Смертельная верность - Ефремова Татьяна Ивановна. Страница 18

Утро началось как раз с ультиматума. Хмурый ребенок, вместо того, чтобы спешно собираться в садик, явился ко мне на кухню в естественном виде — в трусах и майке — и потребовал завести собаку. Овчарку, разумеется. В противном случае пообещал не умываться, не ходить в садик, школу тоже игнорировать и в результате остаться неучем и лоботрясом. Так и сказал, уперев руки в боки и отставив одну ногу: «Останусь неучем и лоботрясом. Тогда посмотришь». Это все Ларкино влияние. Вчера вечером она позвонила мне рассказать, что Лиза ее драгоценная перестала лежать на боку с грустным видом, и вообще жизнь налаживается. Я в это время развешивала мокрое белье, поэтому к телефону подошел сын. И минут пятнадцать они мило беседовали, как оказалось о собаках вообще и овчарках в частности. Ларка, надо сказать, может разговаривать с кем угодно, независимо от возраста, образования и мировоззрения. Так что и шестилетний пацан ей в качестве собеседника сгодился. Да еще тема такая, интересная для обоих. В общем, в результате разговора ребенок окончательно утвердился в желании стать собаковладельцем, о чем и заявил мне наутро, все тщательно обдумав.

— Мы собаку не прокормим, — попыталась отвертеться я.

— Ничего, будем экономить. Я могу ему свою кашу отдавать. А сам буду питаться в садике.

— То есть, в садик все же пойдешь?

— Придется, если будет собака.

— Это называется шантаж, — сообщила я отпрыску, но он только пожал плечами. — Давай, вечером обсудим?

Он кивнул важно и ушел чистить зубы. Временную передышку я себе обеспечила. За день можно будет обдумать еще разок все доводы против появления в нашем доме собаки. Заодно и Лариску отругать за то, что ведет подрывную деятельность.

Лариска нарисовалась сама. Как только я вернулась из садика, зазвонил телефон. Голос в трубке не обещал ничего хорошего. Ларка рыдала.

— Что случилось? — попыталась я пробиться сквозь ее всхлипы и завывания. — С Лизой что-то?

— Да нет, не с Лизой. Со мной. Она мои сапоги осенние съела.

— Как съела?

Воображение рисовало картины одну чудовищней другой. Маленькая Лиза, впихивающая в себя, как удав, высокие сапоги на каблуках-шпильках.

— Лара, что значит «съела»? Целиком? Твою Лизу надо врачу показать срочно. Что ты молчишь-то?

— А мне не в чем ее к врачу тащить, — вдруг мрачно сообщила Лариска. — Я теперь по ее милости босиком осталась. А на дворе, между прочим, осень. Холодно.

— Ну, у тебя ведь еще ботинки есть, — напомнила я. — Можно какое-то время в них…

— Ботинок тоже нет. Ботинки это животное еще раньше сгрызло.

— А как она добралась-то до них? Тебе же Света велела обувь убрать пока с глаз долой.

— Я убирала. А она научилась шкаф открывать. Овчарки — они ведь очень умные. Сначала ботинки сгрызла. Я ее наругала, думала, она все поняла. Думала, не будет больше. А она ничего не поняла. И съела. Какая-то она неправильная овчарка, глупая совсем.

— Она просто маленькая еще, — заступилась я ни с того ни с сего за совершенно чужую мне собаченцию. — Вырастет, поумнеет.

— Поумнеет, — согласилась Ларка уныло. — Слушай, Наташ, пока она не поумнела, займи мне денег на сапоги. А то зарплата у меня только через две недели, а к тому времени и снег может выпасть.

Договорились, что я заскочу к Ларке с деньгами по дороге к Димычу. От совместного похода по обувным магазинам пришлось решительно отказаться. Очень уж хотелось увязаться на встречу с Татьяной Ковалевой. Единственным человеком, который мог рассказать про Юрия Кузнецова что-то хорошее.

Жила Таня в одном из новых районов. Дома здесь росли быстро, а вот деревья за ними не успевали. Поэтому выглядел район новостроек слегка ущербно, не смотря на причудливой конфигурации дома, автомобильные парковки, с которыми вечные проблемы в старых «хрущевских» районах, и разноцветные детские площадки в каждом дворе. Все-таки, отсутствие зелени угнетает человека особенно сильно. Как бы ни пытались мы оторваться от матушки-природы, никогда нам это окончательно не удастся. Проще пережить отсутствие парковок, чем наблюдать ежедневно из окна пару чахлых прутиков, вкопанных весной на показательном субботнике под объективами новостийных телекамер.

