Моя дурацкая гордость (СИ) - Эр Анастасия. Страница 40

— Ах да, я забыла, что вы играетесь с порт-артефактами, — она скрестила руки на груди. Я не стал ее разубеждать.

— Не только с порт-артефактами, Елизарова, — я цокнул языком и подошел еще ближе. Мы смотрели друг на друга, и я не знал, с чего начать. Нет, вообще знал, конечно, но мое начало разговора не соответствовало представлениям Хьюстона о приличиях. Я обхватил себя руками и вдруг осознал, что покусываю губу. — Я тебе соврал, Елизарова.

— Всего раз? — скептически протянула та.

— Да. Я сказал, что я не эгоист. Я соврал.

Елизарова неуверенно коснулась и помассировала шею, потом медленно произнесла:

— Ты… только что понял? Я всегда это знала. — Она слабо ухмыльнулась, злости в ее голосе не было.

— Нет. — Я опустил руки, сунул их в карманы и быстро заговорил: — Я это понял, потому что… В общем, когда я вижу, как вы с Бакуриным лижетесь, хочется его проклясть, а перед этим выкинуть из команды. Так что я эгоист.

— Поздравляю, — холодно отозвалась Елизарова и поежилась.

— Но погоди, Елизарова, это же естественно, согласна? Это естественно для любого человека, беситься, если кто-то тянет лапы к…

Я запнулся. Мы вернулись к тому, о чем я недавно думал. Елизарова глядела с вежливым, слегка ехидным ожиданием.

— То есть… я не могу сказать, что мы с тобой совсем никак не связаны, правильно? И я не хочу прекращать, а когда ты с этим козлом — хорошо-хорошо, хотя на правду не обижаются — с Бакуриным, мне не по себе, Елизарова. Тебе что, он нравится? — я не дал ей ответить, отчасти потому, что знал ответ заранее, и продолжил: — И если да, то почему тогда… черт, Елизарова, ты же понимаешь, о чем я.

— Да.

— Что «да»? — мне нужно было встряхнуть ее за плечи, но я сознательно запретил себе прикасаться к Елизаровой.

— Понимаю.

— Дальше, — с нажимом выдавил я.

Елизарова вздохнула.

— Исаев, я скажу тебе, но перед этим пообещай, что ты не воспримешь это как якобы ревность, хорошо? Потому что это не она. Не ревность. Я просто попытаюсь объяснить тебе на твоем же примере, почему так. Согласен?

Я вообще не допер, о чем она, но все равно кивнул.

— Хорошо. Тогда слушай. Ты периодически предлагаешь мне заняться сексом, и пару раз у тебя это даже получилось, не знаю, как тебе удалось, Исаев, — она усмехнулась и затеребила перчатку, которую держала в руке, — правда, не знаю, но это, наверное, правильно, потому что мне тоже хотелось. Оба раза, — через силу сказала Елизарова, и я невольно улыбнулся, хотя не до конца соображал, к чему она ведет. — Но я точно знаю, что есть еще пара девчонок, которым ты предлагаешь то же самое, поэтому несложно догадаться, что они тебе тоже нравятся. И я говорю об этом не потому, что упрекаю или обижаюсь, а в качестве примера. Понимаешь, Исаев? Такое бывает, что нравятся сразу двое. Или трое, или больше. И в каждом из них нравится что-то такое, чего не хватает у остальных. Свой собственный плюс.

— Нет. Это не то. — Как Елизарова вообще могла сравнивать? Я никогда не заявлял, что встречаюсь со Светкой, а Елизарова с Бакуриным типа встречается, и сосется с ним при каждом удобном случае, и гуляет с ним.

И трахается с ним, добавил голос Псаря в моей башке, но я его не слушал.

— Ты намекаешь на Дубравину, правильно? Кстати, я заметил, что вы с ней неплохо общаетесь.

— Ну, она не всегда в настроении. Но нам нечего делить, если ты об этом.

— Разумеется. Ладно, это сейчас не так важно. Если ты о Дубравиной, то это не то. Да, она хорошо выглядит, но это все. Да, у меня с ней было…

— Бывает, — ехидно вставила Елизарова.

— …но это все. Это не то. Я даже не знаю, когда она родилась, и какой цвет у нее любимый, и как зовут ее почтового голубя, короче, ты поняла.

— Про меня ты тоже этого не знаешь. Черт, Исаев, я же не хотела сравнивать!

— Ты первая начала, — поддразнил я. — Двадцать второго января.

— Что? — она запнулась.

— Твой день рождения. И ты ненавидишь зеленый цвет. Не пугайся, Елизарова, я не шпионил, просто мы учимся на одном факультете.

Она уставилась на меня, и мы просто пялились друг на друга минуты две. Я покачивался с пяток на мыски.

— То есть, — я наконец сформулировал мысль, — тебе нравится Бакурин, но я тоже нравлюсь? — раз уж спрашивать, то напрямик. — А, Веснушка?

— У меня нет веснушек, — вышла из себя Елизарова, — и ты об этом прекрасно знаешь.

— Зна-а-аю. Ты спустилась за перчаткой или потому что я просил задержаться? — я резко сменил тему, рассчитывая на эффект неожиданности.

Елизарова слегка покраснела.

— Понятно.

Я сделала шаг и встал вплотную.

— Хочешь тест?

— Тест?

Ее глаза широко распахнулись, зрачки были огромными. И все-таки Елизарова худая, подумал я, но отметил, что это скорее плюс.

— Ну да, тест. Нравлюсь ли я тебе. Я-то знаю, что нравлюсь. А ты вроде как нет. — Я наклонился пониже и сказал: — Какое у тебя возникает желание, когда я делаю так? — Мы почти соприкоснулись носами.

Хьюстон был бы мною горд.

— Я не тороплю, — на всякий случай заверил я. Елизарова молчала. — Но подсказываю, — указал глазами на перчатку, намекая, что вернулась она не просто так.

Елизарова все еще обнимала себя и не шевелилась, хотя смотрела прямо на меня. Подмывало пустить в ход руки, но я терпел и держал их в карманах. Елизарова, наоборот, руки опустила и выдохнула, поглядев на мой рот.

Мы потупили еще, а потом она меня поцеловала.

— Не так трудно, верно? — я выпрямился и растер запястья. — Ты можешь делать это чаще. И даже без предупреждения.

Уголки ее губ дрогнули, но в следующую секунду Елизарова посерьезнела.

— Ну да. Учитывая, что это и есть твой плюс. — Она провела ладонями по бедрам, расправляя юбку, которая и без того была в порядке.

— М?

— С тобой приятно целоваться, — без хождений вокруг да около призналась она.

— Ну, я ведь не урод.

— Ну и самомнение, — фыркнула Елизарова то ли в шутку, то ли как. Думаю, первое.

— Хочешь сказать, что это не главное? Все девчонки так говорят, но что-то никто особо не заглядывается на Родю с его двадцатью сантиметрами или на жирного Гришу. А, Елизарова?

Она отбросила волосы с лица и как-то так понимающе улыбнулась.

— Самое паршивое, что ты прав, Исаев.

Кажется, Елизарова только что признала, что мои старики неплохо поработали больше двадцати лет назад.

Конец первой книги