Незримые фурии сердца - Бойн Джон. Страница 18

– Даже если так, неужели вы думаете, я их раскрою? Будь я столь неосмотрительна, мистер Эвери, я бы не удержалась в своей должности тридцать лет.

– Однако я слышал, вскоре вы собираетесь на покой? И не надо этого официоза, я просил называть меня Чарльз.

– Да, в конце года я ухожу на пенсию. – Миссис Хеннесси сощурилась: – Интересно, как вы об этом узнали?

– Будь и я неосмотрителен, я бы не отгрохал такой дом, – подмигнул ей Чарльз. – Скажем так: птичка напела. Как дела с пенсионными накоплениями? Надеюсь, вы и тут проявили осмотрительность? Впереди у вас еще много лет, которые лучше прожить в достатке.

– Уверяю вас, я была благоразумна, – холодно ответила миссис Хеннесси.

– Рад слышать. В старости деньги важны. Поди знай, когда тебя подкараулит болезнь. Все эти больницы – сущий кошмар. Если что, не стесняйтесь обратиться ко мне за советом.

– Наверное, сперва мы дождемся окончания суда. А уж тогда я подумаю о ваших финансовых консультациях.

– Ты тоже хочешь стать банкиром, Сирил? – спросил Мастерсон. – Как папа?

Я посмотрел на Чарльза, ожидая уведомления, что я всего-навсего приемыш, но тот лишь ковырнул еду в тарелке и глазами подал мне знак: отвечай.

– Наверное, нет. – Я уставился в тарелку и под столом убрал ногу, к которой придвинулся ботинок Уилберта. – Я еще не думал об этом. Мне только семь лет.

– Чудесный возраст, – сказал Уилберт. – От шести до десяти мальчишки просто прелесть.

– До чего ж он у вас славный парнишка, – обратился Тёрпин к Мод. – Вылитый вы.

– Ничего подобного, – резонно заметила Мод.

– Да нет, ваша копия, – наседал Тёрпин. – Ваши глаза. Ваш нос. Просто мамин сын.

– Вы очень наблюдательны, мистер Тёрпин. – Мод закурила новую сигарету, хотя пепельница уже была полна до краев. – Такой присяжный несомненно полезен судебной системе.

– Может, вы не знаете, – Чарльз обвел взглядом гостей, – но моя дорогая женушка – одна из крупнейших ирландских писательниц.

– Пожалуйста, не надо, милый, – отмахнулась Мод и окутала стол облаком дыма, от которого миссис Хеннесси закашлялась.

– Прости, любимая, но я должен об этом сказать. Я так тобой горжусь. Сколько романов ты написала, дорогая?

Повисла долгая пауза. Я начал мысленно отсчитывать секунды, и на двадцать второй Мод наконец ответила:

– Шесть. Сейчас работаю над седьмым.

– Ничего, и то хорошо, – сказал Тёрпин. – Здорово, когда есть хобби. Моя жена, например, вяжет.

– А моя играет на аккордеоне, – пожаловался Мастерсон. – Шум на весь дом. А вот первая жена в седле сидела, как Элизабет Тейлор в «Национальном бархате». Все говорили, они прям на одно лицо.

– Когда-нибудь и вы попадете на кухонное полотенце, – пообещал Тёрпин.

– Куда? – нахмурилась Мод.

– Ну есть такие, знаете, полотенца для туристов. С портретами ирландских писателей.

– Этого не будет, – сказала Мод. – На тех полотенцах помещают только мужские портреты. Женщинам оставляют право вытирать посуду.

– А как звали ту писательницу, которая прикидывалась мужчиной? – спросил Тёрпин.

– Джордж Элиот. – Уилберт снял очки и носовым платком протер стекла.

– Да нет, то мужик, – сказал Мастерсон. – А была баба, выдававшая себя за мужика.

– Говорю же – Джордж Элиот.

– Где это видано, чтоб тетку звали Джорджем?

– Это псевдоним, – терпеливо разъяснил Уилберт, словно говорил с недалеким, но симпатичным учеником.

– А как ее настоящее имя?

Уилберт открыл рот, но не издал ни звука.

– Мэри Энн Эванс. – Миссис Хеннесси нарушила молчание, не успевшее стать неловким. – Знаете, миссис Эвери, один ваш роман я читала. Это вышло совершенно случайно и никак не связано с ситуацией вашего мужа. В прошлом году одна моя официантка подарила мне эту книгу на день рожденья.

– О господи! – Мод болезненно сморщилась. – И вы ее прочли? Зачем?

– Конечно, прочла. А что еще делать с книгой – использовать как поднос? По-моему, прекрасный роман.

– Какой именно?

– «Свойство света».

Мод скривилась и покачала головой:

– Надо было сжечь его еще в рукописи. Не знаю, чем я думала, когда его писала.

– А мне понравилось, – сказала миссис Хеннесси. – Но если автор говорит, что книга ужасная, надо, видимо, ему поверить. Наверное, я чего-то не поняла.

– Увольте официантку, которая поднесла вам такой подарок. У нее явно плохой вкус.

