Незримые фурии сердца - Бойн Джон. Страница 29

– Мы сидим у лестницы, что ведет в сортир, – пояснил Джулиан. – Давай, Мария Магдалина, сунься за угол – и увидишь мужиков с их хозяйством наружу.

– Меня зовут Мэри-Маргарет, а не Мария Магдалина.

– Виноват, оговорился.

– И я прошу при мне не упоминать мужского хозяйства.

– А что в нем плохого? – удивился Джулиан. – Не будь его, и нас бы не было на свете. Без своего инструмента я бы просто зачах. Он мой лучший друг – после Сирила, конечно. А уж ты решай сама, с кем из них мне веселее.

Я, уже слегка захмелевший, улыбнулся: что ж, это приятно, когда ты рангом выше члена.

– Ты же знаешь, Бриджит, я не люблю похабщину, – сказала Мэри-Маргарет. – Я не такая.

– Все парни помешаны на своих причиндалах, – покачала головой Бриджит. – Ни о чем другом не говорят.

– Неправда, – возмутился Джулиан. – Вот совсем недавно мы с одноклассником говорили о квадратных уравнениях. Хотя, надо признать, в этот момент мы оба отливали и я кинул взгляд на его болт, дабы убедиться, что мой больше.

– С кем это? – спросил я, чувствуя шевеление в промежности.

– С Питером Трефонтеном.

– И как у него?

– Маленький. Да еще какой-то кривой.

– Хватит уже, а? – сказала Мэри-Маргарет. – Утром мне рано вставать…

– Да, ты говорила, на мессу к отцу Дуайеру. Вот у него-то наверняка коротыш.

– Бриджит, если он не перестанет, я уйду.

– Заканчивай, Джулиан, – сказала Бриджит. – Ты смущаешь девушку.

– Ничего я не смущаюсь, – возразила Мэри-Маргарет, красная как рак. – Мне противно. Это большая разница.

– Все, о болтах больше ни слова. – Джулиан от души приложился к стакану. – Хотя тебе, наверное, интересно узнать, что много лет назад, когда мы с Сирилом были совсем маленькие, он просил показать мою штуковину.

– Вранье! – всполошился я. – Это он меня просил!

– В этом ничего постыдного, Сирил, – осклабился Джулиан. – Просто детские шалости, только и всего. Ты же не педик какой-нибудь.

– Я не просил его показать, – повторил я, и от смеха Бриджит плюнулась коктейлем.

– Если вы и дальше будете… – начала Мэри-Маргарет.

– Не просил! – не унимался я.

– Вообще-то он у меня красавец, – сообщил Джулиан. – Скажи, Сирил?

– Я-то откуда знаю? – Я покраснел до корней волос.

– Так мы живем в одной комнате. Не притворяйся, будто ни разу на него не глянул. Я вот твой видел. Могу сказать, ничего себе. Конечно, меньше моего, но больше, чем у Питера Трефонтена, даже лежачий, потому как, согласись, встает у тебя нечасто. Уж с этим ты не будешь спорить, верно?

– Господь милосердный! – Казалось, Мэри-Маргарет сейчас хлопнется в обморок. – Бриджит, я хочу домой.

– Вообще-то, Мэри-Маргарет, ты единственная в нашей компании, кто не видел моего красавца. Что, боюсь, делает тебя белой вороной.

Все молчали, переваривая услышанное. В животе у меня екнуло, едва я сообразил, что в самоволки-то мы бегали вдвоем, но иногда Джулиан смывался один. И возможно, нашел себе напарника, вместе с которым ходил по бабам. Мысль, что у него есть иная жизнь за пределами нашей дружбы, ранила в самое сердце. Невыносимо было думать, что Бриджит, значит, видела его штуковину, и совсем не важно, что она с ней делала – просто смотрела, или трогала, или сосала, или даже впустила в себя. Впервые с детства я себя чувствовал обиженным ребенком.

– Язык у тебя без костей. – Бриджит, казалось, была одновременно смущена и взволнована его откровением.

– Зато твой-то до чего хорош, – ухмыльнулся Джулиан и притянул ее к себе.

Мы и глазом моргнуть не успели, как они уже целовались. Я уставился в стакан, потом чуть дрожащей рукой поднес его к губам и, залпом осушив, огляделся вокруг, словно ничего такого не происходило.

– Затейливый здесь потолок, верно? – Я задрал голову, чтобы не видеть, как парочка тискается.

– Моя мать в Легионе Марии, – известила Мэри-Маргарет. – Не представляю, что она сказала бы о таком поведении.

