Дебютная постановка. Том 1 - Маринина Александра Борисовна. Страница 4

– Это все уже потом, при Щелокове, а в середине шестидесятых Высших школ имелось всего четыре на всю огромную страну: в Москве, Киеве, Ташкенте и Омске. Все остальные школы были средними плюс всякие областные пункты подготовки и переподготовки. Одним словом, с квалифицированными кадрами в нашем министерстве был полный швах.

– Вы так точно помните все цифры, – недоверчиво заметил Петр.

– Это моя работа, – коротко ответил Губанов. Потом горько улыбнулся: – Бывшая работа. Нет, не так: это дело, которым я занимался не один десяток лет. Поэтому не удивляйтесь, что я много чего помню. Я совсем немножко поработал в уголовном розыске, а потом до самой пенсии сидел на аппаратной деятельности, сначала в кадрах, потом в управлении учебных заведений, потом эти службы объединили, сделали Главное управление кадров и учебных заведений, потом опять разъединили. Но я всегда занимался одной и той же проблемой: какими должны быть принципы комплектования личного состава и расстановки кадров и как организовать подготовку этих кадров. Ладно, я чувствую, что вам эти детали малоинтересны. Я-то могу часами говорить о кадровых проблемах, а вы поди ждете, когда же я до дела Астахова доберусь. Доберусь, не беспокойтесь. Но сперва я вам приведу только один пример, чтобы вы понимали, насколько непрофессионально могли сработать ребята из угрозыска в те годы. Просто чтобы вы ничему не удивлялись. Это произошло в конце шестидесятых в Красноярском крае. В проруби обнаружили труп подростка, мальчика-школьника. Опознали сразу, пошли к нему домой – пусто, родителей нет. В сарае нашли труп матери, зверски убитой. Подозрение, естественно, сразу пало на отца, принялись искать его, нигде не нашли. Спустя какое-то время озаботились тем, чтобы получше изучить личность мальчика, снова осмотрели дом, порылись в его тетрадях, записках. Прошло еще несколько дней – и дом внезапно загорелся. Пожар потушили и среди рухнувших обломков обнаружили труп отца с веревкой на шее. Понимаете, что произошло? Отец тоже был убит, его тело висело на чердаке дома, а оперативники дважды дом осматривали и ничего не нашли. На чердак не заглянули. Дважды, юноша! И ведь речь не о дворце, в котором сто пятьдесят комнат и десятки потайных помещений, это самый обычный частный домишко в селе, пара комнат, чердак и надворная постройка в виде сарая. Как можно было не найти третий труп? Вот как?! Конечно, сначала стали говорить, мол, отец убил сына и жену, сбежал, потом раскаялся, вернулся домой и сам повесился уже после того, как опера второй раз дом осмотрели. Но судебно-медицинская экспертиза сделала совершенно однозначный вывод: человек не сам повесился, а был убит, причем давность наступления смерти точно такая же, как у мальчика и женщины. И никакие разговоры о том, что во время первых двух осмотров третьего трупа в доме не было, уже не проходили.

Звучало, конечно, чудовищно. Петру трудно было в такое поверить.

– Неужели правда?

– Если мне не верите – посмотрите документальный фильм об этом деле. Я не хочу сказать, что все сыщики в те времена так работали, это было бы неправдой. Но то, что были и такие сотрудники, которые на пятидесяти квадратных метрах не находили тело повешенного, тоже факт. Просто не забывайте об этом, когда будем говорить о деле Астахова. Началось все летом шестьдесят шестого, в июне…

Июнь 1966 года

Михаил Губанов

В квартире было тихо, никаких запахов еды.

– Проспали, что ли? – проворчала Нина и прямо с порога закричала: – Колька, Лариса, пора вставать!

Пока Михаил аккуратно закрывал дверь, девушка проскочила в комнату, и сразу же послышался ее возмущенный голосок:

– Ларка! Хорош дрыхнуть, всем на работу надо, давай завтракать.

В ответ донеслось сонное и тягучее:

– Да иди ты…

Через несколько минут Лариса в халате выползла на кухню. Лицо припухшее, недовольное.

– А где мой высокородный братец? – спросил Михаил.

– Вчера на дачу укатил, а сегодня прямо оттуда на службу, – зевая объяснила Лариса. – Продукты отвозил.

– А ты чего, – не отставал Миша, – не поехала с ним? Опять со своими поэтами хвостом крутила?

Лариса тряхнула головой, отбрасывая упавшие на лицо спутанные темные волосы, посмотрела сердито.

– Не хвостом крутила, а слушала хорошие стихи. Куда тебе до настоящей поэзии… Ты в литературе вообще не разбираешься. Нин, чайник поставь.

