Балаустион - Конарев Сергей. Страница 21

– Консе… какой? – не оценила его умствований Эльпиника.

– Ну, город, в котором свято соблюдаются традиции и старинные установления, даже законы Ликурга, принятые в незапамятные времена, и никакие перемены не приветствуются. Например, согласно этим законам гражданин сам не воспитывает своего сына, а отдает его в агелу, государственную военную школу, где его отпрыск воспитывается, независимо от положения отца, на равных со всеми правах. Сыновья возвращаются в семью, только став воинами, то есть успешно завершив обучение и получив назначение в один из отрядов.

– Какие дикие законы! А что, если человек не хочет отдавать своего ребенка в агелу?

– Что ты! Воспитать сына по агоге – гражданский долг и дело чести для всякого полноправного гражданина. Другое дело – сословие периэков, ремесленников. Их дети воспитываются при отце, а военную службу проходят во вспомогательных частях. Сейчас, когда гегемония Рима практически прекратила войны между полисами, уже выросло целое поколение периэков, не державших оружия в руках. Для Спарты, что веками жила войной, это явление невероятное. Раньше периэки за доблесть могли получить статус гражданина, и многие из них этого добивались. Хорошо еще, что солдаты-граждане, составляющие сословие гоплитов, имеют возможность с одобрения геронта наниматься в другие государства и заниматься традиционным воинским ремеслом.

– Наемников набирают и здесь, в Афинах, – вставила девушка. – Клеомед и сам… Ой, прости!

– Не напоминай мне о своем брате, прошу!

– Извини. Я только хотела сказать, что он тоже два года прослужил в наемниках у египетского царя. Отец говорил, что вербовщики Птолемея тогда ездили по всей Греции, собирали войско для войны с нубийцами.

– Греческие воины славятся повсюду на Востоке, и более всех – спартанцы. Они служат и у малоазиатских царей, и у сирийских, и по всей Африке – от Египта до Мавритании! – внезапно Леонтиск сжал руку в кулак и ударил по металлическому пруту решетки. – Великий Мужеубийца, какие силы распылены по всему миру, вместо того, чтобы собраться и дать отпор кичливым римлянам и македошкам!

– А каким образом узнавали, кто сильнейший в фехтовании или чем-то другом? Проводили маленькие олимпиады? – Эльпиника поспешила перевести разговор с опасной темы. Ненависть Леонтиска к покровителям Греции – римлянам и македонянам – была для девушки непонятна и пугающа. Подобные разговоры в среде афинских аристократов были непопулярны и считались изменническими. За них легко можно было поплатиться состоянием и даже головой.

– Это называется по-другому – ритуальные игры. Посвященные Аресу, Аполлону, Афине либо Посейдону. Или кому-нибудь из героев, Гераклу, например. В Спарте много праздников, во время которых проводятся соревнования по борьбе, метанию копья, кулачному бою и, конечно, фехтованию на мечах. В играх этих участвуют практически все полноправные граждане города, мужчины сословия гоплитов, ну, кроме пожилых, конечно. И первым номером любых празднеств идут состязания между учениками агелы – от «волчат» до «львов». Как только мы стали «волчатами», старшие военачальники взялись за воинское воспитание всерьез. Они не упускали ни одной возможности провести состязания в фехтовании и кулачном бое, как между эномотиями, так и с другими лохами учеников. Иногда, шутки ради, нас стравливали даже с «ястребами», и тогда не обходилось без серьезных травм: старшие мальчишки пытались показать превосходство над «мальками», как они нас называли, мы же отчаянно сопротивлялись.

– И объявлялись победители?

– Да, в каждой возрастной группе. Наш лох, разделенный на три эномотии, имел несколько замечательных бойцов. В фехтовании первыми были Исад, Пирр и Леотихид, именно в этом порядке. Очень близки к ним были Лих-Коршун и Антикрат, но скинуть Леотихида с третьего места им, скажем по чести, никогда не удавалось. Исад же был недосягаем, он был первым, будучи и «птенцом», и «волчонком», и «ястребом».

– Великие силы, этот сосунок всего три месяца, как стал «волчонком», и уже никто из наших не может с ним справиться! Эвдамид одним-единственным сопливым мечником вот-вот смешает наш лох с ослиным навозом! – вращая выпуклыми глазами, шипел Гилипп, ирен Второго лоха на своих эномотархов. Перед гневом командира те склонили головы, их уши горели.

– Что же нам делать? – буркнул один из них, губастый верзила с косящим глазом. – Самим, что ли, идти против малька?

