Последние страницы моей жизни (СИ) - Шир Лина. Страница 41

Когда в палату вошла медсестра, сказав о том, что мне нужно идти на презентацию, я тяжело выдохнул, надел стерильную маску и поплелся к лестнице. Юли не было. Она опаздывала. Я знал, что она не могла опоздать, но все указывало на это. Мой провал будет первым в истории издательства. Что я писал — не помню, но нужно было отвечать на вопросы и… среди людей, которым плевать. Они собрались лишь бы получить ненужную книженцию с автографом, чтобы та потом лежала на полке и годами пылилась, пока кто-нибудь не решит выбросить ее.

Первым, что я увидел на этаже — это была «Стена ладошек». Маленькие и большие, разноцветные отпечатки детских ладошек. На некоторых были привлечены бантики, и я не представлял, что в этих бантиках содержится все то, о чем я не хотел бы думать. Каждая ладошка с бантиком — это конец… Вот она несправедливость жизни. Взрослые люди, успевшие пожить продолжали вести отвратный образ жизни, делать все, чего не успели сделать эти «маленькие ладошки». По коридору бегали дети, но чем дальше я шёл, тем хуже была картина. Уставшие, остриженные налысо и утратившие свою, казалось бы, нескончаемую энергию, дети сидели на стульчиках с пустыми взглядами, смотрели на стену ладошек. Одни считали бантики, а другие просто сидели, прикрыв глаза. Боль мучила их. Не щадила никого.

— Ужасная картина, да? — голос Ваньки, заставил меня отшатнуться в сторону, и я чуть не сбил медсестру, несущую полотенца.

— Я чуть не умер. Не подкрадывался бы ты так.

— Ну, умирать тебе пока рано. Да и вообще, это не то к чему нужно стремиться.

— Думаешь, я так стремлюсь? — усмехнулся я, остановившись, когда увидел множество стульев, выстроенных рядами.

— Ого, Юлька постаралась на славу. Молодчина.

— Ага… Слушай, я тут… Хотел посоветоваться. Если бы ты был в моей ситуации, то… ты бы отпустил ее?

— Кого? Ситуацию? — не понял Петриков.

— Да какую на… — я покосился на задумчиво смотрящего на меня мальчишку с лысой макушкой и огромными синяками под глазами. — Юлю… ей потом будет хуже, а я не хочу, чтобы так все закончилось.

— Решил ее бросить?

Я только кивнул и тяжело выдохнул, проведя рукой по лицу.

— Глупо, Марин. Это глупо. Она же…

— Ее отец сказал, что пристукнет меня, если я подойду к ней ближе чем на метр. А мать, так вообще…

— Да забей ты на них. Юлька выбрала тебя, так наслаждайся жизнью с ней. Второго такого раза не будет. А то что сложно… на прошлой неделе у меня умер знакомый. Да, я не общался с ним толком, но я три дня пил. И не подумай, что это повод. Это всего лишь…

— Это не то.

Прислонившись спиной к стене, я прикрыл глаза и глубоко вздохнул.

— У меня сегодня отнялись ноги. Я упал прям в туалете. Ты бы видел ее глаза… Она так испугалась, что мне пришлось… встать, лишь бы она не боялась. Я не хочу ломать ей жизнь.

— Марин, никто не знает, сколько ему отведено. Сегодня ты есть, завтра нет. А жизнь идет, между прочим. И тебе нужно прожить ее так, чтобы потом о о тебе вспоминали. А ноги… это препарат тебе какой-то не тот вкололи. — Ванька похлопал меня по плечу и улыбнулся. — Не думай бросать ее. Она — лучшее, что было в твоей жизни.

— Нет. Я принял решение, и не хочу его менять.

— Твое право, но без неё ты не протянешь долго.

— Спасибо. Я знал, что ты меня поддержишь. — Усмехнулся я, переводя взгляд на еще одну медсестру, которая прикрепляла еще один бантик, на еще одну ладонь на стене. — Что же мне делать?

— Жить полной жизнью, будто бы у тебя все прекрасно. Жить столько, сколько получится, а дальше… уже не важно.

