Сказки Бурого Медведя - Лепешкин Михаил. Страница 8

Разгорелось гулянье пуще прежнего, но к ночи упились все да повалились в свинском виде. Кто мордой в каше, кто под столом в луже, под себя напущенной. Вешка по бедламу сему прошёл, через тела неподвижные перешагивая, лучины да светильники погасил, угли в печи расшерудил, заслонку закрыл, чтобы не угорел никто, да пошёл на конюшню в сено спать, ибо в избе такая вонь стояла, что быть там ему противно было.

Лежал он на сене, в тулуп завернувшись, — думу думал.

Почему люди, бросив дело, которым живут, добровольно в скот превращаются? Зачем оно им надо? Зачем им нужна такая свобода? А может, и не такая она должна быть? А другая совсем. И даваться для другого. И почему он, Вешка, такой свободы не хочет? Может, камешек чёрный его не в ту сторону ведёт? Говорил же старик, его давший, что не будут его люди понимать! Может, бросить его в реку и жить как все?

Достал он камешек, а тот тёплый, шершавый немного, да и не совсем чёрный, а вон в одном месте пятнышко светлое виднеется. И странно — темно вокруг, а пятнышко видно. Нет, не сможет он его выбросить. Не сможет холопом жить. Не сможет о жизни не думать. Спрятал Вешка камешек обратно да заснул до утра.

Холопы утром из провонявшей избы, в грязной одёже, ещё вчера бывшей праздничной, на свежий воздух, шатаясь, выбирались, и к больным головам руки прикладывая, хрипло говорили:

— Ох, хорошо вчера погуля-яли…

— Да-а, жалко, что свободы у нас так мало…

— Вешка, а ты так и не выпил ничего? Вот дур-р-р-рак-то, а…

— Так я ведь дров на сегодня наколол, а то чем печь топить стали бы, скотину вчера накормил-напоил, а то как же она, без еды-то?

— Это же не твоя скотина, а барская. Да и печь не твоя. Значит и забота не твоя. Дал барин свободу, значит гулять надо. А ты такой момент пропустил. Эх, холопская у тебя душа, Вешка. Всё бы тебе работать.

Задумался Вешка. А почему у него холопская душа? И какая вообще душа является холопской? Но так пока ни до чего и не додумался. Может, время ещё не пришло.

Вот однажды в конце зимы уехали барин с приказчиком на ярмарку. Неделю там торговали, прибыль немалую получили, товаров полезных выгодно сторговали. Довольные домой двинули. А как вернулись, так лучше б и не ездили… Пока их не было, скотина от голода почти вся пала. Снегом всё завалило, печи не топлены, хлеба нет, вода заледенела. Холопы кто как в холодных домах перебиваются, от холода зубами стучат, голодные, сиротливые. Как хозяина увидели, бросились к нему, кричат:

— Батюшка родный! Вернулся, радетель наш!

Барин хозяйство оглядел. Разор подсчитал, и чуть удар у него не случился от убытков таких! Стал он ногами топать! Криком кричать!

— Почему скотину не кормили? Почему печей не топили? Почему снег не разгребали? Почему хлеб не пекли?

Приказал он холопов за нерадивость пороть нещадно! А они под кнутом орут:

— Дык, приказа же не было, батюшка! Нам, холопам, думать не положено! Ведь ни тебя, ни приказчика не было! Как же мы сами-то без вас думать будем? Нешто мы сами себе будем приказы отдавать?

Поскрёб барин голову… А ведь верно! Как может холоп сам собою командовать, да сам себе хозяином быть? Не его это дело, не холопье. Потому в полную меру наказывать холопов не стал — смилостивился. А уж те ему благодарны были за доброту его! Чуть не на руках носили. Ибо хоть и грозен хозяин, но ведь без него вообще чуть не померли. Ещё бы день-два не приехал, и всё.

Оглядел барин хозяйство, в дело вник, и заметил, что псы дворовые, за которыми Вешка смотрел, все сытые да холёные. А дрова, которые тот должен был на топку рубить, здоровенной поленницей накопились, да над ней навес сделан, чтобы их снегом не завалило. А места, где он ходить должен был, от снега расчищены… В общем, самоуправством Вешка занимался. Сколько еды на собак извёл! А ведь сейчас, когда скотина пала, каждая крошка на счету будет! Целых четыре бревна да горбыля сколько на навес дровяной истратил, а коли еду покупать надо будет, брёвна те на продажу пошли бы. Вызвал барин Вешку да стал ему допрос учинять:

— Ты почему псов дворовых кормил? Сейчас та еда холопам пригодилась бы! Чем теперь холопов кормить?

