Из Ро́ссии с любовью (СИ) - Колч Агаша. Страница 24

— Ой, птички! — раздался за спиной звенящий радостью голосок Авелин. — А это коза, да?

— Да, малышка, это коза, — придержала я девочку, чтобы она на эмоциях не выскочила на основательно удобренный двор. — А вот это молочко, которое они нам дали на завтрак. Ты пока постой здесь, а я покормлю курочек и возьму у них яиц.

— Но я тоже хочу кормить курочек! — надула губки Авелин.

— Ты пока посмотришь, как это надо делать, а вечером будешь кормить сама. Договорились? — получив согласие, я пошла к птичнику.

Кур было не так много, но точно больше десятка. Увидев, что я иду к ним, птицы с клёкотом плотной толпой бросились навстречу в ожидании еды. Я вдруг поняла, что кормить мне их нечем. Козы с овцами и травой сыты будут, благо что она уже вовсю зеленеет, а этих горластых надо либо зерном, либо кукурузой, либо хлебом кормить. Бабушка ещё комбикорм запаривала…

Рядом с дверью в птичник заметила неприметную узкую дверь. Кладовка там, что ли? Открыла и увидела два мешка зерна. Не особо разбираясь, какое именно, зачерпнула прямо пригорошней, как воду из ручья, и рассыпала по двору. Ешьте!

С одной стороны, я была благодарна Эймери, что предусмотрел даже корм для птиц, но с другой…

Что за дикость — маленьких детей наказывать трудотерапией! Понимаю, что Гильом лорд, что за ним благополучие сотен людей, но, наверное, можно как-то иначе ответственность воспитывать. Интересно, у духов-хранителей маразм бывает?

Пока куры клевали зерно, я зашла в птичник в поисках яиц. В дальних углах сидели две пеструшки, которые не убежали подкрепиться. Наседки, что ли? Мама дорогая! Мне ещё и с цыплятами возиться…

Вспомнила, как бабуля приносила маленькие жёлтые комочки из сарая, сажала их в коробку в старую шапку и кормила варёным желтком до тех пор, пока мама-квочка не решит, что все, кто хотел вылупиться, это сделали и пора заниматься воспитанием молодняка.

Подобрав фартук, набрала в него больше десятка яиц и пошла в дом. Кашу я сегодня готовить не буду — обойдёмся омлетом.

Очаг с функцией камина или, наоборот, камин, в котором готовят… Нет, печь я топить умею, и сварить на плите, регулируя температуру кружками на чугунной поверхности, тоже могу, а вот как с очагом справиться?

Для розжига нужно что-то легковоспламеняющееся. Береста там или бумага. Не надеясь найти бересту, я пошарила взглядом по комнате и похлопала себя по юбке. Вдруг какой-никакой обрывок бумаги в кармане затерялся.

Затерялся…

Помятое, с раскрошившимся сургучом на месте печати, письмо, что передал мне вчера месье Моро. Вчера? Словно сто лет прошло.

Забыв обо всем, разворачиваю лист.

«Милостивая государыня Мария Павловна! Дорогая Машенька, если мне позволено будет так Вас назвать. Пишу в надежде, что Вы, мой друг, ещё помните своего случайного знакомого.

Питаю надежду, что Вы успешно добрались и хорошо устроились. Не нужна ли какая помощь с моей стороны? Если какая нужда во мне будет, прошу Вас, обращайтесь без стеснения.

С того момента, как Вы уехали, не могу перестать думать о Вас, душа моя. Простите мне эти слова, но сдержаться, дабы не сказать их Вам, я не в силах.

Буду счастлив, если найдёте время и напишете в ответ хотя бы пару строк.

Всецело ваш, Иван Андреевич Ружинский».

Какой же ты гад, Эймери!!!

Глава 16. О трудностях бытия

«Простой, как обух по голове, шантаж всегда эффективнее любой сраной дипломатии». Дина Рубина

Вот и я предпочитаю более эффективные методы.

Чтобы не выкрикнуть эти слова вслух, я до боли сжала кулаки, нечаянно скомкав и без того измятое письмо, сцепила зубы и, не в силах больше сдерживаться, выскочила из дома. На пороге едва не снесла Гильома, вернувшегося с выпаса.

— Присмотри за девочками. Я скоро, — выдохнула на бегу, пряча мокрое от слёз лицо, и сбежала во двор.

