Противоестественно (СИ) - "Shamal". Страница 29

Она заваривает мне кружку кофе и кладет на стол пару шоколадных конфет из своей заначки, а я в который раз благодарю небеса за такую подругу.

Без лишних расспросов, без упрека, просто забота…

20:47 Макс:

я так теюя люблю!

Дрожащими пальцами печатаю в ответ:

Насколько ты пьян?

20:48 Макс:

В хламину

Пишу коротко:

Где ты? Сейчас приеду

И иду отпрашиваться у начальницы, параллельно заказывая такси.

Спустя пятнадцать минут таксист высаживает меня на набережной, и я с легкостью на абсолютно пустой парковке нахожу машину Макса, а его самого — на скамеечке возле паркомата.

Погода скотская, моросит мелкий дождик, от которого мгновенно промокает одежда, и, когда я подхожу ближе, хватая его за плечо, заставляя подняться, чувствую, как его колотит дрожь.

Он наваливается на меня всем телом, пытается выпрямиться, но ноги не держат. Выуживаю из кармана его насквозь промокшей куртки ключи от машины и буквально на себе тащу пьяное тело, с трудом усаживаю на пассажирское сиденье…

Макс не соврал, он действительно в хламину.

Убираю влажные кудряшки с лица, заглядываю в полуприкрытые глаза и, надеясь, что он меня слышит и понимает, произношу:

— Молодец, что не сел за руль, а позвонил мне.

Он слабо улыбается, тянет руку к моему лицу, касаясь ледяными дрожащими пальцами щеки.

— Я же обещал.

Киваю, отстраняюсь и сажусь за руль.

Понятия не имею, где он снимает квартиру, а потому еду к себе.

Он будто немного трезвеет, потому что до лифта доходит уже сам, а там, прижимаясь виском к стенке, смотрит на меня каким-то нечитаемым взглядом, на что я пытаюсь не отвечать. Даже не поворачиваюсь в его сторону, ожидая, когда кабина доставит нас на самый вверх.

Макс, не разуваясь, идет в ванную и торчит там полчаса, а я собираю разлетевшиеся на осколки мысли, избегая смотреть на кофемашину. Она у меня теперь плотно ассоциируется с самым крышесносным поцелуем в моей жизни. Там было намешано все — и страх, и тоска, и желание, и, что немаловажно, преступность подобного поступка.

На автомате переодеваюсь в домашнее, перестилаю кровать, ставлю стакан воды на прикроватный столик, достаю упаковку обезболивающих. Хотя Макс молод, вряд ли его мучает сильное похмелье…

Еще неплохо было бы достать и для него одежду…

— Спасибо, — произносит он, выходя из ванной.

Я только пожимаю плечами и отхожу к окну, неосознанно или не совсем осознанно желая отстраниться, убежать от возможных вспышек бурной сексуальной активности племянника, но Макс следует за мной, и мне уже некуда бежать…

Он снова непозволительно близко.

— Ответь мне, почему ты не хочешь хотя бы попробовать, — спрашивает он шепотом, и все напирает, заставляя отступать назад до тех пор, пока я не упираюсь спиной в стену.

— Потому что твоя юношеская влюбленность скоро пройдет, а последствия разгребать придется всю жизнь, — отвечаю честно и без утайки, стараясь не смотреть ему в глаза.

— Юношеская влюбленность? — иронично улыбается Макс, чуть пошатываясь. Он все еще чертовски пьян, но, видимо, долго придумывал, что скажет на каждый мой аргумент. — Я сперва тоже так подумал. А потом понял: все что я испытывал к тебе, как к дяде, уважение, восхищение, благодарность — трансформировались в совсем другое чувство…

Беспомощно и обреченно выдыхаю, прикрыв глаза. Мне не хочется верить, что все это правда, потому что если он не шутит, то… блять, слишком уж это похоже на то, что было у меня в подростковом возрасте.

Нет, у Макса так быть не может. Помешательство на родственниках — совсем не наша семейная черта, заложенная в генетическом коде. Он просто еще глупый мальчишка, который проникся моей грустной историей и, преисполненный благодарности и вины, теперь неправильно интерпретирует свои чувства. Просто глупый мальчишка и не более.

Все тот же Макс.

Хочется врезать ему по морде за то, что он навсегда своими неловкими ухаживаниями перечеркнул все, что было. Как теперь за этим сильным, уверенным в себе парнем, рассмотреть того милого кудрявого ребенка?