Ясное дело, что псовая еда холопам предназначена. Барская еда, она другая.

— Коли не кормил бы, так и они передохли бы, как скотина. Тебе бы потом новых покупать, а они дороже еды, что на них потрачена.

— А зачем брёвна извёл?

— Так снег дрова не заметает, значит не сыреют они. А сухие разгораются быстрее и горят жарче. Сколько дров мы так сэкономим?

— А снег почто разгребал?

— Так ить ходить удобнее! — развёл руками Вешка от такой недогадливости барина.

— Ты хоть понимаешь, холопья морда, что ты холопов без еды оставил? Как они теперь до весны дотянут?

— Так кормили бы скотину как всегда, она бы и жива осталась. Печи топили бы, так и в тепле сидели. Хлеб пекли бы, так и голодными не были. Думали бы сами, к чему их неделание приведёт, так ничего и не случилось бы.

— Ты что это тут городишь? Как это холопы думать будут? А баре тогда на что? И вообще ты тут больно много воли взял! Что за мысли такие? Ты что, будешь меня думать учить? Холоп! Запорю!

Рассвирепел барин. Велел Вешку сечь нещадно, пока на спине хоть одна целая полоска кожи останется. Схватили его холопы да на двор поволокли. Это ведь он их без еды оставил! Он во всём виноват!

Молча Вешка терпел наказание неправедное, хоть и нелегко ему это далось, все губы искусал, а ногти в ладони до крови впились. А как только поджила спина его, так и ушёл он в лес, хоть и зима была, и морозы лютые стояли. Ибо не место человеку думающему среди холопов, чужим умом живущих.

Долго искали его прислужники барские, да так и не нашли. Решили, что сгинул он от холода и голода.

Мякишка, посмотрев на судьбу друга, уверился в правильности пути своего и стал ещё пуще прежнего выслуживаться. Заметил это приказчик, стал Мякишке разные задания давать да смотреть, как он всё выполнит. Он же выполнял всё как сказано, ничего не спрашивая и думая только о том, как точнее приказ выполнить, чтобы хозяину и приказчику угодить. За усердие такое приказчик ему полушубок подарил со своего плеча. Правда, старый да потёртый сильно, а на плече лоскут вырван, но всё же дар, да от большого человека! Самого приказчика! Мякишка ночь не спал, лоскут пришивал, подарком любовался да камешек свой белый благодарил за то, что ведёт он его к мечте заветной. Ведь никому ещё из холопов приказчик полушубков не дарил. Достал он камешек, в руках держит, а тот руки холодит приятно, гладкий такой, весь белый, только в одном месте точечка чёрная. Вроде и не было её раньше. Да ладно, повернуть камешек другой стороной — и не видно её, снова он белый.

Так прошёл год, другой начался. Мякишка подрос, в гору пошёл. Хозяин его десятником сделал. Ходил он теперь в дарёном полушубке и зимой и летом, на подчинённых своих покрикивал, следил, чтобы они всё как приказано делали. За молодость его не всегда слушались да перечили бывало. Не так мол, делать надо, а по-другому. Тогда проще, лучше будет и прослужит дольше. Но Мякишка, волю хозяйскую блюдя, на своём стоял. Вернее, не на своём, а на хозяйском, потому что ничего своего у него почти не осталось. Даже мысли были хозяйские. И ещё те, что чёрный старец ему поведал да растолковал. Ещё через год сделал его хозяин младшим приказчиком и даже от щедрот своих великих чуланчик, что у заднего хода, ему отдал. Там правда грязно, тесно, да сквозняки гуляют, зато у него теперь свой угол есть! Грязь убрать да щели заткнуть он даже и не подумал, ибо приказа хозяйского на то не было.

Задержались однажды летом несколько холопов в лесу. Пошёл Мякишка их искать. Долго искал, далеко ушёл, притомился, отдохнуть присел. И вдруг из-за дерева выходит парень. Вроде и человек как человек, но что-то звериное в нём есть. А вдруг оборотень, или сам Леший — лесной хозяин? Вскочил Мякишка, бежать бросился, а сзади голос знакомый:

— Стой, Мякишка! Чего спужался-то? Чай не зверь, не съем.