Пастыри чудовищ (СИ) - Кисель Елена. Страница 72

Расспрашиваем про дрессировщика. Опытный — говорят. Зверей любил, потому долго и держался. Но справедливый, если что — всё правду в лицо. Старик Криклэк — он, понимаешь…

— Криклэк, — бормочет Грызи. — Он из Союзного Ирмелея вообще-то. Виделись пару раз. И правда мастер своего дела. Наверное, стал вступаться за слуг или самого Моргойла?

Ага, да, — кивают работнички. Старик Криклэк — он был такой. Если уж хозяйка начинала над кем измываться — стеной вставал. Моргойл-старший — и тот к нему за защитой бегал. Эх, как мы тут без него…

— Как он ушёл? Из-за ссоры с госпожой Моргойл?

Работнички пучат глаза и жмут плечами. Девятерицу назад пришел, попрощался, сказал: получил расчёт, поеду в родной Ирмелей внуков смотреть, хватит уж. Спокойно ушёл. Про хозяйку не говорил ничего.

Будто ползём по гладкому, леденцовому стеклу. Не во что вцепиться. За весь день узнали то, что ничего не узнали. Пряничный мирок с холеными, одомашенными зверями.

Жемчуг, которого я навещаю в его стойле, хрупает себе отборным овсом. Поводит ушами и ласково смотрит влажными глазами. Перебираю ему гриву, полирую тряпочкой рог. Единорог чуть не помирает от счастья. Целует мне ладонь бархатистыми губами. По нему и не скажешь, что несколько часов назад хотел наделать дырок в своём хозяине.

Пока я воркую над милягой-Жемчугом, Грызи стоит рядом и таращится не пойми куда. Потом говорит так, будто отвечает на что-то у себя в голове:

— …нужно будет попробовать, только под контролем. С другими животными, да…

— Думаешь, дело не только в единорогах?

Грызи пожимает плечами. Прохаживается возле стойла, потирает виски и поглядывает на здешних красавцев.

— Единороги у Эгерта любимцы, конюшие сказали, что он здесь часто бывал. И с них началось.

— Что, — нашептываю я в жемчужное ушко, — поглядел на кислую рожу местного господинчика и решил сбить с него спесь, а?

— Это не шутки, Мел.

— А я и не шучу. Единороги человека чуют, ты ж сама знаешь, как. К дряни не пойдут. Спорим, от Визгли они во все стороны шарахаются. Да и обидчивые они, так что…

В идиотских книжонках, которые пишут такие, как Крол, единороги — сплошь чистота, белизна и святость. Этакие сказочные конепринцессы. Едят только ромашки, потеют духами, а уж если хвост задерут — оттуда сразу бабочки пополам с марципанами.

Еще единороги в этих книжонках жить не могут, чтобы не ходить за девственницей, ну или за девственником, обожая взглядом их чистоту. Пухлик в первую свою девятерицу в питомнике подозрительно интересовался — почему единорог Рябчик ходит за ним вслед с томными вздохами.

— А то у меня-то с девственностью явный недобор.

— Зато у тебя яблоко в кармане, а Рябчик их любит, — просветила его Йолла.

Если чем настоящие единороги и смахивают на принцесс — так это ранимостью. Не расчесали гриву — трагедия. Не вывели на прогулку — пойду, полежу, поумираю полчасика. Не принесли любимых яблок — ой, всё.

Бывают и совсем капризули, но так-то они отходчивые. И добрые, и справедливые, и чуют людей и друг друга — высшим чутьём.

— Но я смотрела в их сознания, — возражает Грызи. — Он ничего не делал. Там вообще нет ничего такого, что было бы связано с животными. Жемчуг вот, например… — подходит и начинает гладить единорога по шее. Тот блаженно жмурится, — ты помнишь сегодняшнее утро, да, Жемчуг? И помнишь, что хотел убить Эгерта в тот момент. Потому что перед тобой стоял враг. А почему ты этого хотел? Этого ты не помнишь. Это словно что-то безусловное. Естественное. Будто инстинкт, понимаешь, Мел? Если алапарду показать добычу — он прыгнет. Тут то же самое. Он вдруг увидел своего врага, бросился на него, ему помешали… и как только враг перестал быть виден — он о нем забыл. Не на кого нападать, незачем убивать… Мел, ты агрессию у единорогов видела?

Сначала выдаю насмешливое «Пвхаааааа!» А потом задумываюсь.

