Что моё, то моё - Хольт Анне. Страница 48
Кромешная темнота.
Эмили знала, что она не ослепла. Он просто выключил свет.
Папа теперь наверняка перестал искать её.
Она уже точно умерла, и её похоронили.
«Мама!» – позвала она про себя.
48
В пятницу утром Кристиане проснулась с температурой. То есть не сама проснулась – её разбудила Ингер Йоханне, в десять минут девятого услышав тявканье Джека и удивившись, что дочка всё ещё спит. Рот ребёнка был приоткрыт, щёки покраснели.
– Больно, – пробормотала девочка, когда Ингер Йоханне потрогала её лоб. – Хочу пить.
Ингер Йоханне обрадовалась возможности остаться дома. Она надела старый спортивный костюм, позвонила на работу, а потом – матери.
– Мам, Кристиане заболела. Мы не приедем вечером.
– Ох, как жаль! Может, мне приехать сейчас?
– Нет, всё в порядке. Хотя…
Ингер Йоханне нужно было столько всего сделать! Она сможет убраться, отремонтировать единственный кухонный стул – он расшатался под весом Ингвара. Кристиане была необычным ребёнком. Она лечилась сном в прямом смысле слова. В последний раз, когда у неё была простуда, она проспала почти беспрерывно четверо суток, а потом в два часа ночи встала и заявила:
– Здорова. Сноваздорова.
Ингер Йоханне собиралась попробовать новый бальзам для волос, который ей подарила Лине, спокойно принять ванну. Но позднее ей придётся уйти.
– Мама, не могла бы ты приехать часа в два?
– Конечно, приеду, девочка моя. Кристиане ведь такая послушная, когда болеет. Я захвачу с собой вышивание и видеокассету, которую мне дала твоя тётя. Фильм старый, но, по её мнению, должен мне очень понравиться. «Стальные магнолии» с Ширли Маклейн [26]и…
– Мам, ты же знаешь, у меня здесь целая куча фильмов.
– Да, но у тебя такой… странный вкус!
Ингер Йоханне закрыла глаза:
– Никакой он не странный! У меня есть фильмы…
– Да-да, детка. У тебя немного необычный вкус. Ты должна с этим согласиться. Ты уже подстриглась? Твоя сестра стала просто красавицей, она была у этого нового парикмахера на Присенсгате, он, правда, немного странный, – мать хихикнула, – но они ведь часто бывают такими, эти парикмахеры. Однако Марие выглядит божественно.
– Я рада. Ты приедешь?
– Ровно в два. Купить что-нибудь на ужин?
– Нет, не надо. У меня в холодильнике овощной суп. Это единственное, чем можно напичкать Кристиане, когда она болеет. Там и на нас хватит.
– Отлично. До встречи!
– Пока.
…Ингер Йоханне опустила голову на надувную подушку и глубоко вздохнула от удовольствия. Пахло лимоном и ромашкой. Исак привёз эту пену для ванны из Франции. Он по-прежнему привозил ей подарки, когда возвращался из путешествий. Ингер Йоханне не понимала, зачем он это делает, но было приятно. У него хороший вкус. И куча денег.
– У меня тоже хороший вкус, – пробормотала она.
На вешалке висели три старых махровых полотенца. На одном из них ещё можно было разглядеть тигра, два остальных вытерлись до однотонно розовой пастели.
– Новые полотенца, – сказала она. – Сегодня же!
Подруги завидовали ей, что у неё такая мать. Лине любила её. «Она такая замечательная, – говорили остальные. – Она помогает тебе во всём. Такая современная! Читает, ходит в кино и в театр, а как одевается!»
Мама замечательная. Даже слишком. Она поистине сама доброта, состоит во всевозможных обществах, но с ней совершенно невозможно общаться. Может быть, из-за того, что она никогда не работала вне дома. Вся её жизнь была посвящена мужу, детям и благотворительности. Мать просто прирождённый дипломат: почти никогда не говорит прямо то, что думает. «Твой отец волнуется» означает «я до смерти боюсь за тебя», «Марие выглядит так очаровательно» переводится как «ты похожа на кучу мусора». Если мать приносила с собой стопку женских журналов, Ингер Йоханне заранее знала, что речь пойдёт о новых веяниях в моде и двадцати способах очаровать мужчину.
