Академия Дивинат, или Принцесса для Темного (СИ) - Вин Милена. Страница 35

— Раз от тебя не отвязаться, — говорю, сглотнув слюну, — начнем со спины.

— Как скажешь, — прилетает смешок. — Сейчас вернусь.

Деймон молниеносно растворяется в воздухе, оставляя после себя шлейф своего притягательного острого запаха, а я ловлю момент и из последних сил переворачиваюсь на спину. Едва успела вжаться в простынь грудью и прижаться щекой к подушке, прежде чем он появился так же внезапно, как и исчез. Поставил на пол ведерко, наполненное кубиками льда, светящимися изнутри голубоватым огнем, и устроился на краешке кровати.

— Будет немного больно, но приятно.

Предупреждающий тон всколыхивает сердце и в то же время вызывает волну раздражения.

— Да начинай уже, — буркнула, когда он вынул из ведра небольшой ледяной кубик. — Быстрее начнем, быстрее закончим.

— Звучит слишком печально, — хмыкает, откидывая в сторону мои волосы.

— А тут кроме печали иных эмоций и не б-бу… о-о-о…

Речь обрывается, как только кубик прижимается к низу спины. Воздух застревает в горле, а кожу тотчас пронзает жутко холодными иголочками.

— Стой. Ст-о-о-ой!

Вскрикнула, хватаясь за уголки подушки и сжимая их до боли в пальцах. Он не остановился. Скользнул выше, вдоль позвоночника, чертя влажную щиплющую дорожку. Мучительное, долгое, тянущее чувство какой-то отвратительной щекотки осело в груди и в животе. Тело словно покрылось льдинками, и каждый вздох причинял такую боль, от которой почему-то хотелось смеяться.

Смеяться и плакать. Убивать и кричать.

— Я сейчас умру-у-у… Ауч!

Лопатки касается лед, и Дей начинает вычерчивать узоры, пуская колкие, но, как ни странно, приятные мурашки по всему телу.

— Потерпи, — произносит твердым голосом и прокашливается еле слышно, будто в попытке сдержать смех. — Несколько минут мучений стоят того, чтобы быть здоровой. Если вовремя не остановить болезнь, она тебя сломает.

— Чертовы Пустоши! — рыкаю, крепко зажмуриваясь.

Не хочу его видеть. Его обольстительную улыбку и голодный блеск в глазах, от которого он старательно пытается избавиться. И слышать тоже не хочу. Бархатистый смех и мягкий тон лишь подводят меня к точке самоуничтожения — к той самой, где я свихнусь и зароюсь в снег, чтобы уж просто, без сожаления отойти во тьму.

— Можешь убить меня, но я не понимаю, чем мне поможет лед.

Хоть и не испытываю желания говорить, разговор — единственное, что способно отвлечь меня от боли и сладостных, набирающих силу ощущений. Мурашки продолжали сыпаться на плечи, убегать вниз, медленно охватывая все тело, пока Дей мягко чертил льдом незримые узоры на спине.

— Это не обычный лед. Он из пещеры ледяных драконов, что чуть севернее Драконовых Хребтов. Драконы, конечно, давно вымерли, но магия в их льдах сохранилась. Это… как бы мягче выразиться… эм-м… Их испражнения.

— Что?! — от шока я едва не подскочила. Меня остановила широкая ладонь, беспардонно надавившая на ягодицу. — Ты втираешь в мою кожу какашки ледяных драконов?

— Именно.

О Хаос!

Я вжалась лицом в подушку и тихонечко завыла, посильнее стиснув напряженными до невозможности пальцами наволочку.

— Несмотря на то, каким своеобразным способом получился этот лед, он наделен целебными свойствами. Такую штуку не мешало бы носить с собой на миссии. Но при недостаточно суровой температуре он быстро тает.

— Пожалуйста, — взмолилась, не отрываясь от подушки, — перестань говорить об этих долговечных какашках.

— Как пожелаешь, госпожа. — Дей с трудом сдерживал смех, иногда позволяя себе тихую усмешку. Но справлялся он со своей игривостью гораздо лучше, чем я со своим обжигающим стыдом. — О чем хочешь поговорить?

— Ни о чем. Я хочу сгинуть. Если ты не прекратишь, я сгорю быстрее от смущения, чем от болезни.

— Не стесняйся. Это же делаю я, а не кто-то посторонний.