Видала я бешеных единорогов. Только они выглядят и ведут себя ни черта не так. Видала пару со скверным характером — такое и у единорогов бывает, просто раз на сотню особей. Только вот по ним сразу видно — они далеко не душки.

Болезнь тоже отметается — нашли бы. Обряды на крови или зелья — я бы отследила, да и почему тогда — именно единороги?

Остаётся одно.

— Если это чутьё на людей работает, то Задавака внутри — что-то вроде местного Мясника, только похуже. Либо он что-то сделал… не с ними, они не видели, но ощутили… Либо что-то задумывает. А они защищают что-то или кого-то таким образом. Единороги же иногда на хищников за жеребят кидаются? Могут и ткнуть рогом, хотя обычно бегут. Так вот, если тут то же самое…

Грызи молчит. Согласия на её лице не видать, но и спорить не пытается. Говорит только задумчиво:

— Надо бы пока что пока что запретить Эгерту выходить из дома… или хотя бы подходить близко к территории, где есть животные.

— Тогда поторопись, пока они с мамочкой прямо сюда не заявились. А то они уже на середине сада.

Визгля всверливается голосом в воздух с такой страстью — и без Дара Следопыта услышать можно.

Грызи замирает на секунду, вслушивается, ловит направление… и распрямляется, будто сжатая пружина. Выстреливает сама собой, как болт из арбалета. Хлопаю на прощание Жемчуга по морде, рявкаю на конюших — где они там, пусть придержат единорогов, как бы за нами не поскакали. И несусь следом, только где мне до Грызи! Варгов точно с детства обучают носиться вперегонки с алапардами.

Грызи даже не пытается обежать препятствия. Она их перепрыгивает с разбегу. Все эти оградочки-изгороди-кустики. Перемахивает, как гарпия-бескрылка. Бегу следом, но прыгучести во мне меньше. Так что приходится кой-что огибать.

Удары когтистых лап начинаю слышать, как раз когда обегаю прудик, через который Гриз перелетела прыжком. А ещё нетерпеливое хлопанье коротких крыльев. И воинственный клёкот.

Грифон.

Потом долетает вопль Визгли и звучный шлеп тела о дорожку. Несусь на звук, совсем отстаю, потому понять, что делается, могу только через Дар. Там еще задушенный вскрик. И снова клёкот. И топот, будто кто-то кинулся наутёк, звук трещащего дерева, разрываются кусты…

— Аиэтие-хаа-аа!!!

Это уже вопль даарду. Обозначающий что-то вроде «Всем стоять, никому не с места!» Только гораздо энергичнее.

Потом еще различаю визг и жалобный скулёж. А потом уже следом за Грызи вылетаю на дорожку. Аккуратненькую до тошноты дорожку в «прогулочной» части сада.

На дорожке лежит Визгля и изо всех сил оправдывает свое прозвище. Её отпрыск валяется чуть в отдалении, за кустами на лужайке и поскуливает, закрываясь. А над ним нависает угольно-черный грифон Оникс, с которым мы только-только познакомились. Яростно щёлкает клювом и рвется в бой, размахивая когтистыми лапищами.

На шее у грифона висит Шипелка и тоже оправдывает своё прозвище.

Визги мамаши, скулёж мелкого щенка, клекот грифона и шелест языка даарду.

Да ещё Грызи.

Она в два прыжка пересекает дорожку, сигает через кусты и виснет на грифоне, как раз когда Шипелка уже устает держаться.

— Вместе!

Щелкающий клюв замирает в какой-то пяди от протянутой ладони Грызи. Грифон будто клокочет изнутри. Хрипит, булькает и всё пытается рваться к Задаваке. Тот откатывается подальше, но так и валяется на земельке.

— Мел, усыпляй его, усыпляй!

Шипелка достаёт сонное первой. Раскалывает о клюв грифона склянку — и у Оникса подгибаются колени. Но он всё смотрит налитыми кровью глазами и пытается ползти — преодолевая внушение варга, через сон…

Клюв щёлкает с ненавистью, с предвкушением. Погоди, доберусь до тебя. И — на части. На части…

— Мел, помоги, — бросает Гриз, не отводя от грифона внимательных глаз.

Задавака весь белый и трясется. Зацепить его Оникс не успел. Так, руки исцарапаны, коленки ссадил. Ещё и что-то там бормочет про матушку, прогулку…

Даю ему пару оплеух, потом Грызи вливает в рот лоботрясу бодрящее.

— Нужно идти, слышишь? Быстро! К дому!