Там, где раки поют - Оуэнс Делия. Страница 9

В тот же день, ближе к вечеру, Тейт Уокер шагал по городу с велосипедом. Вежливо кивнул мисс Пэнси в окошке “Кресса”, миновал “Вестерн Авто” и дошел до городской пристани. Вгляделся в морскую даль, поискал глазами отцовский креветочный катер “Вишенка” и наконец увидел его вдалеке – вот он, ярко-алый, раскинул широкие сети, словно крылья. Когда катер приблизился в облаке чаек, Тейт махнул и отец – плечистый рыжебородый верзила – поднял руку в ответ. Шкипер, как называли его в городке, бросил Тейту швартов, и Тейт, привязав катер, прыгнул на борт, помочь экипажу выгружать улов.

Шкипер потрепал Тейта по макушке.

– Как дела, сынок? Спасибо, что пришел!

Тейт улыбнулся, кивнул:

– А куда ж я денусь!

И пошла работа – матросы грузили в ящики креветки и таскали на причал, а между делом договаривались пропустить по стаканчику в “Конуре”, расспрашивали Тейта о школе. Шкипер, на голову выше остальных, поднимал три проволочных ящика в один присест, переносил через деревянный настил и отправлялся за новыми. Лапищи были у него медвежьи, костяшки разбиты в кровь. Не прошло и сорока минут – а палуба уже помыта, сети убраны, снасти увязаны.

Матросам Шкипер пообещал выпить с ними в другой раз, а сейчас надо кое-что починить – и домой. В рубке был пристегнут ремнями к стойке проигрыватель, Шкипер поставил пластинку на 78 оборотов, Милицу Корьюс, и прибавил звук. Вдвоем с Тейтом они спустились в тесное машинное отделение, и там при свете тусклой лампочки Тейт подавал отцу инструменты, а Шкипер смазывал детали, подкручивал гайки, а в воздухе плыли нежные, вдохновенные арии. [2]

Прапрадед Шкипера прибыл сюда из Шотландии в 1760-х, потерпел кораблекрушение у берегов Северной Каролины, и из тех, кто был на борту, один остался в живых. Вплавь добрался до Внешних отмелей, осел в здешних местах, женился и произвел на свет тринадцать детей. Многие вели свой род от того самого Уокера, но Шкипер [3] и Тейт с родней виделись редко, лишь когда выбирались на воскресные семейные пикники с куриным салатом и фаршированными яйцами, – совсем не то что при маме и сестре.

Наконец, уже в серых сумерках, Шкипер хлопнул Тейта по плечу:

– Дело сделано. Пора домой, ужинать.

С пристани они вышли на Главную улицу, а оттуда – на извилистую дорожку, что вела к их дому, двухэтажному, обшитому потемневшей кедровой дранкой, построенному еще в начале прошлого века. Оконные рамы были недавно побелены, а газон – широкий, почти до самого моря – аккуратно подстрижен. Но азалии и розовые кусты рядом с домом утопали в сорняках.

Стаскивая в прихожей желтые резиновые сапоги, Шкипер спросил:

– От бургеров небось уже тошнит?

– Готов их есть хоть каждый день!

Тейт за кухонной стойкой лепил из фарша котлеты и складывал на блюдо. Со снимка у окна улыбались его мать и сестра Кэриэн, обе в кепках. Кэриэн не расставалась с любимой кепкой “Атланта Крекерз”, всюду ходила в ней.

Тейт отвел взгляд от снимка и принялся нарезать кружочками помидоры, помешивать фасоль. Если бы не он, обе были бы рядом. Мама отбивала бы курицу, Кэриэн вырезала бы формочками печенье.

Бургеры у Шкипера, как обычно, слегка подгорели, зато вышли толстые, с телефонную книгу небольшого городка, и сочные внутри. Оба проголодались и вначале ели молча, потом Шкипер стал расспрашивать Тейта о школьных делах.

