Любовь и смерть Катерины - Николл Эндрю. Страница 50
Страх сеньора Вальдеса был совершенно иной природы, чем страх отца Гонзалеса. Отец Гонзалес боялся потому, что знал. Сеньор Вальдес, наоборот, боялся оттого, что не знал. По утрам, стоя в своей элегантной ванной комнате, он вглядывался в свое отражение в высоком золоченом зеркале. Сеньору Вальдесу было чем гордиться: он действительно являл собой почти безупречный образец мужской красоты. Смугло-золотистая чистая кожа, спортивная фигура, широкая в плечах и узкая в талии, образующая классический мужской треугольник, крепкие ягодицы, скрытые белоснежным, как теплый сугроб, обернутым вокруг пояса полотенцем. И все же теперь каждое утро его сердце сжималось от страха. Потому что, когда сеньор Вальдес наклонялся к отраженному в зеркале двойнику и смотрел, как тот наклоняется ему навстречу, оба они впивались взглядами в одно и то же место над верхней губой друг у друга. Но ничего там не находили. Ничего. И намека на шрам.
Сеньор Вальдес набрал в раковину горячей воды — настолько горячей, насколько могли терпеть его изнеженные руки. Обжигающий лицо пар клубами поднимался вверх, серебряными бусинами оседая на изразцовой полке над раковиной, дрейфуя дальше, к потолку, в сторону от зеркала, которое никогда не запотевало.
И все равно сеньор Вальдес не видел шрама.
В раковине парилось махровое темно-синее полотенце. Стараясь не совать руку в обжигающую воду, одним пальцем поддев ткань, как ягуар в джунглях подцепляет когтем ничего не подозревающую рыбку, сеньор Вальдес поймал полотенце за край, вытащил из воды, слегка отжал, горячим пирожком перебрасывая из руки в руку, развернул и наложил на лицо. В рот устремился пустой вкус пара. Он запрокинул голову, взглянул на двойника из-под синего прикрытия. Закрытое, как у грабителя или палача, лицо двойника смотрело на него с презрительным высокомерием. Сеньор Вальдес подозрительно уставился на него. По другую сторону зеркала сеньор Вальдес уставился на него с таким же подозрением.
Вздохнув, сеньор Вальдес отвел от зеркала взгляд, снял с лица полотенце и достал английский помазок. Как следует намочив его в раковине, он хорошенько встряхнул помазок, подобно тому, как пес отряхивает с себя воду после купания, и потер о кусок душистого мыла. Это ежедневное чудо, как обычно, привело его в детский восторг, напомнив притчу про Иисуса, что когда-то накормил несколькими хлебами и рыбами пять тысяч человек, — так и сейчас легкое прикосновение волшебных щетинок к обыкновенному куску мыла всего за пару секунд превратило скользкую зеленоватую поверхность в гору комковатой пены.
Размашистыми мазками живописца сеньор Вальдес наложил густой слой пены на лицо, а затем, намочив в горячей воде бритву, приступил к процессу бритья. Сначала он провел бритвой по щекам, шее и подбородку, потом — вдоль все еще четкого овала лица, снизу вверх, к ушам, и в последнюю очередь приступил к бритью тонкой полосы отросшей щетины над верхней тубой. Короткими, осторожными движениями, сначала по росту волос, потом против их роста, он выбрил губу, захватывая последние непослушные волоски. Такими же короткими, боязливыми движениями он стер остатки мыльной пены, пока на лице не осталось ничего, кроме кожи, и снова пристально вгляделся в отражение. НЕЧЕГО там было видеть. Сеньор Вальдес с облегчением вздохнул. Сеньор Вальдес с облегчением вздохнул, но страх его до конца не прошел.
Есть драгоценный камень — александрит. Днем он переливается всеми возможными оттенками холодного зеленого цвета. Но, когда приходит ночь, солнце заходит за горизонт и включается электрическое освещение, александрит начинает светиться тусклым красным светом. Так и в жизни, некоторые вещи нельзя увидеть. Не потому, что они слишком малы или мы слишком невнимательны, а просто потому, что нам они недоступны. Недоступны, и все тут. Сеньор Вальдес это понимал.
Тем утром, до того как выйти на улицу, сесть на любимую скамью с видом на Мерино и любоваться видом утопленника, выловленного из реки, до того как не написать ни строчки в блокноте, но после того как вздохнуть с облегчением, в очередной раз не обнаружив на своем лице шрама, сеньор Вальдес написал письмо.
