На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах - Спицын Евгений Юрьевич. Страница 27

Как явствует из научных работ многих российских и американских историков (В. О. Печатнов, М. Шерри, М. Столер [165]), несмотря на победный финал Второй мировой войны и относительно небольшие людские потери, сами ужасы прошедшей войны породили в американском истеблишменте новые установки типа «комплекса уязвимости», «идеологии постоянной боеготовности», «идеи превентивного удара по гипотетическому противнику», «обороны на дальних подступов» и целый ряд иных «фобий», о чем прямо говорили и писали еще в период войны и сразу после ее окончания отцы-основатели англосаксонской геополитической школы Хелфорд Джон Маккиндер и Николас Джон Спайкман, а также министр ВМС США Джеймс Форрестол и главком ВВС США генерал армии Генри Харли Арнольд.　

Кроме того, опыт Второй мировой войны способствовал еще одному коренному сдвигу в американской внешнеполитической стратегии — переходу от концепции континентальной обороны, или обороны только Западного полушария, служившей основой всего довоенного стратегического планирования, к концепции глобальной обороны. Как позднее признавался будущий госсекретарь Джордж Маршалл, «на практике мы не можем более удовлетворяться обороной полушария как основой нашей безопасности, мы должны заботиться о мире во всем мире». По мнению большинства американских стратегов, с учетом опыта двух мировых войн ключом к мировому балансу сил и главным источником стратегических угроз стало отныне сухопутное пространство Евразии, контроль над которым со стороны враждебного Соединенным Штатам государства или коалиции государств стал представляться недопустимой угрозой жизненным интересам самой Америки. Именно поэтому сразу после окончания войны особое хождение, прежде всего в среде высшего командования ВВС и ВМС США, получил тезис Николаса Спайкмана о ключевой стратегической роли «окаймлений» Евразии («Дуги Спайкмана» или «Римленда»), с которых можно было проецировать всю военную мощь США вглубь евразийского пространства, труднодоступного для их постоянного вооруженного присутствия. Неслучайно уже первый план создания сети зарубежных военных баз в послевоенный период, начертанный летом 1943 года, предусматривал расширение стратегического периметра обороны США за пределы Западного полушария путем обеспечения своего доминирования во всей Атлантике, на Тихом океане и на Дальнем Востоке. А уже к осени 1945 года Объединенный Комитет начальников штабов (ОКНШ), который всю войну де-факто возглавлял адмирал флота Уильям Леги, разработал еще более амбициозный план послевоенного базирования, где район дислокации только главных опорных военных баз охватил большую акваторию Тихого океана (от Новой Зеландии через Филиппины к Аляске и Алеутскому архипелагу), так называемый «арктический воздушный коридор» (от Ньюфаундленда и до Исландии), Восточную Атлантику (Азорские острова), Карибский бассейн и зону Панамского канала. Кроме того, планировалось и создание глобальной сети из баз второго и вспомогательного эшелонов. Поэтому не удивительно, что в период войны президент Франклин Делано Рузвельт, его тогдашний главный военный помощник генерал армии Джордж Маршалл и военный министр Генри Льюис Стимсон вынуждены были постоянно сдерживать антисоветскую фронду своих же дипломатов и военных.　

Как установили ряд историков (В. О. Печатнов [166]), самое первое развернутое геополитическое обоснование «советской угрозы» содержалось еще в апрельском 1945 года докладе Управления стратегических служб при ОКНШ «Проблемы и цели политики Соединенных Штатов», в основе которого лежало представление об СССР как о новом «евразийском гегемоне», способном в силу сохраняющихся у него «экспансионистских устремлений» и ресурсов «стать для США самой зловещей угрозой из всех известных до сих пор». Следующим важным этапом в определении будущего противника стала осень 1945 года, когда те же планировщики из ОКНШ разработали «Стратегическую концепцию и план использования вооруженных сил США», основанные на твердом убеждении, что «единственной ведущей державой, с которой США могут войти в конфликт, неразрешимый в рамках ООН, является СССР». Тем не менее предложенная ОКНШ «Стратегическая концепция разгрома России» стала быстро обретать «кровь и плоть» конкретных военных планов, и уже в октябре 1945 года был разработан первый реальный план, который предусматривал стратегические бомбардировки 20 крупнейших советских городов, в том числе с использованием атомного оружия.　