– Расслабься. – Джулиан наконец-то выпустил Бриджит и удовлетворенно откинулся на стуле. Весь его вид говорил: я молод, хорош собой, люблю женщин, а они любят меня, и уж я дам жару, как только сброшу оковы средней школы.

– Тебе нравится в буфете, Бриджит? – Я отчаянно желал сменить тему.

– Что? – не поняла девушка. Похоже, страстный поцелуй ее разбередил, и по лицу ее было видно, что больше всего ей хочется, чтобы мы с Мэри-Маргарет куда-нибудь свалили, а они с Джулианом отправились в известное им местечко и занялись известным им делом. – Какой еще буфет?

– Тот, в котором ты работаешь. О каком еще я могу спрашивать? Парламентский буфет.

– Ах, этот. Ну что, день-деньской помираем со смеху. Да нет, шучу я, Сирил, там все нормально. Депутаты – подхалимы, ни один не устоит, чтоб не шлепнуть тебя по заднице, но зато они щедры на чаевые, потому как знают, что иначе в другой раз миссис Гоггин посадит их за плохой столик, откуда не подлижешься к министру.

– Это она тогда нас прищучила? – спросил Джулиан.

– Она самая.

– Да уж, крутая тетка.

– Нет, она хорошая, – покачала головой Бриджит. – Требовательная, но сама работает больше всех. Никогда не прикажет сделать такое, за что сама не возьмется. И не ставит из себя, как другие. Нет, я не позволю сказать о ней худого слова.

– Вот и ладно, – согласился Джулиан, вскинув пинту: – За миссис Гоггин!

– За нее! – Бриджит подняла свой стакан, не оставив Мэри-Маргарет и мне иного выбора, как присоединиться к тосту.

– А у вас в Ирландском банке есть своя миссис Гоггин? – спросил Джулиан.

– Нет, у нас мистер Феллоуз.

– Он тебе нравится?

– Не мое дело оценивать начальников.

Джулиан посмотрел на Бриджит:

– Она всегда такая веселая?

– Чего-то мочой воняет еще сильнее, – сказала Бриджит. – Может, куда-нибудь пересядем?

Мы огляделись, но зал уже был битком набит работягами; нам еще повезло, что мы хоть где-то сидели.

– Все занято. – Джулиан зевнул и приложился к пинте. – Хорошо, отсюда не турнули. Завсегдатаи, спаси господь, они могут.

– Нельзя ли без этого? – сказала Мэри-Маргарет.

– Без чего?

– Без поминания имени Господа нашего всуе.

– А чего такого? Или в свой обеденный перерыв Бог заглянул в отдел обмена иностранной валюты в Ирландском банке, что на площади Колледж-Грин, и сказал, мол, не надо трепать его имя?

– Ты не читал десять заповедей?

– Нет, зато видел фильм.

– Бриджит, это уж ни в какие рамки. Мы что, весь вечер будем слушать всякую ахинею?

– Если на то пошло, столица Папуа – Новой Гвинеи – Порт-Морсби. – Я чувствовал, что зал слегка кружится. – В следующем месяце будет десять лет, как страна добилась независимости от Австралии.

Мэри-Маргарет посмотрела на меня как на слабоумного и обратилась к Джулиану:

– У твоего дружка непорядок с головой, что ли?

Тот ответил вопросом:

– Как ты считаешь, Юл Бриннер лысый или бреется специально для ролей?

– Бриджит!

– Он шутит, Мэри-Маргарет. Не обращай внимания.

– Мне не нравятся шутки о Юле Бриннере, который так вдохновенно сыграл фараона Рамсеса. Прошу говорить о нем уважительно.

– Он твой приятель, что ли? – спросил Джулиан. – Надо же, в каких кругах ты вращаешься – Юл Бриннер, мистер Феллоуз.

– Господь дал, Господь и взял, – ни с того ни с сего брякнула Мэри-Маргарет.

– Так я и есть Господь, – заявил Джулиан.

– Что? – опешила девица.

– Говорю, я – Господь. Мой отец, он тоже Господь, послал меня на землю, дабы я наставил человеков на путь истинный. Мы с папой желаем, чтобы все сорвали с себя одежды и совокуплялись, будто дикие собаки в течке. Если ты читала Книгу Всех Начал, там, глава первая, стих первый, сказано, что Адам и Ева были голые: и создал Бог мужчину и женщину, и не было на них даже нитки единой, и улеглась женщина наземь, и сотворил с нею мужчина безумства всякие, и была женщина сисястою и в рот брала с заглотом.