Наследник (СИ) - Старый Денис. Страница 29

- Ваше Величество! – мы с Екатериной церемонно выказали приветственное почтение: я поклоном головы, жена – глубоким книксеном.

- Чада мои! – воскликнула императрица и стала лобызать нас, целуя то в щеки, то в лоб, мы же, дождавшись момента, поцеловали запястья рук тетушки. – Дозволяю Вам поступать, как вольно, но ведайте, что присмотр будет, может быть и иначе, коли непотребства чинить станете. Тебе, милая, ставлю запрет на переписку с Иоганной и не родней, сама ведаешь, что не права твоя мать. Тебе, Петруша, коли вольности ищешь и становишься мужем – погасить долги твоей жены и ее матери. И чтобы до конца года со всеми кредиторами рассчитался, коли муж разумный, отвечай за жену.

- Да, тетушка, все справедливо! – не стал я возражать, но внутри передернуло, так как боялся даже думать о тех умопомрачительных долгах тещи и сильно меньшие жены.

- Проси, что хочешь для дел твоих, но денег болей не дам, ни рубля, ни ефимки. У кредиторов станешь брать – под замок посажу, - продолжала фонтанировать императрица, да так эмоционально и громко, что подтянувшаяся следом свита из приближенных сановников понурила головы.

- Миниха Бернарда в учителя дай мне, Воронежский полк, дабы на его основе новое воинство готовить и волю в привлечении людей, - выпалил я и сам ужаснулся своему безрассудству, но настолько медленно получалось что-то решать, что хотелось форсировать события. Сонное правление Елизаветы, очень медленно что-либо происходит.

- Воронежский полк не против я отдать, не понимаю, отчего они, мог и ингерманландцев взять, да твои голштинцы, как я знаю, прибудут, но то воля твоя, - медленно, приглушенно говорила Императрица, обдумывая, видимо другое – зачем мне Миних.

На контрасте с предыдущим громом, такой тон показался могильным, так что присутствующие еще больше вжали головы в плечи, единственная Екатерина с большим удивлением посмотрела на меня, нарушая придворные негласные правила направлять внимание только на государыню.

- Зачем тебе Бернард Христоф Миних, может, еще и Эрнста Бирона вернуть хочешь? Немцев засилье возродить желаешь? – спросила Елизавета жутковатым тоном, не предвещающим ничего хорошего.

- Бирона не надо, пусть он и мог бы стать добрым заводчиком коней для войска. Миниха хочу поставить подле себя, дабы учил фортеции, ты же, государыня, ведаешь, что я способен к этому, так же может понадобиться и его опыт в потешных полках, - спокойно, выдерживая прессинг, ответил я.

- Миниха в потешные генералы? А-ха-ха! – разразилась громоподобным смехом императрица.

- Он станет русским, может православие и не примет, но России служить станет честно. А коли не принесет Вам, тетушка, присягу честью и на Евангелии, то гнать стану в шею, - подкрепил я свою просьбу еще одним аргументом и еще решил добавить. – Хочу опыт его неудач в Крыму принять и не допустить боле, требовать можно, чтобы он не имел сношений при дворе, пока не докажет своей преданности ревностною службой, ни к кому из высшего общества его Христофора Антоновича не пущу. И за любую хулу на тебя, тетушка, самолично заколю шпагой.

- Алексей Петрович, - обратилась Елизавета, после долгой паузы, к Бестужеву, при этом я выдерживал ее жесткий взгляд. – Пошли за Бернхардом и под конвоем, но без насилия, привези Миниха. Он уже писал мне много, просил простить, говорил, что был только предан слову и присяге, потому и не стал рядом со мной. Пусть будет потешным генералом. С понижением в генерал-майоры. И, коли свою спесь уймет, и пойдет на такие условия, я еще подумаю. А почему, Петр Федорович, все же Воронежский пехотный полк? Почему не лебгвардейский, или Преображенцы, где ты, Петруша, полковником, или какой иной полк?

- Тетушка, воронежцами командует Петр Румянцев, он добрый командир, - ответил я.

