Дикая Флетчер - Такер К.-А.. Страница 17

– В доме же есть Wi-Fi, верно? – Я машу своим телефоном в воздухе. – Потому что я не могу поймать сигнал с самого Сиэтла.

– Ты, должно быть, умираешь, – бормочет Джона под нос, но достаточно громко, чтобы я услышала.

Я закатываю глаза.

– Нет, здесь нет сигнала. Здесь работает только GCI [12]. Но да, ты сможешь подключиться из дома, – говорит Агнес. – Джона, позаботься здесь обо всем за меня, ладно?

Он ворчит в ответ, что, как я полагаю, означает согласие.

Агнес, кажется, принимает это за таковое. Она кивком головы приглашает меня следовать за ней в сторону небольшой группы машин, припаркованных у дальней стороны офисного здания.

– Подождите! Вы не возражаете против фото?

– О… конечно, – говорит Агнес, ее глаза расширяются от удивления.

Я вручаю ей свой телефон, а затем осторожно пробираюсь по лужам, чтобы прислониться к самолету, наклоняя свое тело в позе, которая, как я знаю, особенно выигрышна, моя левая рука нежно прижимает макушку моей шляпы.

– Улыбочку! – говорит Агнес.

– О, нет, все в порядке! – кричу я, глядя вдаль, на другой самолет, который спускается из облаков. Внимательно следя за тем, как Джона наблюдает за мной, я навостряю уши, чтобы уловить любой ехидный комментарий, который он может сделать.

К счастью, какие бы мысли у него ни были, в кои-то веки он держит их при себе.

– Я сделала три. Это устроит?

– Идеально. Спасибо. – Я избегаю взгляда Джоны, забирая свой телефон, и следую за Агнес. – Так вы здесь работаете?

Она тепло улыбается мне.

– Уже шестнадцать лет.

– Ого.

Мой отец и Агнес знали друг друга с тех пор, как мне было десять. Но за четыре года, пока мы общались, он не упоминал о ней. Были ли их отношения «сложными» все это время или сложным был только папин характер?

– И чем вы здесь занимаетесь?

– Проще сказать, чем я тут не занимаюсь. На самолетах не летаю… Нет. Но я занимаюсь многими другими делами – диспетчеризацией и начислением зарплаты, бронированием и контрактами на поставку; всеми этими скучными вещами. И я забочусь о ребятах. Сейчас у нас… тридцать пять пилотов.

Мои глаза расширяются.

– Серьезно?

– Конечно, они не все работают полный рабочий день и разбросаны по всем землям. У нас есть один парень в Уналаклите, двое в Коцебу… Уткиагвик, конечно же, на летний сезон. Несколько в Фэрбанксе… повсюду. Это как иметь десятки сыновей. Их может быть немного, и я не вижу некоторых из них месяцами, особенно тех, что на севере, но я люблю их, как своих собственных.

– Не сомневаюсь.

Хотя как кто-то, кроме кровных родственников, может любить Джону, для меня загадка.

Я настолько отвлекаюсь на свои мысли, что не обращаю внимания на то, куда иду. Моя левая нога опускается в глубокую лужу. Я содрогаюсь как от холода грязной воды, попавшей на пальцы ног, так и от того, что она испортит замшевую стельку.

– Наверное, только что прошел дождь?

– Здесь всегда «только что прошел дождь». – Агнес забрасывает вещевой мешок в кузов старого черного пикапа «ДжиЭмСи», который видал лучшие времена – на его боку вмятины и царапины, а ржавчина разъедает колесные колодцы. – Надеюсь, ты захватила с собой хорошие дождевые сапоги.

– Да. Красивые, дорогие красные сапожки «Хантер». – Я делаю паузу для эффекта. – Они в Анкоридже вместе с остальной моей одеждой.

– Я позабочусь о том, чтобы твои вещи доставили сюда в ближайшее время. – Взгляд Агнес возвращается к рядам самолетов. Она открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но потом решает не делать этого. – Давай отвезем тебя домой.

Я рискую бросить гневный взгляд на Джону, который прогуливается по площадке в сторону ангара, его походка непринужденная и уверенная. Он поворачивается в мою сторону один раз, а затем полностью игнорирует меня, даже не помахав рукой.

«Скатертью дорога». Если мне не придется иметь с ним дел до конца недели, я буду просто счастлива.

