Прощай, Германия - Прокудин Николай Николаевич. Страница 77

Характер заработка был прост и одновременно тяжёл. Эта парочка садилась в пригородные и дальние поезда, и катались туда-сюда.

Бизнес продвигался успешно: минет по быстрому пьяненьким работягам и прыщавым юнцам, секс с остро нуждающимися в нём похотливыми пассажирами в степенном возрасте. Тело ежедневно неоднократно шло в дело: стоя в тамбуре, сидя на лавке, лёжа на лавке. Девицы несли и убытки, потому что давали мзду полицейским, кондукторам и делились с мужьями, чтобы те особо не выступали. Но большую часть марок они оставляли себе на тряпки и косметику.

Вечером, возвращались усталые и довольные, прикупив спиртного и закуски, и громко похвалялись трудовыми подвигами, ничуть не стесняясь ни мужей, ни соседей. А затем Вася, обычно хорошо подвыпив, за счёт заработка своей Эллочки, и дойдя до нужной кондиции, принимался учить её уму-разуму, бить руками и ногами, а также колотил чем попадало под руку: от шланга до скалки. Близорукая подслеповатая супруга обычно теряла в потасовке очки, пыталась убегать от еле стоящего на ногах супруга, с трудом уклоняясь от побоев, и лишь умоляла не портить «вывеску»:

— Не тронь лицо, скотина, мне завтра на работу ехать!

На эти просьбы, пьяный капитан в ответ громко крыл матом, обзывая её последними словами, и заявлял:

— Ах, ты проститутка! Шалава! Ну, да ничего страшного! Ты работаешь не лицом, а дырками, паскуда!

Но всё же соображал и старался лицо слишком не портить, бить кулаками по менее заметным частям тела: по рёбрам, по плечам, по заднице. А в особые дни, когда на него вдруг снисходило вдохновение, прививал супружнице принципы морального кодекса строителя коммунизма поркой: валил Эллочку в траву и стегал портупеей.

— Скотина, — визжала соседка в истерике, — я же теперь ни прилечь, ни присесть не смогу!!!

— А ты не присаживайся и не подкладывайся, стоя работай! — ухмылялся Вася и продолжал методично воспитывать распутную жену…

Майор Стронко каждый день как автомат, по часам отправлялся на вокзал встречать супругу. На третий день пребывания в полку Эдик увязался за ним, хотелось оглядеться, посмотреть поближе, как живут немцы.

— Пошли, конечно, вдвоём веселее гулять, — не возражал Владимир. — И расскажу о городе, и достопримечательности покажу.

Они вышли через второе тыловое КПП, завернули за угол и сразу очутились перед старинным замком. Перешли через мост над ручьем, который в своё время был рвом с водой, прошли через каменную арку в распахнутые крепостные ворота и оказались во дворе хорошо сохранившегося замка. Капитан с волнением в сердце ступал по мощеным булыжником кривым дорожкам.

— Наверное, по ним ходила в детстве юная, целомудренная и пока ещё не распутная принцесса Катька? Думаю, это именно эти камни с тех пор уцелели и сохранились, и они должны помнить отпечатки её ног, — восторженно восклицал то и дело романтичный Громобоев. — Володя, как думаешь, ведь наверняка с той поры брусчатку не перекладывали?

— Вполне возможно, я как-то об этом не задумывался, — ответил товарищ. — Пошли скорее, к поезду, а не то опоздаем! Не последний день в городе, и ты успеешь обнюхать все эти мхом покрытые камни, исходишь и облазишь все закоулки!

Они вышли из замка через вторые ворота расположенные возле казармы артиллерийского дивизиона, и подошли к перекрёстку. Дорога была пуста, но на светофоре горел красный.

— Стой, не позорь меня, и так немцы говорят, что мы нарушаем порядок. Сейчас загорится зелёный, тогда и пойдем. Видишь, дряхлая старушка стоит рядом и косится на тебя резвого и нетерпеливого.

Эдик скосил глаз вправо, действительно, таращится на него сухощавая старая карга. Громобоев заставил себя стоять столбом рядом со Стронко, и топтаться на месте в с трудом сдерживая нетерпение. Капитан озирался по сторонам, видел отсутствие машин во все стороны более чем на километр и почувствовал себя круглым идиотом… А старая немка, наоборот, одобрительно улыбалась двум дисциплинированным русским офицерам.

