Копьё Маары - Кретова Евгения. Страница 43

– А Мара?

– Что «Мара»? Она царица всего этого мира, всей Нави. Ее даже Вий побаивается, если так можно сказать о нем.

Они дошли до самого верха, до последней ступеньки. Скрипнула дверь, ребята скрылись за ней и оказались внутри небольшого помещения, служившего когда-то для хранения кухонной утвари, терпеливо ждали Катю, которая сейчас шла последней в сопровождении их необычного провожатого.

Не доходя до верха, Антон взял ее за руку, заглянул в глаза:

– Ты меня простишь когда-нибудь?

Катя задумалась. Еще несколько дней назад ей казалось, что из-за его предательства жизнь оборвалась. Казалось, в ней что-то умерло вместе с его равнодушно брошенным в тот день в лицо «извини». Сейчас, заметив его глаза, полные страдания, увидев эти безрадостные покои, бесконечные ледяные коридоры, в которых он одиноко кружил, как ему показалось, целую вечность, а на самом деле всего несколько дней, она почувствовала сожаление. Сожаление о том, что уже ничего не исправить, ничего не вернуть.

Сожаление, припорошенное, словно инеем, сомнение – а вдруг он здесь случайно? Вдруг у него есть шанс и ему тоже надо наверх? Где его наверняка кто-то ждет?

Антон понял ее молчание по-своему. Он поблек. Глаза потускнели, улыбка стерлась с лица.

– Не говори сразу «нет», хорошо? – прошептал он, заставляя себя выпустить ее руки из своих. – «Нет» – это всегда так безнадежно… Знаешь, если ты когда-нибудь окажешься снова в Красноярске, пожалуйста, найди Магду Ключевскую… Это моя мама… Скажи ей, что я ее очень люблю, – он осекся, – очень любил… Хотя… не надо ее тревожить. Может, ей так легче будет. Прости…

Он шагнул к стене, а в следующее мгновение растворился в ней.

– Антон! – не выдержав, крикнула ему вслед Катя.

– Он уже не слышит тебя, он ушел, – тихо проговорила Аякчаана.

Вспышка рассекла полночь надвое, выпустила из своего нутра двоих.

– Да что ж ты на юбку мне всю дорогу наступаешь, фанфарон ты этакий! – ворчала Могиня, подбирая сердито подол.

Волхв цеплялся за нее, дышал тяжело и часто:

– Не так быстро! Стар я стал для этой суеты.

Могиня скептически хмыкнула:

– Мару за нос обвести не стар был, а дочь спасать – сразу стар.

Велимудр распрямился, сварливо проворчал:

– Не тебе судить меня…

– Да уж куда мне, – рассеянно махнула рукой Могиня, отошла к деревьям, прислушиваясь.

Волхв приблизился к ней, прошептал:

– Зачем мы сюда пожаловали? Зачем с пути свернули, не дойдя александрийских стен?

– Тш-ш-ш! – Могиня вскинула руку.

Показала вправо: там, в ночной тишине, всего через несколько деревьев от них, слышались голоса.

– Бабушка, что же делать, – девичий голос, плач, – есть хоть какой-то способ ей помочь?

Короткий вскрик и стон, приглушенный, измученный. Неразборчивое бормотание.

– Кто там? – испугался Велимудр.

– Мы это: я, внучка моя Ярослава, Катя и ее подруга кареглазая.

Волхв посмотрел на нее, будто впервые увидел.

Гулко ухнула сова. Ее удивленный крик подхватил ветер, вознес к высоким кронам и спрятал в листве.

– Ох, не к добру это, – прошептал волхв.

– Не к добру будет, если беду упустим…

– Что?

Могиня не ответила, и Велимудр хотел переспросить, но не успел – заметил, как метнулись тени за деревьями, как они оскалились голодными пастями, прошелестели прошлогодней листвой.

– Смотри! – указал своей спутнице рукой.

– А ну-тко, подсоби! – обратилась непонятно к кому Могиня.

По-прежнему не обращая на Велимудра внимания, она внимательно посмотрела в сторону поляны, на которой прятались она сама с внучкой, Катей и черненькой девочкой, набросила на нее темный морок – тот мягко осел на ветви, укутал плотным саваном звуки и голоса. Пробормотала:

– Клинок заговоренный не отвести, не загубив Ярославу, так хоть с этой бедой подсоблю.

