Отец Пепла (СИ) - Крымов Илья. Страница 86

— Решено, — возвестил последний из четырёх старейших, — живой Илиас Фортуна сможет забрать посох Архестора себе, если принесёт пользу в избавлении нас от полуживого Эгидиуса Малодушного. Исмаил не станет возражать. А теперь уберите отсюда это омерзительное искажённое существо.

— С величайшим удовольствием.

На открытой ладони архимага вспыхнуло плетение Воскового Узилища и воздух наполнил круговорот белых «снежинок», которые стали налипать на Зиру и твердеть, быстро формируя прочный панцирь. Ужасная женщина почти не заметила этого, убежать от заклинания было невозможно, защититься — тоже. Её разум занимало иное.

— Это… это же… я… — В голове прорвало плотину и слова сами хлынули потоком: — Жуосай-бад муглы труой, кнааши булойтж-беш! Исэрэй. Манхлиор муглы той ажи-беш!

Разумеется, она не могла запомнить эти слова, ведь полная белиберда без смысла! Но на этой белиберде обменивались мыслями владыки Чёрных Песков; очень непривычные, и оттого узнаваемые звукосочетания. Именно это послание из сна она всё никак не могла вспомнить до последнего момента.

Тонкая как нить зелёная молния протянулась к Фортуне и ужалила его в плечо, отчего рука повисла плетью и Восковое Узилище стало разрушаться. Риденец не утратил самообладания, не испугался и не запаниковал, только перестал улыбаться, проявив свою хладнокровную хищную суть.

— Джафар, сопроводи живую в усыпальницу Вечно Спящего Фараона немедленно, — приказал один из четырёх древнейших.

— Могу ли я рассчитывать на объяснения? — спросил Фортуна, одновременно пытаясь избавиться от поразившего конечность паралича.

— Никаких объяснений, живой. Возвращайся к Араму Бритве и передай, что сегодня Зенреб был не на его стороне.

Вскоре череп Джафара вернулся на родную шею и лич быстро повёл Зиру прочь, оставив позади архимага, хмуро растиравшего плечо.

— Что происходит? — скрежетала ужасная женщина. — Что я сказала?

— А ты не поняла?

— Да с какой стати⁈ — Удар её голоса оставил на каменной стене глубокую засечку.

— Важно не то, что ты сказала, а как. Язык бенду уже много тысяч лет мёртв, как и сам одноимённый народ. Сейчас его учат лишь в Чёрных Песках, ибо это — основной язык восточной некромантии, но для большинства адептов бенду остаётся непонятной тарабарщиной, из которой состоят заклинания. Осмысленно говорят на нём только члены салиха. И ты. Хотя «осмысленно» в твоём случае слишком громко сказано.

— Да что я сказала-то⁈

— Ты сказала, что баланс жизни и смерти в мире скоро опять будет сильно нарушен, однако, не в сторону жизни, как прежде, а в сторону смерти. Ты сказала позволить вам предпринять попытку и завершить начатое. Однако же повторюсь, важно не то, что ты сказала, а то, что ты сказала это на бенду.

Она всё ещё не понимала, и лич этого не упустил.

— Зиру, этот язык был родным для Зенреба Алого. Он родился среди пустынных кочевников бенду и думал на этом языке, а потом обучил ему своих первых адептов-некромантов. Твоё выступление было воспринято как божественное знамение.

— А-а-а…

— Закрой рот, — скарабей залетит.

Они не стали выходить из Пирамиды Нуптха под чёрные небеса, вместо этого лич остановился возле большого участка стены, покрытого иероглифами; костяные пальцы с инкрустированными самоцветами фалангами, совершили быстрый трескучий жест, и часть иероглифов засветилась, образовав арку, пространство внутри которой обратилось сплошной колышущейся темнотой. Толкнув Зиру, Джафар тоже сделал шаг. Вместе они оказались в широких и роскошных коридорах Пирамиды Зенреба. Ближайшие чёрные стражи подняли и опустили свои стеклянные копья, но звука от удара о пол не последовало — здешняя тишина почиталась священной.

Джафар без промедления повёл Зиру по дороге, которую та уже проделывала, корчась и извиваясь в агонии, пожиравшей разум и душу. Второе путешествие оказалось не в пример быстрее и легче, хотя и было весьма длинным: зал за залом, портал за порталом, спокойная мёртвая красота во всём. Ближе к цели собралось немало стражей, которые уступали дорогу личу, а перед входом в усыпальницу Джафар остановился, ибо внутри всё было залито ослепительным светом, губительным для нежити. Зиру зажмурилась и прикрыла глаза ладонями.