— В том-то и дело…

Я вовремя прикусила язык, чтобы не ляпнуть, что то, с какой медлительностью и осторожностью он втирает драконьи фекалии мне в кожу, выбивает из меня благоразумие и крупицы терпения. Эта процедура заводит. Возбуждает похлеще его обнаженного тела.

Я так больше не могу…

— Может, достаточно?

— Нужно обтереть все тело, иначе во всем этом не будет никакого смысла, — отвечает все так же спокойно, и в ту же секунду я ощущаю, как его пальцы хватаются за край штанов.

— Что… что ты делаешь?

— Снимаю с тебя штаны. — Приподнимает за живот, ловко расстегивает пуговицы и кладет обратно. — Расслабься.

Расслабиться? До чего смешной!

— Я не готова.

— Брось, Диана. Сама сказала: быстрее начнем, быстрее закончим.

Выть — все, что мне остается. Я загундела в подушку, чувствуя, как мужчина стягивает с меня рейтузы вместе с бельем. Какой-то томительный миг, и мое тело, снедаемое тяжелым взглядом, остается без защиты.

Холод на спине плавно сливается со сгустком жара в груди. Проклятье. Еще немного — и я потеряюсь в этих противоречивых ощущениях.

42. С чего все началось? Диана

— О боги!

Крик вылетает резко, как стрела из лука с туго натянутой тетивой. Новый кубик льда обжигает ягодицу жаром и адским холодом одновременно. Болезненное ощущение, тесно переплетенное с мучительным стыдом, пронзает грудь, живот, и ударом увесистого кулака бьет по голове.

Клянусь всеми богами — и темными, и светлыми, — даже удары плети Хаоса не были такими чудовищно жгучими. Они не уносили в бездну боли и странным образом сочетающегося с ней удовольствия. Они лишь приказывали молчать, ведь за один крик прибавлялся лишний удар.

А сейчас не было никаких сил, чтобы сдерживать крики, стоны, неприличные вздохи… Пытки страшнее в моей жизни еще не было.

Больно и приятно. Холодно и жарко. Стыдно, но вызывает интерес.

Это до чертиков губительное противоречие лишает разума.

— Дей… — еле слышный шепот срывается с губ, и подушка словно бы поглощает его в себя, не давая ему коснуться ушей мужчины. — А можно я лучше умру от простуды? Всяко лучше, чем испытывать все то… что я испытываю.

Ответом послужило мягкое касание подушечек пальцев к бедру, где совсем недавно прочертил морозную дорожку кубик льда. Осторожно погладил в успокаивающем жесте, пуская теплые волны, плавно растекающиеся по всей ноге.

— Перетерпи, Ди, — говорит негромко, продолжая поглаживать бедро и в то же время чертя льдом незамысловатый рисунок чуть выше колена. — Скоро станет легче. Честно.

Боль постепенно утихала под этим преисполненным силы поглаживанием, но не исчезала насовсем, не позволяя расслабиться. Стискивать зубы уже не приходилось. Да и это простое действие затрачивало непозволительно много энергии.

Я просто дышала. Глубоко и как можно тише.

— Могу спросить тебя оних? — спокойный голос доносится до едва не проваливающегося во тьму сознания, и широкого шрама, рассекающего бедро, немного ниже мягкого места, касаются сильные, но проявляющие поразительную нежность пальцы. — Только если это будет уместно. Не хочу давить на тебя. Поэтому, если этот вопрос под запретом, скажи мне прямо сейчас, и я больше не буду затрагивать эту тему.

Я постаралась вздохнуть тихо, так, чтобы он не понял, что мое сердце задрожало так же сильно, как и всегда, когда речь заходит о шрамах.

Они были моей слабостью. И я скрывала ее за наглухо закрытой одеждой, как и все люди скрывают свои слабости за всевозможными масками. Не от всех получилось ее утаить. Не считая Дея, семьи, королевских учителей и нескольких приближенных ко двору чернокнижников, мои изъяны видела лекарь, мадам Джослин, которая провела осмотр в мой первый учебный день. Она сделала это молча, постаравшись не акцентировать внимание на длинных, широких, уродливых рубцах. Я была благодарна ей за тактичность, как и за последующее молчание. Но после осмотра чувство, что тебя снова ранили, сохранилось и тревожило какое-то время.

С Деймоном было иначе. Он видит эти шрамы уже не в первый раз, а я не в первый раз не испытываю того стыда и гнева, что появлялись после порки. Его взгляд не осуждал — ублажал. Изучал не из-за нездорового любопытства, а лишь с намерением понять и запомнить.