Противоестественно (СИ) - "Shamal". Страница 44

— Что же ты со мной твори-ишь! — выдыхает он и, развернувшись, идет в коридор. Он уже одет и готов к выходу, да и я тоже…

Поправляю волосы, стираю с лица глупую ошалевшую улыбку и иду следом. Мы спускаемся к машине, стараясь даже не смотреть друг на друга.

— Куда поедем? — спрашиваю уже когда он выруливает со двора.

— На набережную, — произносит Макс, сосредоточенно глядя прямо перед собой.

Киваю и расслабленно растекаюсь по сиденью. Ловлю свое отражение в боковом зеркале, рассматриваю лиловый засос, но не пытаюсь подтянуть воротник повыше. Да, мы договаривались не ставить засосы, но мне, в принципе, нравится это. Конечно, на работу теперь придется надеть водолазку. Или… Или похер. Пусть смотрят. Все и так знают, что я чертов содомит!

— Приехали, — улыбается Макс, паркуясь возле уютного ресторанчика в итальянском стиле, расположившегося прямо на набережной.

Мы берем кофе в будке, находим скамейку у самой воды, под сенью раскидистого каштана, почти потерявшего все свои листья, и какое-то время смотрим вдаль. Отсюда виден старый дом Владлена и его семьи на другой стороне реки, и я даже могу попытаться угадать, где его окна. Вспоминаю, как стоял на балконе в ту ночь, когда родилась София, и я сидел с маленьким Максом…

— Отец попросил меня подумать хорошенько, — произносит вдруг племянник, а потом делает глоток кофе, давая себе время.

Я перевожу на него вопросительный взгляд, ожидая продолжения.

— Ну, — он вздыхает, поднимает на меня глаза и улыбается, — мы нормально поговорили. Впервые за этот год. Я ему все рассказал.

— Что? — в горле резко пересыхает. Не могу даже предположить, что именно он…

— Понимаешь, я много думал об этом. Ну, о нас с тобой, о том, что мы родственники, о разнице в возрасте. Я первое время постоянно об этом думал, правда. А теперь — нет. Какая разница, если нас обоих все устраивает?

Киваю, не в силах спорить с ним.

— Ну вот. Но отец спросил меня сегодня, когда это началось. Попросил разобраться, понять. Рассказал про их отношения с мамой. Он, представляешь, влюбился в нее, когда она танцевала на школьной дискотеке под Шатунова, а полюбил, когда во время ссоры, она, зная его взрывной характер, вместо того, чтобы обидеться на громкие заявления, просто подошла и обняла.

Макс улыбается, и я тоже улыбаюсь. Наконец-то я могу искренне радоваться за Владлена и Юлю, не испытывая при этом глухой тоски и жгучей ревности.

— Я не знаю, в какой момент влюбился, — признается племянник, задумчиво кусая губы. — Мне иногда кажется, что я всегда был немного помешан на тебе. Я же тянулся к тебе так, как не тянулся к родителям. С самого раннего детства. А потом произошло то похищение, и я будто выпал из жизни. Я не помнил несколько лет… — он слабо улыбается, виновато глядя мне в глаза. — Ты исчез, и мне ничего не объясняли. А потом появился. Боже, мне уже было четырнадцать лет! Я помню, как ты переступил порог квартиры. Такой холодный и отстраненный. Ты посмотрел на меня долгим пронзительным взглядом, так, будто я был чужим тебе.

Закрываю лицо руками, не в силах выслушивать это. Все беззаботное веселье вдребезги разбивается, крошится, осыпается осколками.

— Макс, я в тот день выписался из психушки, — отвечаю шепотом, но он слышит.

Удивленно вскидывает бровь, замирает. Я чувствую, как он леденеет.

— Я был на крепких успокоительных, не мог самостоятельно нихера. Владлен забрал меня под свою ответственность. Если бы он это не сделал… — опускаю руки, смотрю племяннику прямо в глаза и честно заявляю: — Я не узнал тебя. Никого не узнавал. Меня пичкали таким количеством всякой дряни, что я был постоянно под кайфом. И в тот день, когда Владлен привез меня к себе… — выдыхаю, вспоминая, как все было, — он едва ли не отвез обратно. Серьезно. Ты не знал этого. Меня положили в гостиной, я не мог спать. Юля сказала, что ночью услышала шум из кухни. Пришла, а я там как лунатик стоял и смотрел в окно. Она испугалась. А если бы… если бы я взял нож и убил вас?

