Девушка из Дубровника - Жилло Анна. Страница 17

— Не знаю. Не очень.

— А вина? Тебе сейчас не помешает немного выпить.

Угу. Вино мне действительно сейчас не помешало бы. Напиться и забыться. Причем напиться побыстрее — чтобы без остановки проскочить ту стадию, когда начну к тебе грязно приставать. Лучше уж сразу выпасть в нерастворимый осадок.

— Давай.

Глеб достал из сумки-холодильника бутылку, из корзины гроздь винограда и два больших красно-оранжевых персика, а еще два пластиковых стаканчика.

— Бокалов нет, леди, — сказал он, положив фрукты на такую же пластиковую тарелку и поставив передо мной. — Но хоть стаканы не бумажные.

Я села поудобнее, стараясь не слишком шевелить ногой, и, пока Глеб открывал бутылку, отщипнула несколько виноградин.

— Ну что, за ежа? — усмехнулся он, подавая мне стаканчик. — Он ведь тоже пострадал. Лишился, можно сказать, оборонительного оружия. А может, ты его вообще раздавила. Хотя нет, тогда сама была бы как еж. Подожди, я тебе его сейчас принесу.

Залпом выпив вино, Глеб встал и начал спускаться к воде.

— Нафига он мне сдался? — мрачно поинтересовалась я, изучая опустевшее дно своего стаканчика.

— Ты же хотела сфотографировать. Сделаешь двести фоток — ежа и своей ноги. Выложишь в соцсети. Дополнишь рассказом, как я тебя лечил. Соберешь миллион лайков.

Он подобрал палку-рогульку, вошел в воду и через несколько минут вернулся с ежом, насаженным на острый конец.

— Ты его убил? — огорчилась я. Мерзкая тварь, конечно, но ведь нас в воду никто не звал, сами полезли. Это его дом, а я еще на него и упала.

— Если оставить на солнце — сдохнет. А в воде у него любая дырка моментом затягивается. Живучий, собака, хотел бы я таким быть. Они даже не стареют, представляешь? Просто проживают свой срок и умирают. Давай, фотографируй быстрее.

Я достала телефон и сделала несколько снимков, а потом Глеб отнес ежа в воду и забросил подальше от того места, где мы заходили. Поднимаясь обратно, он подобрал большую, полностью раскрывшуюся шишку и кинул мне. Я поймала и швырнула в него, но промазала, и она покатилась вниз, подпрыгивая.

— Вдруг упала шишка прямо мишке в лоб, — продекламировал Глеб, словно маршевую речевку. — Кстати, упала или попала?

— Не помню, — задумалась я. — Всегда считала, что упала, а ты спросил, и я засомневалась. Вот теперь буду мучиться.

— Значит, не хочешь шишку?

— А зачем она мне?

— А ракушку? — он сел рядом и протянул мне на ладони небольшую белую раковину.

Я повертела ее в руках, разглядывая. Она была похожа на черноморского рапана, но только изнанка не оранжевая, а нежно-розовая, чуть темнее к сердцевине. И самый краешек — тонкий, нежный, словно бахромчатый.

— Она живая? — спросила я.

Глеб взял ее, понюхал.

— Нет, давно уже мертвая. Если что и было внутри, всякая мелочь наползла и выжрала. Живую и свежедохлую сразу по запаху узнаешь. Йодом пахнет.

Он держал раковину на ладони и смотрел на меня, едва заметно улыбаясь. Точнее, сквозь меня — долгим неподвижным взглядом, завороженным… или завораживающим. Его палец медленно, плавно гладил бахромчатый край, соскальзывая в розовую глубину, словно лаская ее.

Меня бросило в жар. По спине сбежала струйка пота, и дуновения ветерка, который пытался ее высушить, тоже показались чувственными, нежными прикосновениями. С трудом проглотив слюну, я легла на спину и закрыла глаза, стараясь дышать медленно и спокойно. Под веками заметались цветные пятна: желтые, зеленые, малиновые — солнце пыталось пробраться между ресницами.

А потом я почувствовала, как на лицо упала тень, и моих губ коснулись его губы — сначала легко, невесомо, потом тверже, настойчивее. Тот мимолетный сон перед границей — о чем он был: о прошлом или о будущем?

В долю секунды промелькнула мысль: так вот в чем дело! Какая же я дура — как только не поняла сразу?

Тот не слишком быстро отведенный взгляд, похожий на осколок ракушки… Он мог уже тогда пойти в кавалерийскую атаку, стремительным наскоком. Но не испортила бы я все, задавая себе одни и те же вопросы: стоит или не стоит, хорошо это или нет, нужно или не нужно? И как только он догадался?