– С биологией все у меня хорошо, мне нравится, а по английскому изучаем поэзию. Скукотища, стихи учить заставляют. Ты мне читал когда-то вслух, но я все позабывал.

– Есть у меня в запасе стихотворение, сынок, – ответил Шкипер. – Мое любимое – Роберт Сервис, “Кремация Сэма МакГи”. Маме оно нравилось. Когда я читал, она смеялась, и никогда ей не надоедало.

Тейт, вспомнив про маму, опустил голову, стал размазывать по тарелке фасоль.

Шкипер продолжал:

– Ты не думай, что поэзия – это для неженок. Есть, конечно, и слюнявые стишки про любовь, но есть и смешные, и о природе, и про войну. На то и нужна поэзия, душу бередить.

Отец не раз говорил Тейту, что настоящий мужчина не стыдится слез, всем сердцем чувствует поэзию и оперу и способен защитить женщину. Шкипер скрылся в гостиной, крикнул оттуда:

– Раньше я его наизусть помнил почти целиком, а теперь уже нет. Но вот, нашел, сейчас тебе прочту.

Он вернулся за стол и начал читать. Когда он дошел до строк:

оба прыснули.

– Мама твоя в этом месте всегда смеялась.

Вспомнив, оба улыбнулись. Посидели, помолчали. Потом Шкипер предложил: я помою посуду, а ты, Тейт, садись за уроки. У себя в комнате, листая сборник в поисках стихотворения, которое можно прочесть в классе, Тейт наткнулся на балладу Томаса Мура:

Ему тотчас вспомнилась Киа, младшая сестра Джоди. Там, среди болот, она казалась такой маленькой, беззащитной. Тейт представил, будто это его сестра заблудилась на болоте. Прав отец – на то и поэзия, чтобы душу бередить.

7

Рыболовный сезон

1952

В тот же вечер, после того как мальчик с удочкой проводил ее через болото домой, Киа сидела, скрестив ноги, в своей постели на веранде. Дождь прекратился, и сквозь залатанную сетку просачивался туман, холодил лицо. Киа думала о мальчике. Он как Джоди, сильный и при этом добрый. Она давно уже ни с кем не разговаривала, кроме отца да иногда миссис Синглтри, кассирши из “Пигли-Вигли”. Та с недавних пор взялась учить ее различать монеты – четвертаки, пятаки, десятицентовики, а пенни Киа и так ни с чем не спутает. Но миссис Синглтри любила совать нос не в свое дело.

– Детка, скажи, как тебя все-таки зовут? А мамы твоей почему не видно? Не встречала ее с тех пор, как репа взошла.

– Ма по дому хлопочет, а меня за покупками посылает.

– Да, детка, но покупок твоих так и так на семью не хватит.

– Мэм, мне пора, маме срочно нужна крупа.

Киа всячески избегала миссис Синглтри и, если могла, подходила к другой кассирше – та ни о чем не расспрашивала, только ворчала: мол, в магазин босиком заходить нельзя. Киа подумывала ответить, что брать виноград ногами не станет. Да и кому он нужен, такой дорогущий?

Время шло, и Киа не с кем было словом перемолвиться, разве что с чайками. Договориться бы как-нибудь с Па, чтобы давал ей лодку. На болоте можно собирать перья, ракушки, а если повезет, и мальчика того встретить. С ним можно было бы плавать по протокам, бродить по торфяникам. Для него она, конечно, еще малявка, зато у него есть чему поучиться, болото он знает вдоль и поперек. Друзей у нее никогда не было, но она понимала, зачем нужны друзья, тянулась к людям.

Машины у Па не было. В лодке он и рыбачил, и в город мотался, и пробирался извилистыми протоками в “Болотные огни”, задрипанный бар и картежный притон в камышах, соединенный с сушей шаткими мостками. Обшитый досками, крытый листами железа, со множеством пристроек, он стоял на сваях, как избушка на курьих ножках, и весь шатался. И туда, и в другие места Па добирался на лодке, лишь изредка ходил пешком – с чего вдруг он даст ей лодку?