– Да поставила уже, – буркнула Нина, которая резала белый батон и докторскую колбасу, не дожидаясь указаний жены старшего брата. – Ничего, кроме бутербродов, уже не успеем. Хоть бы предупредила с вечера, что идешь на свою гулянку, мы бы сами позавтракали, на тебя не надеялись бы. Безответственная ты, Ларка!

– Ой, можно подумать, ты очень ответственная, – вяло протянула Лариса.

Она выдвинула из-под стола табуретку, уселась, достала из кармана мятую пачку «Родопи» и закурила.

– Ненавижу лето, – заявила молодая женщина, выпустив дым после первой затяжки. – Весь год живем как нормальные люди, а как лето – так делают из меня ломовую лошадь. Между прочим, Нинулечка, ты могла бы сама готовить на всех, пока бабушка с Юриком на даче, а не сваливать все на меня. Я не нанималась все ваше семейство обслуживать.

– Иди лучше зубы почисти, вместо того чтобы курить, – зло отозвалась Нина. – Не отсвечивай тут, и без тебя не повернуться.

Кухня была небольшой, всего пять с половиной квадратных метров, и двум хозяйкам здесь действительно тесновато.

Михаил стоял, прислонившись к дверному косяку и с усмешкой слушая перебранку своих родственниц. И ведь обе – нормальные девки, что Нина, младшая сестренка, что Лариса, жена старшего брата Николая, а вот почему-то недолюбливают друг друга. Вроде и не ссорились, и делить им нечего, а поди ж ты… Вообще-то Нина на самом деле Антонина, именно так ее назвали при рождении и это имя записано в ее паспорте, но девушка, еще будучи старшеклассницей, сочла имя немодным и требовала, чтобы все сократили его до более современной Нины.

– Нинусь, а может, Ларка права? Когда мама в городе, то понятно, что она всем нам готовит, она же на пенсии, а почему летом-то мы заставляем Ларису стоять у плиты? Почему она должна готовить, а не ты? – сказал Михаил, когда Лариса ушла в ванную.

Сестра вскинула на него возмущенный взгляд:

– Обалдел? Во-первых, у нас служба, а у Ларки – работа из серии «не бей лежачего», нам и приходить нужно пораньше, и возвращаемся мы черт знает когда, рабочий день ненормированный. А у нее что? Моет свои колбочки-пробирочки и глазки строит молодым ученым, вот и вся ее работа, ровно с девяти до шести. Не надорвется.

– Ладно, а во-вторых что?

– У нас квартира меньше. И кухня меньше на целый квадратный метр.

Это правда, кухня в той квартире, где проживали Михаил, Нина и их мать, действительно меньше, как и в целом общий метраж жилых комнат. Но по сравнению с бараком, в котором все они жили до 1962 года, квартира-хрущевка казалась раем. В бараке у семьи Губановых была всего одна комната, в которой они обитали впятером: отец с матерью и трое детей. Потом отец умер, брат Николай ушел в армию, вернулся, почти сразу женился на Ларисе, родился Юрка. Причем родился так скоро после свадьбы, что даже десятиклассник Миша не сомневался: старший брат женился, что называется, «по залету». Став старше, Миша кое-что узнал и в глубине души начал посмеиваться над Николаем: надо же, чтобы так не повезло! До ноября 1955 года аборты в СССР были запрещены, а Ларка, судя по дате рождения ребенка, забеременела в начале лета, доверенного врача, который сделал бы подпольный аборт, вовремя найти не сумели, вот и пришлось в срочном порядке регистрировать брак. Когда в ноябре запрет на аборты упразднили, метаться было уже поздно, срок большой.

Так и жили, ютясь в барачной комнате: мать, Миша с Ниной да Николай с молодой женой и малышом. Печку топили дровами, отхожее место – на улице, соседи – самые разные, в том числе и пьющие были, и скандальные, и вороватые. Через два года восемнадцатилетний Михаил Губанов ушел в армию, где жизнь по бытовому комфорту мало чем отличалась от жизни в бараке, кроме одного существенного обстоятельства: по ночам было тихо. Не плакал и не кряхтел маленький ребенок, не визжала от ужаса несчастная соседка тетя Клава, за которой по длинному коридору мимо всех дверей регулярно гонялся пропивший остатки мозгов ее муж Федор, размахивая ножом и угрожая зарезать… Ночную тишину в казарме нарушал только мерный негромкий храп, но крепкому юношескому сну он ничуть не мешал. А после армии – все тот же барак, только на смену тяжелому алкоголику Федору, которого все-таки посадили за убийство жены, пришла семья тихого школьного учителя, и по ночам уже никто не визжал от страха и не раздавались громогласные пьяные угрозы вперемешку с матом, которые обильно изрыгал муж покойной тети Клавы. И уже одно это казалось Мише Губанову счастьем.