Между тем совсем недавно, в январе 2018 года, известный британский таблоид Daily Star опубликовал ранее засекреченные документы военного ведомства США, в частности служебную записку на имя военного руководителя «Манхэттенского проекта» генерал-майора Лесли Гровса, датированную 15 сентября 1945 года, из коей следует, что для уничтожения 66 советских городов и основных военных объектов американской армии понадобится 224 ядерных заряда. Однако, чтобы действовать наверняка, приняв во внимание «половинчатый коэффициент эффективности» первых атомных зарядов, разработчики этого плана в итоге остановились на 466 бомбах, необходимых для уничтожения всего промышленного и военного потенциала СССР. Между тем следует иметь в виду, что на тот момент США не обладали необходимым количеством ядерного оружия, поскольку к началу 1946 года на вооружении американской армии было всего лишь 9 атомных бомб и только 27 модернизированных тяжелых бомбардировщиков Boeing-29 Superfortress, способных нести ядерное оружие, которые входили в 509 специальную авиагруппу. Поэтому подобные планы, вероятнее всего, тогда разрабатывались сугубо для дезинформации Москвы и ее потенциальных военных союзников.　

Тем временем британский кабинет Клемента Эттли уведомил администрацию США, что из-за внутренних трудностей он никак не сможет продолжить оказание финансовой помощи греческому и турецкому правительствам. Поэтому, серьезно опасаясь, что в случае ухода Великобритании из всего Восточного Средиземноморья политический вакуум неизбежно займет Советский Союз, в начале марта 1947 года президент Г. Трумэн запросил у Конгресса 400 млн. долларов на оказание срочной помощи Афинам и Анкаре. При этом, обосновывая свой запрос, он впервые сделал особый акцент на необходимости всячески сдержать натиск «мирового коммунизма» и использовал в своей речи аргументацию и терминологию «Длинной телеграммы» Дж. Кеннана.　

В отечественной исторической науке (В. И. Батюк, А. О. Чубарьян, В. О. Печатнов, И. В. Быстрова, Ю. Н. Жуков, А. Д. Богатуров, В. В. Аверков, Н. И. Егорова [167]) принято считать, что именно эта мартовская речь Г. Трумэна в Конгрессе США положила начало печально знаменитой доктрине «сдерживания коммунизма», которая и стала основой всей новой внешней политики США. После 150-летнего господства изоляционистской «Доктрины Монро», провозглашенной еще в сентябре 1796 года в «Прощальном послании» первого президента США Джорджа Вашингтона, а затем в декабре 1823 года в традиционном ежегодном послании к американскому Конгрессу пятого президента Джеймса Монро, Администрация Г. Трумэна дала старт новой эре американского «интернационализма», или, вернее, «интервенционизма», основанного на бредовой идее особой мессианской роли США как первого в мире свободного и демократического государства. Сама же эта доктрина, которую бывший вице-президент США Генри Эгард Уоллес совершенно справедливо охарактеризовал как «безумный шаг к войне, вызвавший кризис в международных отношениях», обязана своим рождением вовсе не скудоумному президенту, а его команде «аналитиков», в которую тогда вошли самые злобные антисоветчики: заместитель госсекретаря Дин Ачесон, новый руководитель отдела Госдепа по планированию внешней политики Джордж Кеннан, глава ближневосточно-африканского отдела того же Госдепа Лой Хендерсон и начальник Европейского центра Управления стратегических служб Аллен Даллес. Отталкиваясь от этой мартовской президентской речи, уже в июне 1948 года Сенат США принял печально знаменитую Резолюцию № 239, или «Резолюцию Ванденберга», автором которой был сенатор-республиканец, глава Международного комитета Сената Артур Ванденберг, окончательно похоронившую изоляционистскую доктрину американской внешней политики и положившую начало созданию постоянных военно-политических блоков с участием США [168].