Да еще почему-то ветер гулял в новостройках особенно свободно, рвал из рук зонты и сумки, лез в душу.

Димыч выслушал эти мои рассуждения и заявил, что я просто завидую владельцам квартир в новостройках, поэтому и наговариваю всякого. А деревья обязательно вырастут. И вот эти самые чахлые прутики будут загораживать свет для жителей первых трех этажей. И жители эти будут писать гневные письма, требуя деревья срубить.

— А ты говоришь, тяга к природе, — сказал он, придерживая для меня подъездную дверь. — Лучше бы лампочку вкрутили, а то не видно ни черта в этом их элитном доме.

Про элитный дом — это он, конечно, погорячился. Никакой он не элитный. Просто дом, построенный пару лет назад. С просторными квартирами и индивидуальной планировкой в них. Похоже, я, и правда, завидую немного местным жильцам.

Дверь нам открыл долговязый подросток в джинсах и длинной белой майке навыпуск. Димыч показал удостоверение, которого в темноте прихожей все равно не было видно, и сказал:

— Нам бы Татьяну Ковалеву.

— Это я, — сказал подросток неожиданно мягким девичьим голосом. — Проходите.

В комнате, куда мы прошли, ошалевшие от внешнего вида гражданки Ковалевой, было очень уютно, и главное, светло. А то я уже подумала, что экономить на освещении считается у владельцев новых квартир хорошим тоном. Но это во мне снова зависть зашевелилась, не иначе.

При дневном свете Таня Ковалева оказалась вполне миловидной девушкой лет двадцати пяти. Фигурой она сильно смахивала на подростка, но не было в ней подростковой разболтанности и нескоординированности движений. И лишнего жира не было, это я с тоской отметила в первую очередь. Она оперлась рукой о кресло, потянувшись за телевизионным пультом, и стало видно, как под кожей тонкой руки перекатываются вполне ощутимые мышцы.

— Таня, а вы спортом серьезно не занимались? — поинтересовался Димыч, оценив свободную одежду, мускулы и короткую стрижку на светлых волосах.

— Занималась, — кивнула она. — А что?

— Стрельбой?

— Нет, легкой атлетикой.

— Сейчас тоже занимаетесь?

— Приходится, — улыбнулась Таня. — Жизнь заставляет. Я ведь инструктором по фитнесу работаю. Хочешь не хочешь, а будешь в форме.

— Инструктором? — Димыч удивленно поднял брови. — А нам говорили, что вы хендлер.

— Ну да. И хендлер тоже. Но это ведь только на выставках. Временная работа. Платят хорошо, но ведь выставки не каждый день бывают. Вот и взялась группу вести. Мне деньги нужны, у меня квартира в ипотеку куплена.

Ковалева обвела взглядом стены и вздохнула. Непросто ей, видно, досталось это элитное гнездышко. Она тряхнула светлой челкой и добавила:

— А хендлеру, кстати, хорошая физическая форма гораздо нужнее, чем инструктору. На занятиях и пофилонить можно, а на выставках приходится выкладываться по полной.

— А зачем вообще нужен хендлер? Это ведь «демонстратор собак», правильно? Почему хозяева сами своих собак не демонстрируют?

— По разному бывает, — улыбнулась Таня. — Кто-то и сам свою собаку выставляет. Новички особенно. Или жадины. Те, кто считает, что платить чужому человеку за то, что он с собакой в ринге побегает — глупые траты. А если хозяева на результат нацелены, тогда на хендлерах не экономят. Я же говорила, чтобы собаку выставлять, надо в хорошей физической форме быть. В ринге знаете, сколько бегать приходится. И темп держать, чтобы собаку в движении показать как следует. Особенно, если породы служебные. С немцами теми же так иногда набегаешься — ног не чувствуешь. А еще собачку надо уметь правильно поставить.

— Это что значит?

— В стойку поставить. Эксперты на выставках смотрят собаку в движении и в классической стойке. Собак с идеальной внешностью, как и людей, не бывает. Все зависит от того, как себя подашь. Ну, собаку, то есть. Если ее грамотно поставить, можно почти любые недостатки спрятать. Надо просто знать, как. У хендлеров свои приемы.