°11. До лета

Презентация прошла лучше, чем я думал, несмотря на то, что Юля приехала ближе к середине мероприятия. Когда из всех вопросов оставались лишь незначительные и совершенно неинтересные догадки и предположения о продолжениях детских сказок. Самым сложным было сказать детям, маленьким, слабым, угнетенным одной болячкой, что я уже не успею написать продолжения, но я их обманывал. Не говорил, что больше не будет историй о медвежонке-рыцаре, мышатах и прочей живности, о которой я когда-то писал, а наоборот, уверял, что скоро выйдет еще один сборник. Но это ложь… Не будет никакого «скоро». Это «скоро» может не наступить для кого-то. Возможно и для меня самого. Не будет больше ни историй, ни сборников, ни книг, ни идей… Я все хуже чувствовал себя. Даже сидя в уютном мягком кресле и говоря с детьми, я чувствовал, как силы покидают меня. Но стоило увидеть Юлю, как я тут же выпрямился и попытался выглядеть более уверенным и жизнерадостным. Хотя, кого я пытался обмануть?.. Внутри меня все было невыносимо. Тошнота, боль и слабость смешались в одну единственную эмоцию — в страх.

Вопросы, вопросы, вопросы… Удивительно, но все дети были знакомы с моими историями и подготовились куда лучше, чем я. Спустя почти час мы закончили, и мне можно было возвращаться в свою палату, как вдруг я увидел Лену. Казалось, что за этот день я видел её намного чаще, чем за последние пятнадцать лет. Она стояла в коридоре и ждала, когда я подойду? Но ждала не одна. Мальчишка лет пятнадцати стоял рядом с ней и с прищуром смотрел на меня. Этот взгляд мне был знаком хорошо. Именно так я смотрел на всех мужчин, которые были у мамы, после отца. Я их ненавидел. Не потому что они касались ее. Нет. Она никогда не позволяла этого себе. Она всего лишь просила их о помощи по дому, отдавая при этом деньги или ставила бутылку водки, а иногда хватало и сытного ужина. Но что касалось мальчишки и Лены? В его взгляде я видел то, чего никогда не видел в своем — ненависть. Он смотрел на меня с открытой ненавистью, и его можно было понять, наверное… Возможно, он был зол на меня, потому что я не участвовал в его жизни, как настоящий отец, но… он и сам должен был понимать, что я не знал о нем ничего. Совершенно ничего. Я не мог полюбить чужого человека, как родного. Этого просто быть не может.

Я обернулся на Юлю, которая судя по выражению лица, ругалась с отцом, затем вновь взглянул на Лену, желая подойти к ней, ведь… может быть после разговора, я смогу решиться на самый тяжелый шаг. Может быть я смогу заставить Юлю бросить меня или же смогу сделать это сам.

— Марин! — позвала меня Лена, как только я шагнул в сторону ужасного коридора с разноцветными ладошками.

В голове никак не укладывалось то, что каждая ладошка — это жизнь, но каждый бантик на ней — совершенно обратное. Неприятно, больно и до безумия обидно. Каждый, кого касалась эта беда — каждый задавался вопросом: «Почему я?». Но ладно если этим вопросом задаются взрослые, уже прожившие лучшие моменты люди, а если это дети? Страшно… страшно, что никак нельзя защитить хотя бы этих маленьких человечков.

Подойдя ближе к Лене, я взглянул на мальчишку, видя в нем отражение себя пятнадцатилетнего. Такой же высокий, худой, с синяками под глазами, кудрявыми волосами и выразительным взглядом. Он был точной копией меня в детстве. Удивительно.

— Вот, познакомься… Это Вадим. — Тихо проговорила Лена, погладив мальчишку по плечу. — Вадик, а это…

— Марин. — Перебил ее я, протянув руку для рукопожатия, но мальчишка демонстративно сунул руки в карманы.

— Вадик! — воскликнула Лена.

— Я не обязан здороваться с незнакомым человеком. — Произнес он, ухмыльнувшись.

— Вы не совсем чужие…

— Лен, он прав. Это бесполезно. Я его не знаю, он меня…

— Марин? — Юля подошла ко мне, кладя руку на плечо и с явной растерянностью взглянула на Вадима. — Мы можем ехать? Боня дома один весь день…

— А разве мне не нужно лежать тут?

— Нет, Ваня поговорил с доктором… Все нормально, можно возвращаться домой.

Я кивнул, решив перенести серьезный разговор на более позднее время. Не очень красиво будет, если мы будем выяснять отношения прямо там в коридоре. А может быть стоило и не говорить ни о чем? Вновь непонятная неопределенность. Да и черт с ней. Взглянув на мальчишку, который испепелял взглядом Юлю, я приобнял ее, подталкивая к лифту.