Топи и выси моего сердца. Дневник - Дугина Дарья Александровна. Страница 29

О, снова этот стиль. Нет сил чтобы заснуть.

Иногда все-таки, я обнаруживаю внутри черты рыцарского служения. Силу и одиночество вселенского масштаба. И это – залог того, что когда-нибудь, Идеи, в которые мы верим и которые славим, восторжествуют.

Именно это бесконечная сила, которая рождается из осознанного одиночества.

Даже на самом далеком посту всегда есть часовой [242].

Сижу посреди комнаты. В это время должна была бы не сидеть. И птицы из груди вылетают, продирая клювами ребра и хрупкую кожу и оставляя пустоту, способную на крик. Не меня навалились вещи. Мертвые. Старые. Теперь понимаю, почему я все время уезжаю и пытаюсь уехать. Я погребена под прошлым летом, которое пытается меня затянуть в себя.

Здравствуйте. Мне очень плохо. И плачу.

Может, взять и вместо тех моментов, когда я в одну точку смотрю, начать заниматься спортом. Тогда за день будет выходить 5 часов тренировки, тогда за день можно иссушить себя. Интересно. Задумалась о теле. Почему-то сухость напоминает что-то очень правильное. Будто бы сухое тело, тело мумии смиренно, умело проходит границу.

Надеюсь, что когда-нибудь на финишной прямой марафона или 30 Пушкин СПб [243] у меня возьмут комментарии и зададут вопрос: «Зачем вы бегаете?». Расскажу про бегинок и размолотые в порошок кости, славящие Христа.

Никогда больше не засну. Потому что русские не спят. Я узнала, что русские не спят, и теперь буду стараться никогда не спать. Если все же я засну, считайте это влиянием моей татарской крови. Проявлением. Татарской. Крови.

Главное за рулем не заснуть: какое-то измождение…

«Безгранично велик был мир, и я был один – больное тоскующее сердце, мутящийся ум и злая, бессильная воля. «…И я сжимался от ужаса жизни, одинокий среди ночи и людей, и в самом себе не имея друга. Печальна была моя жизнь, и страшно мне было жить. Я всегда любил солнце, но свет его страшен для одиноких, как свет фонаря над бездною. Чем ярче фонарь, тем глубже пропасть, и ужасно было мое одиночество перед ярким солнцем». [244]

Ноябрь имени Ипполита Соколова [245].

Читать. Михаила Кузмина. Сегодня. Но только после «Русских Демономанов». [246] Еще не забыть – сильно читать повестку и учебник геополитики [247]. Еще. Аскетичней. Я вернулась. Безумная и верная себе.

Или просто выпила какую-то гадость и показалось… Как же хочется танцевать! Поясницу промять! Ярость жизни. Ненавижу. Тех плохих, кто плохо чинит телефон задорого.

Кинцуги. Склеить фрагменты Любви

Есть звук. Падения. Звук гулкого падения платья на пол. Когда платье ударяется о дерево. Есть звук стекла. Капель попадающих на стекло, когда ветер идет курсивом, скошенно. Есть звук шелеста поленьев в камине. Но его я давно не слышала. Есть леса и хруст ветки и шепот мха. Последний я тоже не слышала, даже когда хотела услышать. Есть звук ветра в огромных дорогах и на длинных магистралях. Звук застегнутой на платке булавки. Звук молнии. И звук внутреннего гула. Его я узнаю сразу. Есть звук шелеста одеяла. И звук тишины ночи. Есть звук захлопнувшихся ресниц. Усталого шага. Звук зажженной сигареты. Так вышло, что я покурила несколько штук в эти дни. Хотя с сигаретой связана небольшая травма. Не понравилось, и больше так нельзя делать. Есть звук коньяка и белого вина. Его тоже надо больше никогда не слышать.

Такое странное чувство, когда хочется напиться, но на самом деле не напиться. А что-то внутри взять. Разломать. Собрать заново. Выкинуть пыль и оставшиеся осколки и дальше как-то хромать. Кинцуги. [248]

Заштопайте меня нитками! Черными, неизысканно, выбиваются пусть они из белой раны моей. Закопайте меня. Причешите волосы гребнями морских волн. Оставьте бледной кожу. Забудьте меня. Не давайте жить в памяти и не вспоминайте.

Самое время делать музыкальные правки: я себя чувствую мертвой.

В технике кинцуги трещины выделяют золотом. Травмы – это и есть самое дорогое, что у нас есть.

Кажется, во мне начинает пробуждаться Чоран и закрадывается в каждую строчку, пытаясь заставить меня писать болезненные строки.

Ненавижу, когда работу делают некачественно. Ненавижу лень.

Плакать под Gloomy Sunday [249]. В gloomy Sunday.

Пусть так и будет. Как снег.

Я люблю красивых людей. Красивых полностью. А не односторонне.

Очень важное правило: всегда, даже когда ты абсолютно разряжен, на нуле – держать, гнуть свою линию. Неминуемо, неизбежно это приведет к успеху. Если ломать стену, чем угодно – пальцем, локтем, головой, ногой, ботинком, ложкой, вилкой, клинком, гранатометом, – в какой-то момент она разлетится. И вот этот волевой императив должен сопровождать все. Если человек готов волевым образом пробивать стену – нужно просто ее раздирать волей, яростью. Какие бы сложности за этим ни стояли, нужно продираться. Это сообщение я, пожалуй, адресую самой себе, особенно в те моменты, когда у меня настроение в духе black depressive металлистов, которых я зачем-то слушаю по несколько раз в день. Они вводят меня в состояние лютейшей депрессии – тотальной, повальной, поголовной. Нужно просто жать на газ, при любых обстоятельствах. Поднять голову и идти напролом, в любом состоянии. Синяки под глазами – неважно. Кровь на руках – бей дальше. Сломан палец – бей другим, сломана рука – бей другой, сломаны обе руки – бей головой, наплевать, ногой. Бить, пробивать. Остальное – не интересует. Императив – воля, воля и ум. Да будет таковым весь закон.

Вдруг стало пронзительно пусто. Потому что толком-то весну 2019 года я уже и не помню. И все что, казалось, станет травматичным, совершенно спокойно ушло. Интересно, как масштабно я переживаю разные маленькие ситуации, и как легко то, что зовут люди «горем».

Впрочем, и с 2021 годом, давшим мне 2, или 3, или 4 горя, тоже что-то странное. Легкий налет отчаяния. Тяжкое – но уже не плитник.