— Кайя, пожалуйста… — шепчет он, касаясь пальцами моих растрепанных и все еще немного влажных после прогулки волос.

— Ты запутался, — блуждая взглядом по комнате, избегая прямого взгляда глаза в глаза, отвечаю я. — Тебе просто нужно найти себе девчонку или, ну, если уж на то пошло, мальчишку. Может, даже мужчину… И переключиться. Я не могу… — говорить трудно, но еще труднее дышать, — не могу ничем помочь тебе. Я не то, что тебе нужно. Я…

Он ухмыляется и прерывает бессмысленный поток слов незамысловатым образом. Берет мое лицо в ладони и касается губ хмельным поцелуем.

Больно вдавливает меня лопатками в стену, наваливается всем телом так, что у меня перехватывает дыхание, но я не могу остановиться, с жаром отвечая на поцелуй, потому что все эти две недели только и думал, что о его губах и неконтролируемой сексуальной энергии, переливающейся через край.

Макс целует яростно, не оставляя мне никакого шанса, и я почти уверен, что трахается он так же безжалостно…

Хватка запутавшихся в волосах пальцев становится жестче, намекая, что сегодня я это выясню, потому что Макс не станет останавливаться, если я попытаюсь его остановить.

Он обнимает меня за талию, прижимая к себе всем телом, и я чувствую себя хрупкой статуэткой рядом с ним, пусть даже отчасти это правда.

Руки Макса… сильные. Он выше, крепче, он прекрасно сложен физически, но сейчас все это не важно, потому что он подчиняет меня себе невидимой, но ощутимой доминантностью, непоколебимой уверенностью в своей правоте.

Агрессией…

Толкает меня спиной на кровать, ни на секунду не разрывая поцелуй, и без лишних разговор принимается срывать с меня домашние штаны, причиняя боль, но я не обижаюсь на него за грубость, понимая, что он просто не в состоянии контролировать себя сейчас.

Раздвигает мои ноги, ложится сверху, и я едва успеваю, пока он торопливо расстегивает джинсы, найти в ящике прикроватного столика смазку, открутить крышку и, выдавив на пальцы, смазать себя. Не жалею лубриканта, не переживаю о запачкавшихся простынях, просто пытаюсь хотя бы чуть-чуть облегчить для себя этот секс, потому что ясно осознаю, что Макс не позаботится ни о растяжке, ни о смазке, ни о презервативах.

Он направляет свой член в меня, и я крепко зажмуриваюсь, закусывая губу, силясь не заорать, и утыкаюсь носом в его плечо, скрывая эмоции.

Мне больно. Мне ослепительно больно до тошноты, до крика, но я молчу, терплю, зная, что долго он не продержится. Он пьян, молод и несдержан. Он…

— Ка-айя, прости… — шепчет Макс, хватая меня обеими руками за волосы, заставляя запрокинуть голову, открыть шею.

Целует, кусает, оставляет засосы, поднимаясь все выше и выше, пока на ощупь не находит губы…

Я хочу отвернуться, избежать прикосновения, но он не позволяет ускользнуть. Чувствую, что еще чуть-чуть, и я закричу.

Мне хуево. Просто хуево и до слез обидно.

— Прости-прости-прости! — бормочет Макс между торопливыми, почти целомудренными поцелуями.

Он все двигает и двигает бедрами, невыносимо быстро, будто желая вытрахать из меня душу, ложится сверху, придавливая своим весом, а я не могу ни ответить, ни пошевелиться, только умоляю себя потерпеть еще чуть-чуть…

Когда он наконец-то кончает и обессиленно откатывается в сторону, я не сдерживаю облегченного стона.

Я лежу без движения, наверное, полчаса, прислушиваясь к дыханию Макса, стараюсь ни о чем не думать, и вскоре проваливаюсь в беспокойный сон.

***

Все тело болит, а уж между ног и вовсе кто-то будто засунул раскаленный штырь, но все это мелочи, которые одно время были для меня обыденностью. Пусть я отвык от такой боли, пусть я больше не позволял так с собой обращаться, но ведь когда-то это уже случалось, да? Это ведь не смертельно, это ведь можно игнорировать. Получится, если попробовать. Всего лишь физическая боль. Бывало и хуже, правда.