Балаустион - Конарев Сергей. Страница 18

– Ты рассказывал о Леотихиде, – напомнила Эльпиника.

– Да. Царь Агис отказался признать мальчика своим сыном, и тот до шести лет рос вместе с детьми прислуги. В праве воспитываться с сыновьями граждан в агеле ему тоже было отказано. Более того, отец не разрешал первенцу, Эвдамиду, играть с незаконнорожденным, хотя братьев связывала самая крепкая любовь. Возможно, от этого унижения, пережитого в детстве, произошла такая необузданность характера Леотихида. Не знаю… Когда Леотихиду исполнилось шесть, додонский оракул предсказал ему великое будущее. Мать мальчика, Тимоклея, все эти годы слезно молившая мужа простить ее грех и признать любимого ею ребенка, тайно послала в Дельфийское святилище. Пифия Феба предрекла, что младший сын Агиса будет знаменитым полководцем и правителем великого государства. Этот ответ стал широко известен, о Леотихиде заговорили. Вскоре Агис признал мальчика сыном и отдал обучаться по агоге. Весьма скоро бастард этолянина добился чина эномотарха, причем, как признает даже Пирр, не столько положением отца, сколько собственными заслугами.

– А что же его настоящий отец, Алкидам? Я знаю этого человека, он бывал в гостях у отца. Высокий такой, красивый, с сединой… Богиня, кто бы мог подумать, что он соблазнил спартанскую царицу!

– Насколько я знаю, Алкидам искал дружбы с сыном, но Леотихид встречал все его попытки сблизиться, да что там – просто поговорить – припадками гневливого сквернословия. Я сам однажды был свидетелем подобной сцены – в Олимпии, на ипподроме. Леотихид стыдится своего позорного рождения, и считает настоящего отца виновником того презрения, в котором прошло его детство. Хотя он очень похож на Алкидама – вылитая копия. Те, кто видит их стоящими рядом, никогда не усомнятся, что это отец и сын.

– Да, – Эльпиника вздохнула. – Трогательные истории ты рассказываешь, мой пленник. Так и хочется слезу уронить.

Леонтиск протянул сквозь решетку руки ладонями кверху.

– Роняй.

Она махнула рукой, попыталась хлопнуть юношу по руке, но он быстрым движением поймал ее за кисть, нежно сжал тонкие белые пальцы.

– Арестованный, ведите себя прилично! – с напускной строгостью произнесла она. Руки, впрочем, не забрала.

– В агеле меня не учили быть приличным, – он посмотрел ей в глаза.

Из коридора долетел долгий, сладострастный крик Политы. Леонтиск улыбнулся, посмотрел на собеседницу. Она пожала плечами и улыбнулась в ответ. Они помолчали…

– А чему тебя учили в этой… агеле? – наконец нарушила тишину Эльпиника.

– Рассказывать дальше?

– Да, я хочу узнать.

Ладонь оставалась в ладони.

– Гм… Для меня, сына небедного гражданина, это было не обучение, а сущий кошмар, клянусь Меднодомной! Я уже упоминал, что попал в самую младшую возрастную группу «птенцов». Так называются воспитанники агелы от шести до девяти лет. Ученики в возрасте от десяти до двенадцати – это «волчата». Следующая ступень – от тринадцати до пятнадцати лет – «ястребы». И самые старшие, с шестнадцати до восемнадцати, зовутся «львы». Это уже почти настоящие солдаты. Летом, после праздника Гимнопедий, все, кому в этот год исполняется восемнадцать, зачисляются в армию. Они покидают агелу и становятся эфебами, молодыми воинами. В агеле лучшие из «волчат» назначаются командирами лохов у «птенцов». Лучшие из «ястребов» становятся иренами «волчат», и так далее. Эномотархов ирен назначает сам с согласия старших командиров. Во время моего ученичества нами командовали самые блестящие юноши спартанской аристократии. Иреном-лохагом был, как я уже говорил, Эвдамид, нынешний спартанский владыка, а эномотархами – отпрыски царской крови Леонид, Пирр и Леотихид.

– И они жили вместе с вами в бараках?

– Именно. И делили со всеми остальными все прочие трудности воспитания. Цель спартанской агоге – вырастить идеальных солдат, и не более того. Гуманитарному развитию будущих воинов внимания уделяется весьма немного. Таких дисциплин, как философия и риторика, нет вовсе. Нам преподавали счет и письмо, основы географии, немного подробнее – военную историю и политику.