Главное не заставить. Главное — заставить захотеть.

Я судорожно перевела дыхание и потянулась навстречу.

Глеб что-то шептал мне на ухо, и я отвечала — дикие, безумные, бессмысленные слова, о которых не можешь вспомнить уже через секунду. И хорошо, что не можешь.

И вот теперь моя жизнь действительно была поставлена на паузу. Ярко-алый, раскаленный, мерцающий огонек в центре, а вокруг — царство покоя. Все как будто замерло. Только плеск волн и шум ветра в вершинах сосен.

Его взгляд не отпускал меня ни на секунду, я растворялась в нем, в его бездонной глубине. Глаза в глаза — словно магия…

Поцелуй был бесконечным — я как будто летела по спирали раковины, все глубже и глубже, слыша темный гул крови в ее сердцевине. Наши губы и языки сражались в том сокровенном поединке, в котором каждый жаждет быть победителем — и побежденным.

Это было что-то совершенно новое, незнакомое. Никогда, ни с одним мужчиной я не испытывала ничего подобного. Или?.. Нет, даже с Сашкой такого не было. Как будто очерчивала вокруг себя круг мелом и не позволяла себе выходить за его границы. Я не позволяла — или мне не позволяли? И дело было даже не в том, что и как происходило с моим телом, а в том, что я при этом чувствовала.

Это была свобода. Тот самый восторг, когда под тобой бездна. Когда отпускаешь опору и летишь, наслаждаясь волшебным всемогуществом. То, по чему я так скучала и уже не надеялась когда-нибудь испытать снова.

Глеб словно дразнил меня. Его руки скользили по моему телу — то нежно и легко, почти невесомо, то наоборот — тяжело, горячо, властно. Приподнявшись, я обняла его, спрятала лицо на груди. Этот привкус морской соли на языке… Этот ни с чем не сравнимый пряный запах: разгоряченной кожи, свежего пота — запах желания…

Тонко, быстро проведя пальцами снизу вверх вдоль позвоночника, он нащупал застежку, расстегнул. Купальник вдруг показался чем-то чудовищно лишним, как будто на мне было надето двадцать одежек одна на другую, и я была рада от него избавиться. Он жадно целовал мою грудь, как будто, изнывая от жары, пил большими глотками ледяную воду. От каждого прикосновения его губ по всему телу разбегались мурашки — сотни, тысячи крошечных сверкающих иголочек.

Теперь только одна деталь мешала нам стать еще ближе. Словно случайно я зацепила одним пальцем резинку плавок Глеба, осторожно потянула вниз, и он с готовностью помог мне.

— Подожди секунду, — прошептал он мне на ухо и потянулся к корзине.

Еще подождать?!

К счастью, мне хватило ума не говорить этого вслух.

Интересно, если ты прихватил с собой эту коробочку, значит, рассчитывал использовать ее содержимое? Тогда какого?.. Или ты везде их с собой таскаешь — на всякий случай?

Да, собственно, какая разница?

Я смотрела на него сквозь опущенные ресницы, и каждая секунда казалась вечностью.

«Эк тебя раскочегарило, — сказала ручная шизофрения. — Прямо хоть прикуривай. А такую приличную из себя строила — ах, как же я с женатым мужчиной?»

«Иди на фиг, дура! Да, я неприличная. Все, закрыли тему».

Глеб наклонился надо мной, соединяя в цепочку короткие легкие поцелуи — от ямочки под горлом до самого низа живота. Остановившись, он посмотрел на меня вопросительно, и я улыбнулась напряженно, той особенной улыбкой, которая была словно печать на согласии — согласии на все.

Его ладони сжали мои бедра — осторожно обойдя ежиную метку. Большие пальцы нежно гладили кожу с внутренней стороны, постепенно поднимаясь все выше и выше, тогда как его губы так же медленно опускались им навстречу.

И тут я поняла, что больше не могу терпеть эту пытку. Что все вот это здорово — но не сейчас. Потом, в другой раз. Что угодно, как угодно. Бесконечно долго. Но сейчас никакие ласки мне уже не нужны. Я забыла, как это бывает — когда так хочешь мужчину, не какого-то абстрактного, а именно этого, который рядом с тобой, хочешь так сильно, что ждешь только одного. Чтобы стать с ним одним целым. Чтобы он вошел в тебя, заполнил тебя собою. Чтобы чувствовать его в себе и двигаться с ним в одном ритме. За много лет — забыла. Но теперь вспомнила.