- Ха-ха-ха! Вновь разразилась смехом императрица. Это Петр Александрович – то добрый командир? Это горе почтенной семье и слезы Марии – матери его! В полковника я его произвела за вести о мире со шведами, что он принес, да протекцией его почтенного отца, да моей статс-дамы Румянцевой. А этот ахальник нагой через весь Петербург к мужним девицам бегает, позорит фамилию, - императрица вновь залилась смехом, вспомнив, как красочно ей рассказывали про похождения двадцатилетнего Петра Румянцева, который уже полковник без существенных подвигов на войне. Отсюда и отношение к Петру Александровичу, как к баловню судьбы, незаслуживающего благосклонности и важного дела.

- Дозволь, тетушка, вижу я его добрым и дерзким командиром, что еще ворагам нашим холку чистить станет сильно, - настаивал я на своем.

- Говори с ним, решай сам, - императрица вытерла платком глаза и громко выдохнула, такие яркие эмоции вымотали Елизавету и проявили зверский аппетит, поэтому она спешила в свои палаты, где на подъемном, возникающем из пола, столе должны уже стоять яства.

* ………* ………*

Петербург

2 октября 1745 года.

- Господа! Рад вас видеть! – громогласно произнес я, когда вошел в большое помещение, служившее чем-то вроде столовой в расположении Преображенского полка.

Громогласные приветствия уже отзвучали на построении и во время небольшого показушного парада – как-никак, я, полковник Преображенского гвардейского полка, пришел, наконец, в свой полк. Да не один, а с супругой.

Эту встречу не то, чтобы я откладывал, но все было как-то не до нее, да и присутствовало некое смятение от понимания необходимости если не дружбы, то дружественного нейтралитета с гвардией. Я, Сергей Викторович, мало знал о правилах и моделях поведения с такой братией, как гвардейцы-сибариты, а я, Петр Федорович, просто боялся их, презирая «янычар». Так что пришлось немного подкопить информации и что-то для себя прояснить, прежде, чем начинать близкое знакомство с теми, кто уже неоднократно возводил на престол популярных в своей среде правителей. Между тем, я отслеживал ситуацию с гвардией и, когда обнаружил задержку выплаты жалования на целый месяц, быстро сориентировался и послал денег. Это резко, я бы сказал, молниеносно, подняло меня в глазах гвардии, тем более, что жалование им выдали в скорости и получилась такая вот премия от наследника. Но это не пустая трата денег, это вложение в свою безопасность.

Потом я уже собирался навестить гвардию, но дел после свадьбы образовалось столько, что пришлось кроить свой распорядок дня чуть ли не ежечасно.

Так, сразу после венчания, чтобы не слыть простачком и показать, что нельзя мною крутить сверх меры, я проверил работу совместных с Иваном Ивановичем Шуваловым предприятий. Остался недовольным организацией работы и попытался хоть что-нибудь изменить, сахарные заводы не были загружены и на половину но… Оказалось, что свеклы для загрузки даже одного невеликого заводика до нового урожая просто нет. И было не понять, почему. Один управляющий ссылался на то, что на землях Шувалова просто высадили ее мало, другой, что треть урожая погнило еще до того, как он попал на завод. Думалось, что и то и другое имело место, и первоначально Иван Иванович не поверил в успех предприятия, чтобы взять тот же урожай под плотный контроль. Правда, сейчас Шувалов строил еще три фабрики и думается, что по весне сахарной свеклы будет высажено немерено. Еще одним примером бесхозяйственности стало то, что получаемый жмых от переработанной свеклы либо воровался работниками, либо просто уничтожался. Почему не поставить рядом свинарник, или кто там ест такое лакомство, не знаю, но не должно быть так – выкидывать корм.

Между тем, сахарный завод дал мне некий профит в виде пяти тысяч рублей. По мерилам Великого князя, это очень мало, но как начало больших дел – очень даже неплохо. Сахар, произведенный на заводе, не стал дешевле привозимого тростникового, но почти сравнялся с ним в цене, только чуть-чуть дороже выходил. И тут компаньон включил «административный ресурс», взял в заговорщики своего двоюродного брата Петра Ивановича Шувалова, скорее последний и был инициатором сговора, и устроили эти деятели дефицит сладкого продукта, задерживая корабли и скупая на корню весь сахар, до которого могут дотянуться и который поступает в Россию. Данная политика привела к тому, что сахарный завод, не просто вышел на рентабельность, но и принес первую ощутимую прибыль.