Выживший. Чистилище - Марченко Геннадий Борисович. Страница 6

– И как вы собираетесь добираться?

– Моя супруга должна позвонить товарищу Молотову. Может, даже и он сможет решить мой вопрос, разобраться с этой глупой ситуацией.

– Почему же глупой? Тысячи командиров и сотни тысяч простых, также ни в чём не повинных людей были уже расстреляны или оказались в лагерях. Хотите сказать, что это была ошибка, что советское руководство ошибается?

Комбриг отстранился от меня, в его взгляде появилась настороженность.

– А откуда вы взяли эти цифры?

Вот блин, народ-то тут, похоже, и не в курсе.

– Методом простого подсчёта, используя арифметическую прогрессию. Где-то знакомого арестовали, где-то в газете напечатали, по радио сказали… Вот и прикидываешь, сколько могло набежать в общей сложности. И цифры получатся серьёзные, поневоле задумаешься, не по ошибке ли людей под одну гребёнку метут?

– Советское руководство не может ошибаться, – покачал головой комбриг. – Только виновные несут заслуженное наказание.

– То есть вы считаете себя виновным? Нет? Но ведь ошибки быть не может, сами же только что об этом сказали.

– Ну… Может, за редким исключением.

– Поверьте, каждый оказавшийся на вашем месте считает, что именно с ним ошиблись и что правда восторжествует. Только когда их ведут по расстрельному коридору, они начинают понимать, что дело пахнет керосином. Да только уже всё, поздно пить боржоми, если почки отвалились. Так что оставь надежду, всяк сюда входящий, – процитировал я фразу из Данте, которая позже приглянется руководству какого-то фашистского концлагеря. – Кстати, как часто у вас тут кормят? А то с утра не емши, кишка кишку грызёт.

– Ужин уже был, теперь только утром, – пробормотал взгрустнувший после моей отповеди комбриг. – Но ведь есть же случаи, когда ошибка выяснялась и человеку возвращали свободу, звание…

– Один на тысячу? Может, и есть, если заступается кто-то из больших начальников. Так что будем лелеять наш шансик на заступничество. А по-хорошему все эти репрессии – государственная доктрина. Трудно понять, чего добиваются Сталин и… и Ежов. – Насчёт фамилии нынешнего наркома внутренних дел я мог и заблуждаться, всё-таки Ягода, Ежов и Берия как-то шустро меняли друг друга и даты их пребывания во главе наводящей на простых граждан ужас организации стёрлись в моей памяти. Но, к счастью, с фамилией Ежова я, кажется, угадал, потому что моя фраза не вызвала у собеседника удивления и тем паче подозрения. – Но за несколько лет репрессий поменялся практически весь командный состав РККА и НКВД. Причём убирают профессионалов, а назначают порой малограмотных выскочек, – почти цитировал я по памяти вычитанное когда-то в периодике. – Вы же, наверное, и в Гражданскую повоевали?

– Так точно, и даже империалистическую захватил. Служил в звании подпоручика.

– Видать, и это припомнили? Молчите? Значит, припомнили.

– Но в Гражданскую я был красным командиром!

– Это уже мало волнует тех людей, которые решили отправить вас сюда. Вполне вероятно, донос на вас накатал какой-нибудь ваш заместитель, метящий на ваше место.

– Егоров? Нет, что вы, он точно не мог.

– Ну, может, правда когда-нибудь и вскроется, но не факт, что вы уже будете в состоянии отомстить негодяю. В лучшем случае отделаетесь лагерями, хотя и там есть шанс протянуть ноги. Ещё не подписали признательные показания?

– И не буду! Почему я должен клеветать на самого себя?!

– Будете. Никто ещё не выдерживал их пыток… Опять же, за редким исключением. Говорите, вас ещё не били? Вот как начнут бить, так сразу вспомните мои слова… А у вас тут, кстати, как спят, в пересменку?

– Да, по очереди, мест на всех не хватает. Но вы новенький, после допроса, думаю, вам уступят.

В общем, определились с местом моего ночлега, и вскоре, несмотря даже на тусклый свет из-под потолка лампочки в пятнадцать свечей, я провалился в первый свой сон в прошлом.

Глава 2

То ли снилось что-то, то ли нет… Утром, когда раздался стук в железную дверь, возвещающий о прибытии утренней баланды, которую блатные обзывали шлюмкой, я всё ещё сладко дрых, аки невинный младенец. Впрочем, таковым и являлся, как и большинство несчастных, оказавшихся со мной в одной камере Бутырки. Не обращал даже внимания на «парашютистов», то бишь клопов, изрядно покусавших свежее тело. Проснулся, когда меня кто-то легко потрепал за ногу. Оказалось, давешний комбриг.

– Я в вашу посуду каши взял, правда, она уже остыла.

Пшёнка и мутный чай. Не мой привычный завтрак с тостами и кофе, но я так проголодался, что и совсем чуть-чуть подсоленную кашу на воде схомячил за один присест да ещё и ложку облизал до состояния идеальной чистоты.

Пока ел, Кржижановский негромко проинформировал, что всю ночь он и ещё один товарищ, бывший военный инженер Куницын, присматривали, чтобы уголовники чего со мной во сне не учинили. Комбриг даже подобрал брошенную мной заточку. Но Костыль и его поредевшая банда никаких инсинуаций в мой адрес не предпринимали. Пока, во всяком случае.

Кстати, в камере имелось ещё несколько уголовных элементов, но те были мелкими сошками, сами побаивались Костыля и старались от него как-то дистанцироваться, кучкуясь собственной компанией. Это хорошо, иначе, объединись они с костылёвскими, мне и моим новым товарищам пришлось бы тяжко.

– Тогда давайте меняться, – сказал я. – Вы ложитесь на моё место, а я буду за вами приглядывать… Нет-нет, заточка мне не нужна, оставьте себе, я и без неё справлюсь, если что.

Тем временем за столиком у окошка Костыль и его два подельника, опасливо косясь в мою сторону, курили в круг самокрутку и играли в карты. Святцы – всплыло в памяти жаргонное название игральных карт. Да, теперь придётся их запоминать, словечки-то блатные, могут и пригодиться. Если, конечно, не расстреляют, чего мне категорически не хотелось бы.

Делать было нечего, почему бы не продумать линию поведения на грядущих допросах? Шляхман обещался сегодня наведаться, и предчувствие этой встречи поселило в моей груди неприятный холодок. Бить будут однозначно, но и помимо этого у нынешних палачей богатый арсенал. Кое-что из когда-то прочитанного о методах допроса в годы репрессий отложилось в моей памяти, и эти знания оптимизма мне не прибавляли.

Может, сразу сознаться, не дожидаясь, пока сделают инвалидом? Один хрен напишут сами всё за меня, если уж приспичит. Просто, наверное, этому Шляхману по кайфу заставить меня сдаться, сломаться, доказать саму себе и своим подручным, что он крутой следак. М-да, положение – не позавидуешь. Почему не закинуло в XIX век, например, или вообще во времена Владимира Мономаха? А лучше – во времена хрущёвско-брежневской «оттепели», там точно было бы полегче. А теперь в лучшем случае лагерем отделаешься – что-то не очень обрадовался Шляхман известию о моём прибытии из будущего. Тем более какой-то Реденс там фигурировал, видно, он и дал команду этому следователю с нерусской фамилией взяться за меня со всей ответственностью. То есть до товарища Сталина мне, судя по всему, не добраться. Хотя не факт, что и он мне поверил бы. Чего доброго, вообще дал бы приказ расстрелять. Нет человека – нет проблемы.

– Череп, бороду шьёшь, – донёсся до меня голос Костыля.

Я повернул голову. Это он к лысому подельнику, похоже, обращается, который тут же растопырил пальцы:

– Костыль, ты чё?! Чё за гнилой базар, в натуре?

– Думаешь, я не просёк, что у тебя бубновый туз в шкерах заныкан?

– Гонишь, нах! На, гляди, где туз?!

И картинно задрал штанины, обнажая волосатые ноги, обутые в стоптанные ботинки без шнурков. Неизвестно, чем бы у них там всё закончилось, но в этот момент распахнулась входная дверь, и нарисовавшийся в проёме надзиратель крикнул:

– Сорокин, на выход!

В груди неприятно кольнуло и, к моему удивлению, вместе со мной к двери направился ещё один мужичок.

– Сорокин Ефим, – уточнил надзиратель.

Понятно, это мой однофамилец рванулся. Я был бы, честно говоря, не против, если бы вызвали не меня, но и мой однофамилец, услышав имя, облегчённо вздохнул. Ладно, бедолага, буду отдуваться за нас двоих. А второму Сорокину я порекомендовал приглядеть за всё ещё спавшим Кржижановским. Мол, если что – толкай комбрига, а ежели не углядишь, вернусь и спрошу по полной. Мужичок закивал, обещая всё чётко выполнить.