— Ну, вот! Можешь ведь! — похвалил его зампотех. — Экзамен на цивилизованного человека ты практически сдал! Обычно, если кто-то бежит через дорогу на красный свет — русский! Немцы этого не одобряют…

Сослуживцы прошлись вдоль вереницы магазинчиков, изредка останавливаясь и разглядывая ценники. Стоял субботний вечер, улицы после восемнадцати часов в провинции пустовали, но витрины закрытых магазинов сияли иллюминацией, приманивая впрок случайных прохожих. За стеклами виднелись полки и стеллажи, которые ломились от обилия одежды, обуви, вещей и аппаратуры. Бакалейные лавки соблазняли разнообразием ассортимента, мясные и рыбные консервы, консервированные овощи и фрукты, кондитерские изделия и сладости, молочные продукты, сыры. Никаких признаков дефицита и кризиса. Лишь колбасные отделы пустовали.

— А почему нет колбас? — поинтересовался Эдик. — Я вчера видел, что в витрине-холодильнике лежало десятка два сортов. Закончилась?

— Да нет. Немцы её на переработку отправляют. Никто не станет покупать в понедельник лежалый товар с прошлой недели.

Громобоев был в шоке. Мало того что колбасы много и нет очередей, так они её недельную перерабатывают! Залежалая! Наглецы! Появись у нас в любом городе или посёлке в открытой продаже этот лежалый сервелат или салями, это явление стало бы настоящим стихийным бедствием, ибо вызвало бы остановку ближайшего от магазина производства и парализовало бы всю жизнь, ведь всё окрестное население ринулось бы скупать продукты…

— Скоро всего этого товара в магазинах не будет, — иронично ухмыльнулся Странко.

— Как это не будет?

— Первого июля произойдёт объединение валют и единого торгового пространства. И прощай продукция ГДР!

Эдик недоверчиво покосился на товарища.

— И ничего в лавки не завезут? Не может быть!

— Завезут, но уже капиталистическую продукцию…

— Откуда ты знаешь? Хочешь сказать, немцы настолько глупы и ломятся на запад, чтобы ухудшить свою жизнь?

— Я этого не говорил. Я сказал — товаров ГДР не будет! Появится и будет продаваться только то, что изготовлено в ФРГ! Все будет с новыми лейблами и сделано по иным технологиям. Мне знакомый немец вчера об этом говорил. Смотри на цены, запоминай, через пару недель их сравним…

Действительно, примерно через неделю все торговцы закрыли магазины на ремонт. Государственную торговлю приватизировали, меняли витрины, многие сменили персонал, да и частники старались не отставать. Эдуарду повезло, зарплату за июнь и июль ему не выдали, финансист заявил, что получка будет новыми деньгами — бундесами, западными бундесмарками. Громобоев особо и не возражал, он был готов потерпеть, ведь особых расходов у холостяка не было: питался в столовой по продовольственному аттестату, а пивом угощали приятели.

Советская армия пребывала в нервном напряжении, ни кто не знал, что делать с накопившимися марками. У всех только и было разговоров — что предпринять? Тратить? Держать? Немцам уже пообещали поменять по десять тысяч, по номиналу один к одному, остальное с дисконтом в сторону уменьшения, а что будет с «оккупационными войсками»?

Громобоев как раз в эти дни отправился становиться на партучет в штаб дивизии в соседний симпатичный городишко под названием Рослау. Пока он сидел и ждал приёма и оформления документов, машинистки из политотдела так шумно трещали (громче и быстрее пишущих машинок) о скупленных по стоимости в одну марку кофточках и рубашечках. В свою очередь инструктор по партучёту, громко похвалялся купленным, по дешевке, у приятеля немца подержанным «Москвичом»: задаром, всего-то за пять тысяч марок!

Наверняка радость дивизионного партийного чиновника была не долгой, потому что на следующий день пришло сообщение: руководители стран подписали соглашение об обмене денег и граждане, находящиеся в составе советских войск, были приравнены к немецкому населению. Для многих это известие стало тяжелейшим ударом, потому что последние два месяца они безудержно скупали за бесценок товары народной промышленности и тратили восточные марки. И нафига, спрашивается покупали? Ведь всё это добро местные власти в итоге свезли к нашим частям в качестве гуманитарной помощи! А на десять-двенадцать тысяч марок стало возможным купить новый «Опель» или «Форд», за полторы-две тысячи — подержанный! Пусть и двадцатилетний — но в состоянии гораздо лучшем, чем новая «Волга»! Многие в расстройстве заболели или крепко запили…