Блаженная (СИ) - Ворон Белла. Страница 36

— Что я наделала… — прошептала она.

— Ничего страшного!

Я подняла бокал. Его радужно-зеленый бок был рассечен трещиной. Я повернула его к Лике целой стороной.

— Он не разбился — видишь?

— Это плохой знак…

— Ничего страшного… — я подхватила Лику под руку, повела ее со сцены, — все хорошо, сейчас будем дома.

— Будто кровь… — прошептала Лика, обернувшись назад, на багровое пятно на полу.

— Отмоем, все отмоем!

Мы благополучно спустились по лестнице, вышли из театра. Проходя мимо колонн, Лика погладила одну из них.

— Я не вернусь сюда, я знаю, чувствую… — шептала она, вытирая слезы.

— Вернешься, как миленькая! Завтра репетиция. Хороша ты на ней будешь… — ворчала я.

— И ты беги… обещай мне!

— Хорошо, обещаю!

Мы уже шли по дорожке. Полпути пройдено.

— Ты уедешь завтра?

— Уеду… только не плачь.

Наш флигель уже совсем близко.

— Я должна сказать ему…

— Кому?

— Борис Павлович… он не вернется.

Я остановилась.

— Почему? Откуда ты знаешь?

— Обещай, что уедешь…

— Господи, как же напилась! — пробормотала я, подставила Лике плечо и помогла подняться по лестнице. Она засыпала на ходу. Я выудила из Ликиной сумочки ключ, открыла дверь и мы ввалились в ее комнату. Осталась финишная прямая. Несколько шагов и Лика рухнула на кровать. Я, как смогла, натянула на нее одеяло и выдохнула. Дело сделано. Теперь домой и спать.

***

Не включая свет, я села на кухне напротив окна и уставилась на темные крыши домов за оградой.

Я устала сегодня. От света, от музыки, от движения, от впечатлений. Но сильнее всего я устала от мыслей. И с этой усталостью я ничего не могу поделать. Я не умею отдыхать от мыслей.

“Тина, расслабь голову!” — частенько говорила мне бабушка. Правильно говорила. Еще знать бы как…

После того, что я узнала о Вадиме, моя версия насчет него и Лики рассыпалась. С одной стороны это плохо… то есть хорошо, а с другой… Нет, это со всех сторон плохо. Я совсем запуталась. Не буду думать о Вадиме.

Я не хочу всех этих переживаний, не хочу отношений. Я просто хочу заниматься своим делом.

Бабушка нашла бы сейчас слова для меня. Очень простые волшебные слова. Она мыслила ясно и четко, в голове у нее все было разложено по полочкам, недаром она много лет проработала в библиотеке.

Я поймала себя на том, что повторяю пальцем на поверхности стола очертания крыши бабушкиного дома.

Он укоризненно смотрит на меня из-за ограды. А где-то там, в его недрах, возможно, дожидается меня дневник Каргопольского.

Я бросила взгляд на часы — почти одиннадцать. Время детское. До утра многое можно успеть. Главное не задумываться.

Я сгребла со стола связку ключей и выскочила из дома.

глава 14. В которой Тина вспоминает то, что ей приказано забыть

В детстве, чтобы попасть в усадьбу и остаться незамеченной, я подползала под оградой в дырку, словно заботливо проделанную такой же сорви-головой, как я, только лет пятьдесят назад. Но теперь я взрослая, веду себя прилично и под заборами не ползаю. Тем более, что дырку наверняка заделали.

Поэтому придется делать крюк по усадьбе. А значит, пройти мимо раскрытых окон малого репетиционного, где все еще веселятся коллеги.

Если меня кто-нибудь случайно заметит, то наверняка окликнет, а возвращаться мне не хотелось. Плохая примета.

Можно пройти другой дорогой — не доходя до театра, повернуть вправо, миновать больничный корпус и вдоль ограды дойти до ворот.

Но маячить возле больничного корпуса мне тоже не улыбалось — Вадим мог уже уйти с вечеринки и бродить на сон грядущий возле больничного корпуса. А встреча с ним не входит в мои планы.

Не зная, какую дорогу выбрать, я замедлила шаг возле кустов боярышника и правильно сделала — неподалеку от меня захрустел гравий. Я инстинктивно юркнула в кусты в тот момент, когда на дорожке появился Вадим.

