из-за Джоника убили Юру Кузнецова, совсем не из-за него.

Справа от тропинки, по которой мы шли, показалась дрессировочная площадка. Барьеры, лестницы, бумы, вкопанные торчком в землю автомобильные покрышки. И среди всего этого великолепия — две неподвижные фигуры. Человек и собака.