– Итак, персы переправились через Геллеспонт и пошли побережьем Эгейской Фракии, покоряя приморские города. Вот карта. Кто покажет Эгейскую Фракию? Анаксилай?

Крыша портика защищала расположившихся под ним учеников и наставника от беспощадных в этот час солнечных лучей. Теплый сонный ветерок изредка пробегал между каменных стволов колонн, принося с собой запах горячей уличной пыли.

Светловолосый, худощавый «птенец» встрепенулся, услышав свое имя, поднялся на ноги, тупо уставился в висевший на стене пергаментный четырехугольник карты.

– Смелей, «птенец»! – Созандр, преподаватель по всем интеллектуальным дисциплинам, носивший в иерархии агелы чин «ученого», насмешливо прищурился.

Анаксилай вздохнул, неторопливо вышел в проход между сидящими на полу учениками, обреченно пошел к карте. Тридцать пар глаз с сочувствием глядели ему в спину. Приблизившись к карте, Анаксилай снова с удивлением вытаращился на изрезанный контур Балканского полуострова.

– Ну? – нахмурил брови ученый, поднимая с низкого мраморного столика любимую трость.

– Вот здесь! – покосившись на трость, «птенец» торопливо и наобум ткнул пальцем в пергамент.

– Болван! – спокойно констатировал наставник Созандр. Трость рассекла воздух, плотоядно хлюпнула, встретившись с икрами ученика. Анаксилай коротко взвыл, но тут же захлопнул рот: кричать при наказании в агеле было настрого запрещено.

– Пять дней без ужина, – все так же не повышая голоса проговорил Созандр. – Клянусь Ликургом, вы у меня будете назубок все знать, бестолочи! Феникс!

– Я, – поднялся с места рыжеволосый мальчишка с лицом плута.

– Покажи фракийское побережье, по которому прошли персы. Быстрее!

Феникс почти бегом помчался к карте. Мимо проковылял к своему месту Анаксилай. Его лицо, обычно удивленно-наивное, сейчас было искажено гримасой: удары костяной трости были очень болезненными и оставляли долго не проходящие кровоподтеки.

– Фракийское побережье… это вот тут, – грязный палец Феникса описал неопределенный полукруг, захвативший едва не половину карты.

– Где именно? Ну, не тяни, собачий помет! – брови ученого вновь сошлись к переносице.

– Вот оно! – Феникс выбрал точку, максимально удаленную от той, которую показал Анаксилай.

– Мул тупоголовый, – голос учителя был спокоен, как поверхность пруда в безветренный полдень. – Это Спарта, город, где мы как раз находимся в данный момент.

– Да-а-а? – удивился «птенец».

– Точно, дурень. Руки! – вздохнул Созандр.

Феникс зажмурился, вытянул вперед руки ладонями вверх. Наставник с удовольствием стегнул по предплечьям тростью – раз, другой, третий, наблюдая, как содрогается после каждого удара маленькое тело ученика.

– Пять дней без ужина! – закончил экзекуцию учитель. Прошелся взад-вперед перед картой, четко ставя ноги посередине каменных квадратов пола. С глубокомысленным видом посмотрел на стоявшую в нише статую Ликурга, почесал колено концом трости. Обернулся к ученикам.

– Кто-нибудь может показать, где находится Эгейская Фракия, или я зря распинался перед вами весь прошлый урок? – сладкий голос Созандра не сулил ничего хорошего.

– Я покажу! – поднялся на ноги сидевший в стороне темноглазый парнишка с решительным лицом.

Ученый небрежно махнул рукой.

– Останься на месте, Пирр. Мне известно, что ты знаешь карту. Хотелось бы послушать кого-нибудь еще в этой отсталой эномотии. Есть желающие?

– Я покажу!

– К карте, афиненок. Быстрее!

У отца в библиотеке висела карта, куда более подробная, чем эта, и любознательный сын стратега изучил ее до последнего штриха. Тем не менее он с непонятным волнением протянул руку и провел по карте от Геллеспонта до Халкидики.

– Фракийское побережье, – проглотив стоявший в горле комок, выдавил Леонтиск.

– Гм, правильно, афиненок, – «сердечный» взгляд Созандра вызывал озноб. – А покажи-ка нам, милый, где находится Эпир?