– У тебя ведь такая сложная работа, – говорила мама, похлопывая её по руке.
И Ингер Йоханне понимала, что мать не считает джинсы, свитер и очки, купленные четыре года назад, особо привлекательными.
Бальзам и вправду оказался замечательным. Она будто чувствовала, как повреждённые волосы набирают силу. От воды кожа покраснела. Джек спал, а из комнаты Кристиане не доносилось ни звука – на всякий случай она оставила дверь приоткрытой.
Книга об Асбьёрне Ревхайме чуть не упала в воду, она подхватила её в последний момент. Ингер Йоханне налила себе кофе и поставила термос на пол рядом с ванной.
В первой главе рассказывалось о смерти Ревхайма. Ингер Йоханне подумала, что это весьма банальное начало для биографии. У неё не возникло желания читать о гибели Ревхайма, и она быстро пролистала первую главу. Вторая была посвящена детству в Лиллестрёме.
Книга всё же упала в воду. Она тут же подхватила её, но некоторые страницы уже слиплись. Найти место, где она остановилась, оказалось не так просто.
Она с трудом расклеила страницы: Асбьёрн Ревхайм уже в тринадцать лет проявил свой характер, сменив имя. Автор полторы страницы посвятил рассказу о том, что в 1953 году родители позволили своему ребёнку отказаться от собственной фамилии. Настоящая фамилия Ревхайма была Конгсбаккен. Его родителями были Унни и Астор Конгсбаккен, она – известная художница, он – знаменитый прокурор.
Вода остыла. Она забыла смыть бальзам. Когда приехала мать, Ингер Йоханне сообщила ей, что Кристиане нужно давать каждый час половину таблетки аспирина, разведённого в тёплой коле.
– Вернусь в пять, – сказала Ингер Йоханне. – Можешь выпустить Джека в сад. Спасибо огромное, мам!
На кухне между двумя стульями на бечёвке осталась сохнуть намокшая книга – биография Асбьёрна Ревхайма.
Альвхильд стало хуже. Снова появился запах лука. Женщина лежала в постели, и сиделка настоятельно попросила Ингер Йоханне долго не задерживаться.
– Я всего на пятнадцать минут, – заверила та.
– Здравствуйте, – окликнула Ингер Йоханне больную. – Это я. Ингер Йоханне.
Альвхильд попыталась открыть глаза. Ингер Йоханне пододвинула стул ближе к кровати и осторожно положила свою руку поверх её. Рука Альвхильд была холодной и сухой.
– Ингер Йоханне, – повторила Альвхильд. – Я ждала вас. Рассказывайте.
Она откашлялась и попыталась посмотреть на посетительницу. Подушка была мягкой, голова утопала в ней, и женщина могла смотреть лишь на потолок. Ингер Йоханне вытащила салфетку из коробочки, стоявшей на ночном столике, и вытерла ей рот.
– Может, воды?
– Нет. Рассказывайте, что вы обнаружили в Лиллестрёме?
– Вы уверены, что… Хотите, я приду утром? Вы так устали, Альвхильд.
– Рассказывайте!
Она снова откашлялась.
Ингер Йоханне начала говорить. Сначала ей показалось, что Альвхильд спит. Но потом на губах, иссечённых морщинами, появилась улыбка. Ингер Йоханне продолжила свой отчёт.
– А сегодня, – сказала она наконец, – я обнаружила, что Астор Конгсбаккен был отцом Асбьёрна Ревхайма.
– Я знала об этом, – прошептала Альвхильд.
– Знали?
– Да. Конгсбаккен был выдающейся личностью. Он добился очень многого в пятидесятых, да и в начале шестидесятых. Представляете, каково было ему иметь сына, который писал подобные книги! Но я даже не предполагала, что Ревхайм имеет какое-то отношение к делу Сайера.
Альвхильд отдышалась. Она хотела передохнуть. Рука медленно сползла к маленькому пульту, регулирующему положение кровати.
– Вы уверены, что это не повредит вам? – спросила Ингер Йоханне, осторожно нажимая на зеленую кнопку.
Альвхильд слабо кивнула и наклонила голову ещё раз, когда ей стало удобней. В морщинах на лбу блестели капельки пота.
– Когда вышел «Ледяной жар» в…
– …тысяча девятьсот шестьдесят первом, – подсказала Ингер Йоханне; она прочитала биографию до конца.