Тысяча и одна ночь - Автор неизвестен. Страница 301

И я пришёл к её дому и увидел, что у ворот подметено и полито, и что там стоят слуги, челядинцы и прислужники, и сказал про себя: «Быть может, забота в сердце девушки перелилась через край и она умерла, и поселился в её доме эмир из эмиров?» И я ушёл и вернулся к дому Джубейра ибн Умейра аш-Шейбани и знал, что скамьи перед ним обвалились, и не нашёл возле его дома слуг, как обычно, и тогда я сказал себе: «Быть может, он умер».

И я стал у ворот его дома и принялся лить слезы и оплакивать дом такими стихами:

«Владыки, что тронулись, и сердце идёт им всюду,
Вернитесь – вернётесь вы, вернётся и праздник мой.
Стою я у ваших врат, оплакиваю ваш дом,
И льётся слеза моя, и веки друг друга бьют,
И дом вопрошаю я, рыдая, и ставку их,
Где тот, кто и милости и щедрость оказывал?
Иди же путём своим, – любимые тронулись
С полей, и закиданы землёю они теперь.
Аллах, не лиши меня возможности видеть их
Красоты и вдоль и вширь, и свойства их сохрани!»

И пока я оплакивал жителей этого дома такими стихами, о повелитель правоверных, вдруг бросился ко мне из дома чёрный раб и сказал: «О старец, замолчи, да лишится тебя твоя мать! Что это ты, я вижу, оплакиваешь этот дом такими стихами?» – «Я знал, что он принадлежал одному из моих друзей», – ответил я. «А как его имя?» – спросил негр. И я ответил: «Джубейр ибн Умейр аш-Шейбани». – «А что же с ним случилось?» – воскликнул негр. «Слава Аллаху, вон он – по-прежнему богат и благоденствует и властвует, но только Аллах испытал его любовью к девушке, которую Зовут Ситт-Будур, и он залит любовью к ней, и от сильной страсти и мучения он подобен большому брошенному камню. Если он проголодается, то не говорит: „Накормите меня“, а если захочет пить, не говорит: „Напоите меня“.

«Попроси для меня разрешения войти к нему», – сказал я. И раб ответил: «О господин, войдёшь ли ты к тому, кто разумеет, или к тому, кто не разумеет?» – «Я непременно войду к нему при всех обстоятельствах!"сказал я, и раб вошёл в дом, чтобы спросить позволения, а потом он вернулся ко мне с разрешением. И я вошёл к Джубейру и увидал, что он подобен брошенному камню и не понимает ни знаков, ни объяснений. Я заговорил с ним, но он не заговорил со мною, и один из слуг его сказал мне: „О господин, если ты помнишь какие-нибудь стихи, скажи их ему и возвысь голос, тогда он очнётся и обратится к тебе“.

И я произнёс такие два стиха:

«Позабыл ли ты о любви к Будур, или стоек все?
И не спишь ночей, или сон смежает глаза твои?
Если льются слезы твои струёй изобильною,
То знай – в раю навеки поселишься ты».

И, услышав это стихотворение, Джубейр открыл глаза и сказал: «Добро пожаловать, о ибн Мансур! Забава стала значительным делом». – «О господин, – спросил я, – есть ли у тебя нужда ко мне?» – «Да, – отвечал Джубейр, – я хочу написать ей письмо и послать его к ней с тобою. И если ты принесёшь мне ответ, у меня будет Для тебя тысяча динаров, а если не принесёшь ответа, у меня будет для тебя, за то, что ты сходил, двести динаров». И я сказал ему: «Делай что тебе вздумается…»

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Триста тридцать вторая ночь

Когда же настала триста тридцать вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что ибн Мансур говорил: „И я сказал ему: „Делай что тебе вздумается!“ И он позвал одну из своих невольниц и сказал: «Принеси мне чернильницу и бумагу!“ И когда она принесла ему то, что просил Джубейр, он написал такие стихи:

«Владыки, молю Аллахом, будьте помягче вы
Со мною, – любовь ума во мне не оставила.
Любовь овладела мной, и страсть к вам, поистине,
В болезни меня одела, ею унижен я.
Ведь прежде преуменьшал я силу любви своей,
Ничтожной, о господа, и лёгкой считал её.
Когда ж показала страсть мне волны морей своих,
По воле Аллаха тех простил я, кто знал любовь.
Хотите вы сжалиться – любовь подарите мне,
Хотите убить меня – припомните милость».