До дома отца ехать недалеко – не больше пяти минут – и по пустым дорогам: асфальтированной, рассеченной змеящимися трещинами, и грунтовой, испещренной бесчисленными выбоинами. Те немногие дома, которые мы видим, проезжая мимо, представляют собой простые, функциональные конструкции, в основном модульные, обшитые разноцветной облицовкой. Все они стоят на деревянных подпорках. Из-за вечной мерзлоты, объясняет Агнес.

Я делаю мысленную пометку посмотреть в словаре «вечная мерзлота», когда у меня снова будет интернет.

Сиденье Агнес выдвинуто вперед до упора, и она сидит с прямой спиной, чтобы иметь возможность видеть над приборной панелью – ее миниатюрный рост становится проблемой за рулем пикапа. Если бы я была более расслаблена, я бы, наверное, нашла это забавным.

Но присутствие Агнес помогает. Она так же спокойна, как и по телефону, ее голос убаюкивает, пока она указывает на основные ориентиры: «город» Бангор в восьми километрах к востоку и реку Кускоквим рядом с ним. Это и есть та толстая, змеящаяся река, которую я увидела сверху. Агнес говорит, что это главная артерия Берингова моря, которая тянется далеко на север, позволяя перемещаться между поселками на баржах и лодках в теплые месяцы и на автомобилях, когда она замерзает зимой. Это единственный способ доехать на машине до деревень, видимо, потому что никаких дорог, соединяющих Бангор с остальной частью штата, нет.

В ясный день, обещает Агнес, я смогу увидеть вдалеке гору Три Ступени. Но сейчас я вижу лишь километры плоской земли, усеянной низкими кустами и окутанной туманным небом.

И блеклый модульный дом цвета мха в конце длинной, узкой подъездной дороги, к которому примыкают гараж и два небольших хозяйственных сарая.

– Ну… вот мы и приехали, – произносит Агнес, заглушая двигатель.

Дом моего отца. Место, где я провела первые два года своей жизни.

Несмотря на то что я ничего не помню, все в этом моменте кажется сюрреалистичным.

Я делаю глубокий вдох, вылезая из грузовика и следуя за Агнес по скрипучим деревянным ступенькам и через единственную дверь, лишь смутно осознавая, что Агнес не потрудилась воспользоваться своим ключом. Дверь уже была не заперта.

Я замираю на месте, и мои глаза удивленно распахиваются, когда я вижу армию зеленых уток-крякв. Отвратительные обои покрывают каждый квадратный сантиметр кухонной стены. Это отнюдь не большая кухня, так что обои делают ее визуально еще меньше.

Как бы ужасно это ни было, я подавляю внезапное желание хихикнуть. Наверное, это то, о чем говорила мама. Мне не терпится сказать ей, что она была права, что она все еще знает моего отца.

Агнес бросает ключи от грузовика на столешницу.

– Рен всегда забывает закрыть дверь перед уходом утром.

Она встает на цыпочки, чтобы дернуть за шнур, прикрепленный к жалюзи на окне над раковиной, впуская мутный дневной свет, освещающий золотистые дубовые шкафы, кремового цвета столешницу из ламината и соответствующего оттенка виниловый пол – узор из квадратов с маленькими бордовыми треугольниками, подчеркивающими каждый угол. Он напоминает мне пол, который был у моих бабушки и дедушки в подвале.

С небольшим окном над раковиной, окном в двери и одноламповым светильником наверху здесь тускло. Я могу только представлять, как это угнетает во время долгих зим.

– А когда наступает темнота? – спрашиваю я, обхватывая себя руками больше для комфорта, чем для тепла.

– В это время года? Солнце садится незадолго до полуночи, а встает около четверти четвертого, но сейчас ночью еще совсем не темно. Не так, как зимой.

Мои глаза снова распахиваются. Я знала, что дни длинные, но закат в полночь?

– Я заменила затемняющие шторы в твоей комнате. Старые были потрепаны. Ты непременно захочешь их задернуть. Если только ты не такая же, как твой отец, который не против спать при свете дня. – Агнес подходит к холодильнику. – Ты, должно быть, голодна. Угощайся всем, что есть в…

Она морщит лоб, когда открывает дверцу и видит пустые полки, на которых нет еды, кроме приправ и нескольких напитков.