Подобное лечится подобным, так говорили древние книги. Черную волшбу можно отменить только еще более черной волшбой, а сделку с черным мороком – еще более жестокой сделкой. Могиня никогда не рискнула бы пойти на это, имей она хоть один шанс спасти внучку. И пока этот шанс был.

Она бросилась наперерез приближающимся к поляне черным теням.

Хлопнула в ладоши, выпуская сноп ярко-белых искр.

– Ох и предсказуема ты, сестрица, – прошептала Могиня, плетя кружева из белого огня, вплетая в него ярко-оранжевые светозары и пытаясь набросить получившуюся сеть на метавшиеся у корней тени. Те по-змеиному шипели, отскакивая.

Белые всполохи в лесу, за деревьями, полыхали серебром, отсекая беду. Она взвилась, коротко вскрикнула последний раз, как подстреленная птица, и обрушилась с шелестом на траву.

– Ушел, – отозвалась Катя, будто эхо.

На душе стало пусто, но тут же заскреблись сомнения, она уже корила себя за ту заминку в ответе. «Что мне стоило соврать? – ругала она себя. – Он дух, у него и так никакой радости, еще и это теперь».

Она встретилась взглядом с Ярославой – та смотрела на нее в упор и неодобрительно качала головой:

– Не думай даже о том.

«А может, она и права», – подумала Катя с тоской.

Рука ныла нещадно, по венам будто крученую проволоку пустили – все ломило и рвалось изнутри. Стало жарко. Стараясь вернуть самообладание и отвлечься, Катя огляделась.

Промерзшие словно насквозь полки, покрытые толстым слоем инея кастрюли.

Комнатка, в которой они оказались, была маленькая и круглая, с крохотным квадратным оконцем под самым потолком, в которое почему-то было вставлено яркое оранжевое стекло. Неожиданное открытие заставило еще раз вглядеться в него.

– Как, наверно, здесь было хорошо, когда в это окно светило солнце, – мечтательно вздохнула Аякчаана.

– Ты думаешь, в этом мире хоть иногда светит солнце? – Енисея с сомнением обошла крохотное помещение, погладила заиндевевшие стены. – Мне кажется, здесь все промерзло до самого сердца… – Она задумчиво замерла, закусила губу. – Куда нам теперь?

Из комнаты вела только одна дверь. Ярослава дотронулась до ручки.

– Насколько я понимаю, это должна быть кухня. Открываем?

– Давай-ка лучше я. – Улыбнувшись, Истр бережно отодвинул ее и решительно надавил на ручку.

Дверь открылась тяжело, со скрипом, оставив белое полукружье на промерзшем полу. Высокий потолок, остывший очаг, перевернутые лавки и разбросанная по полу кухонная утварь.

Все выглядело так, будто кухню покинули в спешке и больше в нее не возвращались. Что это могло означать? Что здесь произошло?

– Да-а-а, – сокрушенно пробормотала Ярослава и взглянула на Енисею: та рассматривала облепленные инеем подвешенные травы.

Сбросив оцепенение, Енисея скомандовала:

– Двигаемся дальше. Теперь надо найти зимний сад, а потом в покоях Маары отыскать тот самый зал, где был цветок, и выбираться отсюда к отцу… навий мир – не место для живых.

Стараясь ступать как можно тише, они прошли кухню и вышли в коридор.

– Кухню вижу, зимний сад – нет, – сообщил Истр, оглядываясь.

Они шли чуть медленнее, озираясь по сторонам в поисках подсказки – где может быть зимний сад Маары?

За следующим поворотом они оказались в просторной галерее, оттуда вели две лестницы вниз.

– Антон не говорил про другие лестницы… – Ярослава неуверенно посмотрела на ребят. – Может, из кухни как-то иначе выбираться надо было?

– Да не было там других выходов. – Истр шагнул вперед. Пробормотал в сердцах: – Вот что б этому Антону не провести до выхода, раз уж вызвался!

– А я и говорю, нет ему веры, навьему сыну. – Ярослава заглянула вниз. – Вроде свет там. Может, это и есть зимний сад?

– Пойдемте по той, что правее, – предложила Енисея. – В крайнем случае вернемся.

– Нет, надо идти сюда, левее, – настаивала Аякчаана. – Дедушка говорит, там выход.

– Выход куда? Вот в чем вопрос, – шмыгнул покрасневшим от холода носом Истр.

Катя только сейчас почувствовала, как замерзла. Руки не слушались, пальцы совсем одеревенели. Ярослава, чтобы согреться, подпрыгивала на месте, одновременно растирая озябшие плечи.