Потом он запечатал письмо и подал его мне, и я взял его и отправился к дому Будур. И я стал, как всегда, мало-помалу приподнимать занавеску и вдруг увидел десять невольниц, высокогрудых дев, подобных лунам, и госпожа Будур сидела между ними, точно месяц среди звёзд или солнце, когда оно раскроется от облаков, и не было у неё ни мучений, ни страданий. И когда я смотрел на неё и дивился этим обстоятельствам, она вдруг бросила на меня взгляд и» увидав, что я стою у дверей, сказала: «Приют и уют!»

И я вошёл и приветствовал Будур и показал ей бумажку, и, прочитав её и поняв, что в ней было, девушка засмеялась и сказала: «Мне, о ибн Мансур, не солгал поэт, когда сказал:

Поистине, я любовь к тебе стойко выдержу,
Лака явится от тебя ко мне посланник.

О ибн Мансур, вот я напишу для тебя ответ, чтобы тот человек дал тебе то, что он обещал». – «Да воздаст тебе Аллах благом!» – сказал я ей. И она позвала одну из своих невольниц и сказала: «Принеси мне чернильницу и бумагу!» И когда невольница принесла ей то, что она потребовала, девушка написала Джубейру такие стихи:

«Почему обет соблюла я свой, а вы предали?
Как вы видели, справедлива я, и обидели.
Вы ведь первые на разрыв пошли с жестокостью,
И вы предали, и предательство от вас пошло.
Всегда в пустыне помнила обеты я,
Вашу честь всегда охраняла я и клялась за вас,
Но увидела своим оком я неприятное,
И услышала я про вас тогда вести скверные.
Унижать ли буду сама свой сан, чтоб поднять ваш сан?
Поклянусь творцом – уважали б вы – уважали б вас.
Отвращу я сердце от вас своё и забуду вас,
Отряхну я руки, на вас утратив надежды все».

«Клянусь Аллахом, о госпожа, – он далёк от смерти лишь до тех пор, пока не прочитает эту записку», – воскликнул я, и затем я разорвал бумажку и сказал девушке: «Напиши ему другие стихи». – «Слушаю и повинуюсь!» – ответила она и затем написала такие стихи:

«Я утешилась, и сладостен для глаза сон.
И со слов хулящих слыхала я о случившемся.
Согласилось сердце забыть о вас и утешиться,
И решили веки, когда вас нет, не бодрствовать.
Лгут сказавшие: «Отдаленье-горечь!» Поистине,
Мне даль на вкус как сахар сладкой кажется,
Ненавижу ныне я всякого, кто помянет вас,
Возражая мне, и дурное я ему делаю.
Я забыла вас всеми членами и утешилась —
Пусть узнает сплетник, пусть ведает, кто ведает».

«Клянусь Аллахом, о госпожа, он ещё не прочитает эту бумажку, как душа его расстанется с телом!» – воскликнул я. И девушка спросила: «О ибн Мансур, разве страсть дошла до такого предела, что ты сказал то, что сказал?» – «Если бы я сказал и больше, это была бы правда, прощение – черта благородных», – ответил я. И когда она услышала мои слова, её глаза наполнились слезами. И она написала ему записку (клянусь Аллахом, о повелитель правоверных, у тебя в диване нет никого, кто бы умел так хорошо писать, как она!) и написала в ней такие стихи: