Противоестественно (СИ) - "Shamal". Страница 15

Игла входит в кожу, и удивительно, как со столь дрожащими руками я попадаю в вену. Вижу, как она бьется под тонкой, словно пергамент, кожей.

Секундный кайф, забытый, но такой желанный. Это похоже на сотни тысяч оргазмов, бьющих в голову. Образ Владлена стирается из памяти грязной тряпкой. Я чувствую запах мокрого мела и занозу, что так больно и глубоко вошла в палец, когда я провел рукой по свежевыструганной доске. Водоворот звуков, мигалки, бьющие в глаза, когда меня впервые повязали менты. Боль от ударов в живот от сокамерников и боль в рассеченной брови. Как щекотно скатывается кровь по лицу и мамины слезы. Я даже вспоминаю вкус слегка горьковатого парного молока и кислого козьего сыра. А запах шашлыков, которые готовил отец? А горячий какао с карамелью и зефирками, которое я пил, сидя на даче не так давно. И унижение, когда я, как заправская шлюха, отсасывал и подмахивал Никите и его своре.

Вот так и проносится жизнь перед глазами. Я будто пытаюсь что-то нащупать, какое-то чувство, но так и не могу его различить среди такого множества других.

Я чувствую, как сжимается сердце от боли, как бешено стучит кровь в висках, и чувствую, что трава рядом со мной горит. Кажется, сейчас начнет плавиться синтетическая футболка. Джинсы поддаются менее охотно.

Затошнило. Блеванул бы, да уже никаких сил нет. Не очень красивая смерть, но я выбираю её.

========== Переход ко второй части ==========

Комментарий к Переход ко второй части

Да, второй части быть. Спасибо за это всем, кто оставлял комментарии, мотивируя, и в особенности Marina Lisetskaya, которая подкинула гениальную, на мой взгляд, идею, как можно красиво выпутаться из этой патовой ситуации (не хотите спойлеров - не читайте длинные комменты к 6 главе :D )

Во второй части все будет хорошо.

Люблю вас.

В основном, свободу человек проявляет только в выборе зависимости

(с) Герман Гессе

Они смотрят широко распахнутыми, круглыми, как монеты, глазами. Они шевелят губами, будто произнося одну единственную фразу «Что этот идиот делает?».

Они дергают руками, уподобляясь эпилептикам, и громко кричат: «Да, смотрите! Повторяйте! Давайте, кричите, кричите громче!»

Вы недовольны, вы рады, вы недоумеваете. Вы все здесь, а я там. Далеко от вас. За непробиваемым грязным стеклом. Я привлекаю ваше внимание.

Вы хватаетесь за свою черную жесткую шерсть на голове, будто хотите вырвать клок. Ваши длинные пальцы зарываются в волосы, и вы всем своим видом показываете, что считаете меня идиотом. Ну считайте, если вам так будет угодно.

А я ухожу.

Ухожу от вольера с обезьянами. Мне пять лет. Никто из людей не смотрит на меня, как на идиота, только вы, жалкие звери. Пади ниц пред венцом творения!

Как вы посмели посчитать меня идиотом? Разве я похож на идиота, когда руками растягиваю губы до самых ушей и высовываю язык, когда свожу глаза к носу, или когда злобно скалюсь? Нет, я не идиот! Я просто дразнюсь.

Вспышка света, и я просыпаюсь в своей комнате. Мне десять лет. Луна ярко светит в окно и отражается от большого зеркала. Ощущение, будто у меня в комнате два окна, и в оба светит ночной фонарь. Под кроватью кто-то ворочается. Я откидываю одеяло и прислушиваюсь к глухому рычанию тяжелобольного животного. Чудище скребет когтями по ножке моей кровати, а я смеюсь.

Да, недолго тебе осталось, приятель!

Чудище живет у меня, наверное, с самого моего рождения. Оно поселилось под кроватью и вылезает на свет только ночью, когда я сплю, чтоб сесть в ногах и смотреть на меня своими раскосыми желто-зелеными глазами, скалить зубастую пасть и царапать мне ноги острыми когтями.

Вообще-то мой дом наполнен всякими чудовищами. Они живут под ванной, в шкафу, под мойкой, под диваном, под кроватями, конечно же, в кладовке. Это пока только те, с которыми я знаком. Я не даю им имена, ведь они скоро умрут.