Он шел, посматривая по сторонам, будто искал кого-то. Я затаилась, едва дыша. А он остановился в том самом месте, где секунду назад стояла я сама. Постояв несколько секунд в раздумьях, Вадим полез в карман пиджака, в его руках засветился экран телефона.

Я ругнула себя, что не отключила звук на своем. У доктора есть номера всех артистов труппы, и мой не исключение. Если Вадим решит позвонить мне, то в ту же секунду мое укрытие будет обнаружено. А если я сейчас начну возиться, то Вадим конечно же услышит шуршание в кустах. Я могла только наблюдать, как он листает список контактов и молиться, чтобы он искал не мой номер.

— Вадим Алексеевич! — послышалось неподалеку. К Вадиму подбежал запыхавшийся Давид.

Возблагодарив судьбу за очередной подарок, я выудила из поясной сумки телефон и выключила звук.

— Вы не видели Лику и Тину?

— Сразу обеих? — усмехнулся Вадим.

— Они вышли подышать, но их давно нет. — Давид был слишком взволнован, чтобы заметить сарказм.

Вадим беспечно пожал плечами.

— Я никого не встретил. Думаю, Тина отвела Лику домой. Лика немножко… перестаралась.

— Она не подходит к телефону.

— Давид, успокойтесь. Уверен, она спит. Идите домой.

Давид не ответил и двинулся в сторону актерского флигеля.

Вадим пожал плечами, вернулся к телефону и побрел в сторону больничного корпуса.

Я подождала, пока затихнут его шаги, тихонько выбралась из куста и, крадучись и прячась в тень, направилась к театру — Вадим не оставил мне выбора. Убедившись, что площадка перед театром пуста, я пересекла ее, шмыгнула за угол и оказалась как раз под окнами малого репетиционного.

Музыка уже стихла, слышно было, как кто-то двигал мебель и убирал остатки праздника. По-хорошему, я должна быть там и помогать. Стыдно, но что поделаешь. В следующий раз останусь, — пообещала я своей совести. В этот момент хлопнула входная дверь и я услыщала голоса Яны и Аркадия. Они, как обычно, ссорились, точнее ссорилась Яна, а Аркадий что-то миролюбиво бубнил. Ангельское терпение у человека.

Тихо, как мышка, я прокралась к воротам, и, оказавшись за оградой, наконец-то смогла выдохнуть. Теперь свернуть направо и пройти вдоль ограды по грунтовой дороге, плавно огибающей усадьбу. Там, в конце дорожки, за высоким забором уже можно разглядеть причудливые контуры крыши моего дома, словно вырезанный из черной бумаги силуэт наклеен на чернильно-синее вечернее небо.

Я приблизилась к высокой резной калитке.

Как часто я вспоминала ее! Когда мы с бабушкой только-только переехали в Питер, я очень хотела в Воронин, но бабушка ни в какую не соглашалась.

На мои вопросы она отвечала уклончиво, но когда я уже чуть не плакала, приставая к ней, она ответила, что последняя просьба моей мамы к ней была — держать меня подальше от этого дома. Это было последнее, о чем она ее попросила.

“Вырастешь — решишь сама. А пока я отвечаю за тебя и принимаю решения. Ты ничего не обещала маме. А я своей дочери — обещала. Ее последняя просьба будет выполнена.”

Что ж, я действительно ничего не обещала маме. Она просто не успела меня ни о чем попросить.

Очень некстати вдруг вспомнились слова Вадима о том, что бабушка хотела меня от чего-то уберечь и поэтому держала подальше от дома. Но бабушке я тоже ничего не обещала.

Вот так, уговаривая себя, я тихонько открыла калитку и пошла по дорожке, вьющейся между пышных зарослей пионов и лилейника и роскошных розовых кустов. Заботливая рука Натальи Павловны чувствовалась и здесь.

А кирпичи на дорожке выкладывала бабушка — после смерти деда она почти все делала сама, а я как могла ей помогала. Нам это нравилось — делать вместе дорожки, красить, шкурить, делать всякие садовые штуки.

Я шла очень медленно. Дом забыл меня. Ему нужно время, чтобы вспомнить. Как старая собака, которая когда-то радостно встречала хозяина, а теперь, когда нюх и зрение с годами ослабли, ей нужно время, чтобы признать своего.