«Крокодил» - Коллектив авторов. Страница 59

— Простите, а как доложить?

Я немножко подумал и сказал:

— Доложите, что его хочет видеть человек, который только благодаря ему вообще способен сегодня и видеть, и слышать, и дышать.

Секретарша, конечно, удивилась:

— Может быть, вы назовете свою фамилию?

— Это не обязательно, — сказал я. — Как только я перешагну порог кабинета, он тут же все поймет.

Секретарша вошла к начальнику и закрыла за собой дверь Ее долго не было. Наконец она вернулась. С большим интересом посмотрев на меня, она сказала:

— Пожалуйста.

Мы поздоровались, и начальник указал на кресло:

— Прошу.

Я сел в кресло и сразу же заметил, что начальник тоже смотрит на меня с большим интересом. В тех условиях он не мог, безусловно, меня рассмотреть. Тогда он был занят другим: он спасал мне жизнь.

Я сидел в кресле и специально некоторое время молчал, чтобы начальник почувствовал, что волнение мешает мне начать разговор. Но потом, когда пауза немножко затянулась, я развел руками и сказал:

— Человек так устроен, что он никогда не может угадать, где его подстерегает опасность.

— Это правильно, — сказал начальник.

— Все, что я в эту субботу испытал, вам хорошо известно. Я уже говорил, вы это слышали…

— Знаю, вы это говорили, но я этого не слышал, — сказал начальник. — Расскажите, что с вами случилось!

«Скромность и жажда славы иногда живут рядом. С одной стороны, вы как бы не хотите преувеличивать значения своего благородного поступка, с другой стороны, вам приятно еще раз окунуться в детали происшествия, где так красиво проявилось ваше мужество и готовность прийти на помощь ближнему. Я все это прекрасно понимаю и могу вам напомнить, что случилось в субботу».

Фразу, которую вы сейчас прочли, я не произнес. Я только так подумал. А сказал я совсем другие слова:

— Вы хотите знать, что со мной случилось?.. Я расскажу. В субботу мы с одним товарищем отправились за город. Погуляли, подышали свежим воздухом и пришли на пруд. И здесь лично у меня появилось желание покататься на лодке. Выехал я на середину пруда, потом повернул к берегу. Плавать я не умею, так что решил зря не рисковать. А если, думаю, лодка перевернется, что со мной будет? Погибну. Кругом ни души… И тут я вижу: сидит на берегу человек с удочкой. Помню, я посмотрел на него — на этого отныне дорогого и близкого мне человека — и подумал: если что случится, он сразу же бросит свою удочку и окажет мне скорую помощь…

— И что же было дальше?

«Иван Александрович, я вижу вас насквозь. По тому, как вы меня слушаете, я понимаю, что вам охота лишний раз услышать о том, какой вы благородный и хороший!»

Эту фразу я тоже произнес мысленно, а вслух я сказал:

— Кошмар! Вы знаете, бывают моменты опасности, когда перед вами в несколько секунд проходит вся жизнь: детство, юношество, учеба в школе и в техникуме, упорная работа на разных участках и в основном последний период работы в системе нашего главного управления!.. Так вот, именно это все как раз и промелькнуло в моем сознании, пока я шел на дно и уже прощался с жизнью.

— Тяжелый случай.

— Да. Но, к счастью, все обошлось. Мне повезло, что поблизости оказался настоящий советский человек, который пришел мне на помощь.

— В общем, отделались легким испугом, — сказал начальник, и глаза его весело сверкнули. — Обошлись без потерь?

— Да так, кое-какая мелочь утонула: часы, зажигалка. Стоит ли говорить?

— Конечно, это мелочь. Но вы не огорчайтесь. Я надеюсь, что и часы ваши найдутся и зажигалка…

— Вы так думаете?

— Уверен, — сказал начальник и посмотрел на меня долгим взглядом. — Для этого даже не придется беспокоить водолазов.

— Вы полагаете, для этой цели стоит понырять? — спросил я.

— Стоит, — сказал начальник. — Нырните в карман тому товарищу, которому вы сказали на берегу: «Держи мои часы и газовую зажигалку. Когда он меня из воды вытащит, отдашь».