— Эй, ты чего еще спишь? — раздается в полной тишине мамин голос, и я просыпаюсь. Мне тринадцать. До переломавшего жизнь признания остается всего два года, восемь месяцев и три дня.

— Мам, закрой дверь! — кричу ей и, взглянув на часы, понимаю, что уже здорово опаздываю.

Вообще-то меня с самого детства учили, что сперва нужно умыться и почистить зубы, но мне всегда нравилось, едва проснувшись, переодеваться. Так, направляясь в ванную, я чувствую себя бодрее.

А еще мне не нравится смотреть в зеркало, ведь оттуда на меня взирает чудище в помятой детской пижаме с динозавриками, которую я упрямо продолжаю носить, хотя давно пора ее выкинуть.

То самое чудище из детства, залежавшееся, покрытое плесенью, порой принимает человеческие черты лица, перенимает мои повадки. Оно хочет быть мной в следующей жизни.

Холодный душ приводит меня в чувство, остужает закипевший мозг. Мне уже много лет, но я по-прежнему боюсь чудища в зазеркалье.

Я пытался убить его много раз, я калечил его и морально унижал, но теперь понял, что смерть для него — это ничем не оправданное милосердие.

Я тушу огонь, и котелок с серой жидкостью остывает.

========== 1. Пришло время ==========

Пришло время скинуть бремя

Пустой надежды, как лишнюю одежду

Люмен — Зубы

Пронзительный писк сканера, считывающего штрих-коды продуктов, слышен даже через орущую в наушниках музыку, и у меня начинает неметь рука от того, как сильно я сжимаю в кармане телефон, пальцем надавливая на кнопку громкости. Громче не становится, но я всеми силами пытаюсь вслушиваться в текст. Что-то из Арии, а может, сольное, и, хоть я ни разу не слышал эту песню ранее, я сосредоточенно повторяю за Кипеловым, едва заметно шевеля губами:

— Враг мой не страх вечной кары, что грешника ждёт…

Девушка, что стоит в очереди передо мной на кассе, смущенно поглядывает в мою сторону, а потом украдкой берет со стеллажа пачку дешевеньких презервативов.

Мне все равно, я просто пытаюсь различать слова.

— Зависть душит тебя, и терзает тщеславие твоё…

Без особого труда читаю по губам кассира стандартный вопрос о пакете, акционных товарах и другой ерунде, но лишь мотаю головой на каждую реплику, мысленно умоляя ее работать быстрее. И она действительно будто торопится, пробивая пакет молока, яблоки, упаковку гречки. Проговаривает сумму, но я и без того вижу ее на табло.

— И Кэмел синий, — говорю, но не слышу себя. В наушниках что-то дикое, громкое, опасное для слуха и наверняка до блевоты заезженное, но мне все равно. Главное, что заглушает писк с соседних касс.

Получив желаемую пачку, прикладываю карточку к терминалу и, дождавшись, когда полезет чек, хватаю рюкзак и выбегаю из проклятого супермаркета, едва ли прощая себе подобное попустительство.

Как я мог вообще докатиться до такого, чтобы пойти в супермаркет?! Почему нельзя было подождать до утра и пойти в маленький магазинчик за углом или, например, доесть тот подветренный салат со дня рождения, который притащила Юлька? Ну в крайнем случае поголодать немного или, черт, да просто пройти лишний километр до ближайшего круглосуточного магазина!

Вытаскиваю наушники из ушей и, не удосужившись выключить музыку, просто комком засовываю их в карман куртки.

Дрожащими пальцами выбиваю сигарету, сую в зубы, но не успеваю прикурить, когда к моим ногам падает высокая тень…

— Угостишь сигаретой? — спрашивает паренек вряд ли достигший восемнадцати. Дутая куртка, под ней толстовка с капюшоном, кепка… Почему-то он мне чертовски напоминает племянника, но разве что стилем одежды, потому что лицо какое-то неприятное, асимметричное, с налетом прыщей и наглости.

Видимо, я стою слишком долго, потому что парень неловко переминается с ноги на ногу, заглядывая в глаза.

Я наконец-то отмираю, протягиваю пачку, давая самому вытащить сигарету, стараясь не задумываться над тем, что, если бы Макс вот так стрелял у незнакомых мужчин на улице сигареты…

Боже, о чем это я? Макс уже два года как совершеннолетний и сам может покупать себе все, что захочет.