Макс хмурится. Видимо, никак не может этого осознать. Да, он был ребенком. Ему было четырнадцать лет, и никто, конечно, не ставил его в известность.

— Юля отвела меня обратно в кровать, уложила, а потом всю ночь дежурила на кресле. До самого утра не сомкнула глаз, но и Владлена не разбудила. Знала, что он просто вышвырнет меня из квартиры.

Мы молчим какое-то время. Я вспоминаю тот день, вернее, вспоминаю, как Юлька мне все это пересказывала на утро. А я ничего не помнил…

Вздрагиваю, когда Макс берет мою руку в свою и крепко сжимает.

— А потом?

— Потом? — я прохожусь языком по пересохшим губам и улыбаюсь. — Потом все начало постепенно налаживаться. Владлен снял мне квартиру на первом этаже. С решетками, чтобы я не мог выйти. Там не было люстр, не было ножей, не было зеркал. Ничего, чтобы у меня не было даже шанса закончить начатое. Но я и не хотел, если честно. Я пытался прийти в себя. Твой отец приходил каждый вечер, запирал меня в комнате, а утром перед работой заезжал и открывал дверь. Когда я попросил разрешение начать делать татуировки, … он понял, что я хочу жить.

Макс кивает, видимо, тоже вспоминая это время. Тогда мы начали вновь общаться. Племяннику было пятнадцать, он восхищенно расспрашивал про мои татуировки, даже сам предлагал рисунки, которые можно сделать…

Поглаживает пальцами абстракцию на кисти, которую помогал мне рисовать, и я наконец-то расслабляюсь… ровно до тех пор, пока Макс не произносит:

— А потом отец решил, что мы с тобой проводим слишком много времени вместе.

— Да, — не могу спорить с неоспоримым фактом. Владлен мне тогда так и сказал. — Он был прав. Шестнадцатилетний пацан не должен проводить все свое свободное время с дядей, а ты приходил ко мне после школы на работу и сидел, глядя на то, как я упаковываю сраные коробки!

Макс смеется, никого не стесняясь, подносит мою руку к губам и целует костяшки пальцев. Проходящая мимо старушка едва ли шею себе не сворачивает, так ей интересно…

— Мне нравилось наблюдать за тобой, — признается Макс, хитро поглядывая на меня из-под ресниц, — я тогда не понимал почему. Просто восхищался тобою, как никогда не восхищался никем. Ты мне был ближе, чем мать и отец, ближе, чем сестра.

Смотрю на него укоризненно, но понимаю, что это искренне. Макс на самом деле вытягивал меня из трясины три раза. Первый — когда он только родился, и я поклялся завязать с наркотиками. Второй — когда после психушки, общаясь с племянником, возвращался к жизни. Третий — сейчас.

— Ладно… — Макс смотрит на циферблат часов и улыбается. — Идем, уже обед.

Мы направляемся к тому самому уютному итальянскому ресторанчику, поглядывая на бликующее на водной глади солнце. Погода просто шикарная, располагающая к неторопливой болтовне ни о чем.

К неприятной теме мы больше не возвращаемся, обсуждая предстоящую реконструкцию набережной, о которой раструбили на всю Ивановскую.

Заходим в ресторан, и Макс окидывает взглядом зал, выискивая свободный столик, а потом тянет меня за рукав к летней площадке, что выходит прямо на реку.

Я улыбаюсь, делая несколько шагов к распахнутым дверям, и… замираю.

— Макс! — предупреждающе рычу, глядя на племянника не без раздражения во взгляде. Он, впрочем, виноватым себя не чувствует. Кладет руку мне на плечо и крепко сжимает, заставляя двигаться.

— Идем. Так нужно.

— Ты же сам запрещал мне с ним общаться!..

Но Макс ничего не говорит, только головой качает. Нас замечают почти сразу же, и мне становится неуютно. Я с ним, я в его куртке, у меня на шее чертов засос, и все это видят Владлен с Юлькой и Софи!

Окей, София еще не понимает этого, ей десять, но остальные ведь знают, что к чему!

— Кхм, привет, — здороваюсь я, подходя еще ближе. София улыбается, смущенно поглядывая на меня, а мне становится стыдно, ведь я понятия не имею, что ей рассказали. И почему она здесь. Зачем этот цирк?..

— Привет, — Юля старательно изображает на лице доброжелательность и беззаботность, но все же нервно комкает пальцами салфетку, выдавая свое волнение.