— Исмаил.

Не сразу, но из святая святых донеслось:

— Я здесь.

— Многое изменилось, Исмаил. Салих постановил позволить им довести дело до конца.

— Это вздор.

— Это воля Зенреба, Исмаил. Отпусти колдуна.

— Он немедленно разнесёт здесь всё.

— Не разнесёт.

Твёрдый костяной палец ткнул Зиру меж лопаток.

— Я… я здесь! Эгидиус! Они разрешат нам!

Некоторое время ничего не происходило.

— Вы об этом пожалеете, — заключил названный Исмаилом.

Свет начал слабеть. Не дожидаясь разрешения, Зиру вбежала в усыпальницу и, прикрывая глаза ладонью, ринулась к самому тёмному пятну. Жёсткая хватка сомкнулась на её плече, дёрнувшись, ужасная женщина взглянула на ослепительно белый череп Исмаила, гладкий, чистый, лишённый плоти и каких-либо украшений. Кости Белого Лича то и дело посверкивали словно были выточены из полированных алмазов.

— Поспешность могла убить тебя. Смотри, — велел он.

По мере того, как Свет отступал, Тьма набухала и расширялась; в центре её пульсирующего кома под стеной был Эгидиус, бесформенный чёрный силуэт с горящими глазами и пастями тут и там. Он сжимал посох Архестора, покачивался, почти неузнаваемый, и издавал нечеловеческие звуки, пробирающие душу до самой глубины.

— Посмотри, — велел Исмаил, — в этом несчастном существе не осталось даже крох человеческого. Я душил здесь Тьму многие сутки, а она, чтобы удержаться, полностью его поглотила. Приблизишься — умрёшь.

Зиру вырвалась из хватки и наградила Белого Лича симфонией ужасающих гримас, её лицо плясало от болезненных спазмов, зазубренные пластины, заменявшие зубы, угрожающе щёлкали.

— У него свои недостатки, как и у всех! Но то, что прощается другим, ему… таким как мы не прощает никто! Ты ничего не понимаешь и никогда не поймёшь, так что отстань!

Завершив отповедь, она решительно пошла к колдуну, однако, каждый следующий её шаг был более осторожным. Тьма вокруг Эгидиуса разлилась болтом, густым и колышущимся, инстинкты кричали, чтобы она побереглась, но разум заставлял протезы двигаться вперёд. Зиру ступила в Тьму и медленно, увязая, стала приближаться к обтекающей бесформенной фигуре. Она упрямо продолжала идти, каждый шаг давался со всё большим усилием, но ужасная женщина не сдавалась.

— Эгидиус, — тихо позвала она, — это я, твоя… твоя прекраснейшая…

Колдун, если он ещё где-то и существовал, никак не отзывался. Наконец, далеко зайдя в тёмное болото, Зиру поняла, что не в силах сделать новый шаг, — она просто не могла освободить ноги, и очень медленно проваливалась куда-то вне материума.

— Как я и предупреждал, — произнёс Исмаил. — Самым милосердным было бы отпустить это существо, вымарать его с ткани мироздания, дабы прекратить муки.

— Его муки прекратятся, когда ты закроешь пасть, безмозглый костяк! — взвизгнула Зиру с ненавистью, отчего Белому Личу пришлось блокировать удар режущего звука. — И если бы ты мог его убить, то давно сделал бы это! А значит, он тебе не по зубам!

Эта вспышка возбудила Тьму, которая питалась всеми эмоциями негативного спектра. Из неё поднялись щупальца, которые обвили руки Зиру и перехватили за тощую талию, осторожно, почти ласково стали проталкивать ужасную женщину вниз. Та не сопротивлялась, — только всматривалась в колдуна и тяжело дышала, пытаясь найти в своей изуродованной душе какие-то слова.

— Знаешь… Знаешь, наверное, мы не сможем достичь цели. Наверное, мы подвели его. Но сейчас… я ни о чём не жалею! Он ценил только результат и вряд ли согласился бы, но мне вдруг стало всё равно! Эгидиус, если тебя действительно больше нет, и ты растворился где-то там, то я с радостью пойду следом! Нас не станет, но то, чем мы были, навеки смешается и мы… всегда… мы всегда будет рядом!