Покрутила головой. Куда? В какую щель забиться, чтобы хотя бы десять минут побыть одной? Повернула за птичник и попала на заброшенный огород. Там, свалившись на необихоженную грядку, уткнулась в сгиб руки и от души разрыдалась.

Ну почему у меня всё не так? За какие грехи мне судьба такая выпала? Что в той жизни, что в этой. Встретила хорошего человека, могла бы у нас с Иваном любовь случиться, так нет же… Сослали в дальнюю деревню, не оставив следов и свидетелей.

А то, что бабушка предупреждала насчёт шпионов… Так сама маму родила от такого… со взглядом непростым. Почему же ей было можно в тайных агентов влюбляться, а мне нельзя? У каждого свои ошибки, и, может, Ванечка не такой, как её Сан Са-а-а-аны-ы-ыч…

— Мария, да что ж вы так убиваетесь? — прошелестел рядом Эймери.

— Угу… так не убьешься, знаю, — ответила надоедливому духу известной фразой из анекдота и шмыгнула носом. Реветь в чьём-то присутствии, пусть даже и призрака, не хотелось. Гордость не позволяла. Вытерла лицо фартуком, в него же, наплевав на приличия, громко высморкалась.

— Вы страдаете так, будто я оставил вас с детьми в бесплодной пустыне без воды и еды, — продолжал недоумевать дух. — Вы присмотритесь к дому хорошенько, всё есть. Продуктов запас, одежда и ткани разные в сундуках. По мелочам всякого разного. Не пропадёте.

— Вы оставили меня без шанса стать счастливой с человеком, который мне очень симпатичен! — я ткнула развёрнутый помятый, со слегка размытыми от моих слёз словами лист рядом с тем местом, где предполагалось лицо хранителя.

— Мария, тут мало что прочитать возможно — измято, растеклось многое. Ещё и язык незнаком мне. Но если молодой человек к вам неравнодушен, подождёт год-другой. Какие затруднения? Заодно убедитесь в серьёзности намерений месье, — ворчливо, как реальный старик, убеждал меня в правильности своего поступка Эймери.

— Он не знает, где я! Вы понимаете это? Если Иван Андреевич начнёт меня искать, то в замок, по вашей версии, я не приезжала… Он может счесть меня обманщицей. Забрала деньги месье Дюбуа и исчезла. Вы бы в своё время стали такую девушку два года искать и ждать? — шипела я на привидение.

— Хм… разве только затем, чтобы повесить, — задумчиво пробормотал дух. А потом спросил: — И что вы предлагаете?

— Напишу ему письмо, а вы передадите…

— Я не почтовый голубь! — взвился вдруг Эймери.

Вдохнув, я едва смогла выдохнуть. Этот гадкий старик будет портить мне жизнь, устанавливая свои правила, а я должна соглашаться? Хорошо, давай «пободаемся». Я отлично усвоила бабушкины уроки манипуляции и шантажа. Не пользовалась ими, но, видно, время пришло. Что для хранителя самое ценное? Наследник. Ведь он меня не столько в наказание сюда сослал, сколько для жизнеобеспечения графских отпрысков. Ну-ну…

— Нет? Ладно, пусть будет «нет»… Пойду почитаю детям книжку, — я поднялась с земли, охлопала юбку от прилипшего мусора, сняла грязный фартук и ещё раз высморкалась.

— Мария… Вы что-то задумали? Признайтесь, Мария, — вдруг насторожился хранитель.

— С чего вы взяли, месье? Вы меня забросили в эту дыру с моими подопечными. Так? По договору с замком я поступила служить гувернанткой. Не нянькой, которая должна помогать детям одеваться, мыться и расчёсывать волосы, не горничной, которая обязана следить за чистотой помещения, постели и одежды, не кухаркой, которая готовит еду, и тем более не скотницей или птичницей. Гу-вер-нант-кой! Я обещала детям быть с ними, что бы ни случилось — вы это мне в вину поставили. Здесь я и буду… до последней минуты. Их или своей жизни. Всего доброго, месье Эймери! — я взмахнула фартуком и пошла с огорода.

— Но вы же так не сделаете! — застонал за моей спиной дух. — Вы же женщина и не позволите детям умереть с голоду в грязи.

— Вы — не почтовый голубь, а я гувернантка! — нежно пропела я на подвернувшийся на память мотивчик.

Вдруг хранитель мгновенно увеличился в размерах, поменял цвет на тёмно-серый и, нависнув надо мной чёрной тучей, раскатисто проревел:

— Мария! Остановитесь!