Прощай, Германия - Прокудин Николай Николаевич. Страница 73

Громобоев хотел сам отправиться на поиски квартиры Ивановых, но майор Толстобрюхов вызвался проводить.

— Петрович мне денег изрядно задолжал, третий месяц никак выцарапать не могу, увиливает гад, а с тобой, наконец-то, будет повод зайти и вытрясти из него должок. Иванов вроде бы по виду и по фамилии русский — но такой жлоб и скупердяй — настоящий куркуль! У меня большие сомнения в истинности, прописанной в личном деле национальности и фамилии Иванова. Подозреваю — псевдоним взял себе или записался на фамилию жены. Ну да что об этом говорить, сам сейчас всё увидишь и поймёшь. Они с комбатом различные темные делишки регулярно проворачивали, потому Перепутенко его всегда покрывал.

Офицеры пересекли плац, вышли через парадное КПП (через другое, а не через то, которое вело к замку и в город) и очутились в компактном и уютном военном городке. По обе стороны дороги стояли ряды аккуратных одинаковых трёхэтажных двух подъездных серого цвета домиков, покрытых тёмно-коричневой черепицей.

— Дома у нас стандартные, по восемнадцать квартир, — пояснит Толстобрюхов. — Перестроены и уплотнены после создания гарнизона сразу после войны, говорят, из одной немецкой квартирки уплотнили и сделали по две наших. С другой стороны полкового забора стоят ещё две новые современные пятиэтажки. Их заселили два года назад. Там более комфортно, и живут в основном начальники и «блатные». А здесь проживают прочие семьи из нашего полка и полка летунов. Лётчиков по утрам увозит автобус за двадцать километров от города на аэродром, и возвращаются они после ужина. Бедняги!

— Почему бедняги? — поинтересовался Эдик.

— Потому что там у них одни самолёты и ни одного гаштета!

Под разговор сослуживцы узкой улочкой миновали военный городок и почему-то завернули за угол. От перекрёстка тянулся ещё один ряд таких же, как и их гарнизонные, одинаковых домов, но покрашенных в более светлые тона.

— А тут проживают под нашей заботой и защитой немецкие товарищи: полиция, пожарные, мелкие партийные клерки. И здесь же семья нашего замполита. Как Ивановы тут очутились — никто не ведает. Этот хитрован Лёха вообще-то умудрился прослужить в полку семь с половиной лет, вместо положенных пяти…

— Значит он настоящий пройдоха? Шмекер! — коротко охарактеризовал его Эдуард.

— Угадал, — усмехнулся Толстобрюхов. — В самую точку!

Перед подъездом на каменном бордюре, вплотную к аккуратной цветочной клумбе и травяному газону стояла подержанная «Волга» чёрного цвета, салон которой был доверху набит вещами.

— Никак уже собрались! Смотри, как плотно упаковал барахлишко, прямо под завязку — констатировал Толстобрюхов. — Видимо завтра-послезавтра Петрович двинет в путь, или переберётся на какой-нибудь фольварк, поближе к земле, поближе к новой работе.

Михаил уверенно постучал в дверь на первом этаже, затем посильнее толкнул её. Оказалось не заперто.

— Они никогда не закрываются. От кого? Ведь тут воров нет… — пояснил он капитану. — Да и что у нас немцам воровать? Сапоги и портянки? Или страшную военную тайну?

В захламлённую барахлом прихожую навстречу офицерам вышел высокий, худощавый, на вид почти измождённый тяжким трудом и жизнью мужчина в чёрных трениках с отвисшими в коленках штанинами и в засаленной футболке непонятного цвета. Бритва лица майора Иванова явно не касалась примерно неделю, а последняя расческа, в его космах и лохмах, по-видимому, сломалась и того раньше.

— Миша! Ну, что такое! Я же сто раз говорил, что завтра верну тебе твою тысячу! Отчего такое недоверие?

Эдик с любопытством быстро огляделся. Всюду царил бардак и беспорядок, казалось, что обитатели этой квартиры бережно сохраняли следы давнего погрома евреев фашистами. На полу под ногами скрипело битое стекло, всюду пыль, из обстановки лишь старая покосившаяся и дышащая на ладан мебелишка: обшарпанный платяной шкаф без дверей, сервант с треснутыми стеклами, облупленные стены со следами ковров, диван без ножек (ножки заменяли стопки из томов сочинений Ленина). В центре большой комнаты лежали сваленные в кучу тюки с вещами. Хозяйка и дети сидели на кухне пили чай и дружно с подозрением посмотрели на незнакомца.