Все еще обернутый полотенцем, он присел к столу, вытащил из портфеля большой коричневый конверт, раскрыл бумажник и, пошарив в отделении, соседнем с тем, что хранило кусочек серой пористой бумаги со словами «Я пишу», извлек зеленую марку. Приклеив марку на конверт, он запечатал его и надписал адрес.
«Что тут сложного?» — спросите вы.
Ничего! Самое простое на свете дело.
Но это было началом конца.
Четыре дня спустя коричневый конверт достиг столицы, и курьер отнес его в офис, над которым красовалась скромная вывеска: «Салон».
Сеньорита Марта Алисия Канталуппи работала секретаршей главного редактора меньше года, но, когда она вскрыла конверт и увидела размашистый, наклонный росчерк сеньора Л.Э. Вальдеса, она не раздумывала. Благоговейно подняв конверт, она без стука открыла дверь в кабинет шефа и смело подошла прямо к его стаду.
Сеньор Хуан Игнасио Корреа любил тешить самолюбие, напоминая себе, что под его руководством «Салон» превратился в лучшее литературное издание в стране — разумеется, если брать в расчет только серьезные журналы. Конечно, сеньор Рафаэль Сальваде, шеф «Единого обозрения», и сеньора Фернанда Мария Эспиноза, которая еще не полностью оставила надежду сделать своего «Читателя» хотя бы вторым по значимости литературным журналом, несмотря на то что для этого ей пришлось разрушить три брака, два из которых были ее собственные, вряд ли согласились бы с этим утверждением.
Когда сеньорита Марта Алисия Канталуппи без стука ворвалась в кабинет шефа, сеньор Хуан Игнасио Корреа раздраженно фыркнул, как недовольный жеребец, и стукнул ручкой об стол. Даже когда Марта Алисия, извиняющимся жестом подняв руку, сказала:
— Я знаю, что вы заняты, но вам непременно надо на это взглянуть, — эти слова не успокоили его раздражение.
И лишь когда он прочел записку, поданную дрожащей от волнения рукой Марты Алисии, улыбка раздвинула его губы. Он взял записку из ее рук и прочел еще раз. Он расчистил место на столе, бережно уложил голубой листок на стопку промокательной бумаги и многократно прочел волшебные строки, а потом, не поднимая глаз, сказал сияющей секретарше:
— Марта, дорогуша моя, позвоните сеньоре Фернанде Марии Эспинозе из «Читателя» и сеньору Сальваде из «Единого обозрения». Скажите им, что я заказал лучший столик в «Гриле» на завтрашний вечер и что я приглашаю их на ужин.
Бедный сеньор Корреа! Каждый раз, когда Марта Алисия выходила из его кабинета, он невольно поднимал глаза, чтобы не пропустить зрелища легкого вздрагивания ягодиц, которое она совершала перед тем, как исчезнуть за дверью, но в этот раз он упустил свой шанс. Целый день до самого вечера, пока солнце гнало тени с трех сторон от его офиса, сеньор Корреа сидел за столом и читал, не отрываясь.
В шесть часов вечера Марта Алисия сняла очки, убрала их в алюминиевый футляр, а потом окинула взглядом опрятный секретарский стол и заглянула в кабинет к шефу, чтобы попрощаться до утра.
Сеньор Корреа рассеянно махнул ей рукой и опять забыл проконтролировать процесс подрагивания округлой попки.
Прежде чем уйти домой, сеньор Корреа смел со стола стопку листков и запер их в сейф, а сейф в кабинете главного редактора был особой прочности: вначале он прошел испытание огнем, пролежав сутки среди горячих углей, а затем кран подцепил его на стрелу и сбросил с высоты пятого этажа.
Ночью сеньор Корреа не мог заснуть. Синие и красные точки прыгали перед закрытыми глазами, а ночь тянулась и тянулась, и в саду какая-то птица сердито выводила заунывную, скрипучую ноту, как заржавевшая створка ворот.
В два часа ночи сеньор Корреа не выдержал, поднялся с постели, тихонько оделся и поехал в офис. Он прошел по темным коридорам, зажигая свет по мере продвижения к кабинету, пока последняя тень не исчезла из офиса.