– О нет, она – моя правая рука. Надежная помощница. Мы вместе уже семь лет. И она станет заведовать буфетом, когда я, как верно заметил мистер Эвери, в конце года уйду на покой.

– По мне, так лучше буфет, чем библиотека, – сказала Мод. – Послушайте, мы весь вечер будем вести светские разговоры или все же перейдем к сути дела?

Все недоуменно воззрились на нее, а Чарльз так просто вылупился, умоляя не разрушить его план опрометчивым высказыванием.

– А в чем, собственно, суть дела? – спросил Уилберт.

Мод отложила сигарету, хотя еще не приготовила следующую, хорошенько отхлебнула из бокала, оглядела гостей, и на лицо ее опустилась невыразимая печаль.

– Я знаю, что не должна этого говорить… – начала она тоном, какого прежде я не слышал, – когда мы так славно ужинаем и ведем потрясающе интересную беседу, но я не могу молчать. Я скажу! Я хочу, чтобы вы, дама и господа присяжные, знали: мой муж Чарльз абсолютно ни в чем не виновен…

– Мод, дорогая… – вклинился Чарльз, но она жестом его остановила:

– Нет, Чарльз, я скажу. Если по неправедному обвинению мужа моего признают виновным и отправят в тюрьму, что будет с нами? Всякий день и каждое мгновенье нашей жизни наполнены взаимной любовью, а что до нашего сына, нашего бедняжки Сирила…

Я сглотнул, всей душой желая, чтобы меня не втягивали в эту историю.

– Каждый вечер несчастный ребенок забирается в нашу постель и безутешно плачет над горькой судьбой, грозящей его любимому папочке. Уже дважды он обгадился, но мы его не браним, хотя чистка простыней стоит бешеных денег. Мое материнское сердце разрывается при виде страданий нашего крохи. Вдобавок малыш серьезно болен.

Все головы повернулись ко мне, а у меня глаза полезли на лоб. Я болен? Вот уж ни сном ни духом… Да, есть легкий насморк, но не сказать, что он меня подкосил.

– Я понимаю, кому какое дело, у всех свои заботы, – продолжила Мод, – но меня поражает, что больное раком дитя переносит свой недуг так мужественно и безропотно, ибо на семью его обрушились невзгоды.

– Боже мой! – ахнула миссис Хеннесси.

– Неужто рак? – Тёрпин посмотрел на меня восхищенно.

– Ого! – Уилберт откинулся на стуле, словно боясь заразиться.

– Последняя, к несчастью, стадия, – сказала Мод. – Дай бог, чтоб мальчик дотянул до Рождества. Но я смотрю правде в глаза и думаю, что он уйдет к Хеллоуину. Если Сирил умрет, не простившись с любимым отцом, а я лишусь двух самых дорогих на свете людей и останусь одна в огромном доме… – Она качнула головой, и по щекам ее побежали слезы, торя дорожки в макияже. Левая рука мелко затряслась – наверное, оттого что не привыкла так долго обходиться без сигареты между средним и указательным пальцами. – Я уже знаю, что сделаю, – чуть слышно промолвила Мод. – Вслух не скажу, ибо поступок этот – смертный грех, но для меня иного выхода не останется.

Пала мертвая тишина. Чарльз – любящий семьянин, Мод готовится к самоубийству, я доживаю последние дни. Все это для меня стало новостью. На секунду я испугался, что и впрямь болен, но потом вспомнил: меня уже давно не водили к врачу, а такой жуткий диагноз вряд ли поставишь, хотя бы не измерив температуру и давление.

– Никого нельзя оставлять в полном одиночестве, – сказал Тёрпин.

– В тяжелую годину человек должен быть со своей семьей, – поддержал Мастерсон.

– Хочешь, обнимемся, Сирил? – предложил Уилберт.

– Рак чего у тебя? – спросила миссис Хеннесси. – На вид ты просто пышешь здоровьем.

Я старался придумать ответ. Из разговоров взрослых о раке я знал только одно: он означает неминуемую смерть для друзей и врагов одинаково. Я ломал голову: рак чего у меня? Ногтей? Ресниц? Ступней? А такой бывает? Или присвоить себе недавнюю хворь Мод и объявить, что страдаю раком слухового канала? К счастью, я не успел выбрать пораженную опухолью часть тела, ибо звякнул дверной звонок и Бренда прошаркала в прихожую, откуда тотчас раздался рев, а следом голос домработницы, пытавшейся кого-то не пустить в гостиную. Однако дверь распахнулась, и на пороге возник всклокоченный, от злости багровый Макс Вудбид. Горящий яростью взгляд его обшарил едоков за столом и остановился на Чарльзе. Затем Макс молча подошел к нему, сдернул его со стула и угостил ударом в челюсть, которым мог бы гордиться и человек вдвое моложе. Даже во всей этой кутерьме я не удержался и глянул в прихожую – вдруг Джулиан пришел вместе с отцом? Но там стояла лишь Бренда, и она вроде как получала удовольствие, наблюдая за избиением Чарльза.