Я вынул сигарету «Ява» и закурил.

Я тогда не только про часы и зажигалку. Я еще кое-что сказал на берегу. Я сказал: «Если меня спасет лично сам начальник главного управления, об этом узнают все, включая министра, а уж после этого я буду в полном порядке, как говорится, на виду у всей общественности».

Эту фразу я, конечно, в кабинете не произнес. Я только курил и мысленно повторял те мои слова и при этом думал и гадал, откуда ему все известно.

А начальник тоже закурил и посмотрел на меня.

Тогда я сказал:

— Кто же вас так проинформировал?

— Никто. Я это слышал сам.

Я говорю:

— Вы меня извините, но сами вы это никак слышать не могли.

— Почему?

— Потому что лично вы с удочкой сидели в отдалении.

— Это вам показалось. Не сидел я с удочкой в отдалении. Я лежал поблизости за кустиком и собирался уж было задремать, вдруг слышу, обо мне разговор идет…

Рассказывает мне это начальник, и я вспоминаю: действительно, лежал там на травке какой-то гражданин в тренировочном костюме, вроде бы спал, лицо локтем закрыл от солнца. Я еще подумал: а вдруг он из нашего главка, услышит, а потом всем раззвонит…

Я говорю начальнику:

— Прошу понять меня правильно. Я и теперь трезвый, и в субботу капли в рот не взял. Как я сейчас вас ясно вижу, так я и в субботу видел с удочкой.

— Не было этого.

— То есть как не было, когда я вас видел своими глазами?

— Своими глазами вы видели моего родного брата Игоря. Он обожает рыбалку. А работает он директором цирка. Мы здорово похожи друг на друга. Нас даже мать родная часто путает… Так что вытащил вас не я, а Игорь, и свои слова благодарности адресуйте ему.

Дело прошлое: здесь я полностью растерялся.

Я встал и сказал:

— Теперь мне все ясно. Пойду в цирк.

Начальник тоже встал:

— Не буду вас задерживать.

Эту последнюю свою фразу он произнес не мысленно. Он сказал ее вслух.

Иммануил Левин

Алло, ах, это вы, Нинон?

Боже, мы с вами не болтали целую вечность. К сожалению, я сейчас очень тороплюсь… Нет, не к внуку. Куда? Ни за что не угадаете. Ладно, скажу. У меня рандеву… Ха-ха… не с одним, а со многими. Да, да. Вот уж месяц, как я стала дружинницей… Что такое дружина? Ну, помните, как ныне сбирается вещий Олег со своей дружиной? Так вот, почти та же дружина, только без вещего Олега. Что? Жалею? Милая Нинон, я счастлива.

У нас подобралась очаровательная дружинка… Вы должны помнить Илиодора Аполлинарьевича, бывшего капельдинера оперного. Ну, конечно, он обслуживал наши ложи во время последних гастролей божественного Карузо… Да, он бодр, весел, галантен и свободно обходится без очков, когда читает вывески… Потом еще в нашем салоне, пардон, дружине, Мария Павловна, ну, та совсем девчонка, только в позапрошлом году вышла на пенсию.

У нас интересные культмероприятия. Вот буквально на днях Спиридон Фомич выступал с воспоминаниями на тему «Когда я на почте служил ямщиком». Было безумно интересно. Ведь многие из нас это время уже смутно помнят.

И главное. Дружина — это такой изумительный моцион. Вы знаете, Нинон, с тех пор как я стала патрюлировать, у меня такой сон, аппетит. Вы не поверите, надев красную повязку, я совсем перестала принимать снотворное, у меня появился даже румянец на лице. Как до войны. Конечно, еще той, четырнадцатого года.

По количеству выходов на моцион, или, как это официально именуется, патрюлирование, наша дружина занимает первое место в микрорайоне. Дружина наша отчетная. Нет, не почетная, а отчетная, в отчеты входим.

Что, Нинон, вам тоже захотелось в дружину? Милости просим. Хулиганы? Какие хулиганы? Они нас просто обходят. Боятся. Нас ведь только пальцем тронь: нам — тяжелое увечье, а им — тюрьма. Да и не поругаешься с нами. Мы этих выражений в стиле «а-ля матушка» не понимаем.