— Да не шуми ты, Петрович! Я к тебе по делу. Вот это твой сменщик, капитан Громобоев! — пояснил Толстобрюхов. — Желает принять у тебя дела и должность, привёл познакомиться. Поэтому я заодно, дай думаю, зайду и заберу денежку, чтоб ты не бегал по полку как гончий пёс, высунув язык, меня, разыскивая…

Предшественник с унылым видом пожал руку Эдуарду, почесал заскорузлым пальцем сельского труженика переносицу и жалобно посмотрел на замкомбата.

— Мишаня! Вечером деньги отдавать плохая примета…

— Ничего страшного, я не суеверен. Давай-давай, смелее Алексей Петрович…

Иванов тяжело вздохнул, бочком протиснулся мимо тюков в другую комнату, долго шебуршал, и было слышно, как он там напряжённо пыхтел и сопел. Наконец коллега и предшественник, вернулся.

— Тебе старыми или новыми?

— Смеёшься, прохиндей? Откуда у тебя новые? Или полиция уже помогла обменять народные бумажки на буржуазные бундесы? — с недоверием переспросил Мишка.

— Шучу я, — ответил предшественник и осклабился в улыбке. — Думаю, вдруг клюнешь и попросишь…

Михаил неспешно пересчитал свою возвращенную с великим трудом тысячу восточногерманских марок в мелких купюрах. Заметил оставшуюся пачку денег в руке Иванова и переспросил:

— Петрович, а зачем тебе марки ГДР? Их ведь скоро не станет? В России не обменяешь!

— А кто сказал, что я завтра сразу домой уеду? Мы ещё месяц поработаем в госхозе, поживём своим табором за городом. Первого июля через знакомых обменяю марки на бундесы и тогда уеду. Две машины загрузил, два прицепа, но кое-что надо ещё прикупить домой впрок. Поставим палатку, потрудимся, чуток подкопим на дорожку…

Майор Иванов с тоской посмотрел на Громбоева и с нескрываемой болью и тоской в голосе произнёс:

— Эх, как я тебе завидую, Эдуард! Сколько можно дел было бы провернуть в новых экономических условиях…

— Тебе мало семи лет? — ухмыльнулся Толстобрюхов.

— Да я за полгода бы повторил бездарно прошедшую семилетку! — ответил Иванов и, подхватив под локотки офицеров, и не предложив сесть за стол, настойчиво вывел их на улицу. Тут его словно осенило, Алексей Петрович хлопнул себя по лбу и затараторил:

— Слушай, Эдуард, ты ведь безлошадный! Может быть мой «Трабант» купишь? Давай покажу, и даже прокачу. Он за углом стоит. Машина в очень хорошем состоянии, за тысячу марок куплена в том году, но тебе уступлю за восемьсот…

Михаил не выдержал и даже прыснул.

— Побойся Бога, Петрович! Кому сейчас нужен твой «Траби», да ещё за восемьсот марок! Тем более, у сменщика получка будет аж в июле. Он сейчас точно не покупатель.

— Не вмешивайся не в своё дело! — Иванов сердито одёрнул замкомбата. — А ты не слушай его, Эдуард, всё равно посмотри на аппарат.

Алексей Петрович живо увлёк офицеров за собой, они подошли к забавной, горбатой, маленькой машинке, размером примерно со старый глазастый «Запорожец».

— Эх, было время, когда она считалась неплохим транспортом. Давайте, садитесь, довезу до полка. Сразу оцените качество! Петрович распахнул дверцу для пассажиров, сам сел за руль. Толстобрюхов уселся на заднем сиденье, заполнив его целиком своим телом, а Громобоев примостился, скрючившись возле водителя, и почти упёрся коленями в подбородок.

— Машина неказистая, но хорошая, — не унимался Петрович и с надеждой предложил. — Подумай, капитан, я ещё уступлю, скину цену…

— Успокойся Алексей, не наглей! Да ведь он через пару месяцев себе десятилетнего «Форда» купит!

— Десятилетнего! А этому «Траби» всего три года…

— Не слушай его Эдуард. Это пару лет назад по ГДР рассекали сплошь «Варбурги», «Трабанты», а «Волги» и «Жигули» считались роскошью. Теперь немцы от них как можно скорее избавляются, а наши простаки скупают.

— Ну, раз так, тогда прощайте, — обиделся Иванов и резко затормозил возле КПП.