– Раз у вас в эномотиях нет ни одного достойного бойца, чтобы обуздать этого петушка, пойдете сами! – щеки ирена сделались красными, как от ожога. – И ты пойдешь первым, Калист!

Губастый с ужасом воззрился на Гилиппа.

– Но… ирен, – неуверенно произнес другой эномотарх, стройный отрок с выразительными чертами лица, настоящий образчик мужской красоты. – Чтобы мы, «ястребы», сами вышли против «волчонка» как против равного… Это ж стыда не оберешься, клянусь Афиной!

Гилипп повернул искаженное гневом лицо к нему.

– Мы не оберемся стыда, если так и уйдем, не укоротив его, Полиад! Ты забыл, что он выбил девятерых наших, одного за другим! Все, не разговаривать! Пойдете против эфорского сынка. Проиграете ему – что ж, умоетесь позором, поделом вам, недотепы!

– Хорошо, я сам разберусь с ним, клянусь копьем Ареса! – выдохнул красавчик.

– Выполняй, Полиад, – Гилипп быстро взял себя в руки. – Не думай, что сразиться с этим «волчонком» будет для тебя зазорно. Старшие говорят, что ему прямая дорога в Триста.

– Про меня говорят то же самое, – карие, с искринкой глаза смотрели с легкой укоризной.

– Знаю, – Гилипп поднял руку, провел пальцами по лбу. – Да, ты лучший у нас, Полиад. Иди и сделай это.

Поскучнев лицами, эномотархи отдали честь и стали пробираться к огороженному воткнутыми в землю копьями кругу, в котором сейчас происходил поединок между двумя «волчатами». Вернее, уже заканчивался: ладный, подвижный парнишка с белой повязкой на голове (знак Первого лоха) виртуозным ударом вышиб клинок из руки противника. Тот сделал последнюю попытку атаковать, прыгнув вперед и вытянув руки, но получил деревянным мечом по лбу и отлетел назад, шипя и тряся головой.

– Исад! Исад! – закричали вокруг.

– Это называется – искры из глаз посыпались! – ехидно объявил стоявший в кругу зрителей рыжеволосый отрок с хитрым лицом. Он с искренним злорадством глядел на проигравшего, отиравшего глаза от хлынувшей с рассеченного лба крови.

Трое эномотархов Второго лоха выросли у насмешника из-за спины.

– Что ты провякал, рыжая крыса? – спокойным тоном осведомился тонкий красавчик, которого Гилипп назвал Полиадом.

«Волчонок» резко повернулся к говорившему, собираясь достойно ответить, но тут ему на плечо опустилась крепкая теплая ладонь.

– Отставить, Феникс! – этот голос, звучащий как пересыпающиеся металлические шарики, мог принадлежать только Пирру. – Это эномотархи. И разговаривать с ними надлежит равному. В чем дело?

Вопрос, однако, прозвучал не как равного к равным, а как аристократа к простолюдинам. Широкоплечая фигура царского сына излучала уверенность в себе и подавляющую силу. Полиад закусил губу, но взгляда не отвел – он привык не отступать ни перед кем. А к Эврипонтидам, кроме того, у него были свои счеты. Бесстрашные карие глаза и бесстрашные желтые вонзили друг в друга взгляды, словно копья. Пауза угрожающе затянулась.

– Полиад, тебя вызывают, – донесся из-за спины красавчика возбужденный голос.

Медленно, как бы нехотя, Полиад кивнул, окинул Эврипонтида последним холодным взглядом, затем резко отвернулся и, расталкивая зрителей, пошел в круг.

– Жаль! – раздался из-за его спины отчетливый голос Пирра. – Я хотел сам вздуть тебя, но Исад, клянусь Палладием, сделает это лучше меня!

Полиад переглянулся с товарищами. Их лица выражали досаду и тревогу. Ссора с наследником трона, эномотархом Первого лоха им была ни к чему. Презрительно скривив губы, Полиад повернулся к ожидавшему его противнику. Это был мальчишка лет десяти, узколицый, ясноглазый, с четко очерченными темными губами. Младший сынок эфора Фебида, Исад. Среди учеников Второго лоха о нем и его искусстве фехтовальщика давно ходили слухи, в большинстве своем – весьма неправдоподобные. На сегодняшних играх в честь Аполлона «волчата» двух лохов впервые встретились в поединках, и, увы, приходится признать, что хотя бы часть рассказов про Исада – правда. Напрасно ирен Гилипп назвал тех десятерых, побежденных сыном эфора, недостойными бойцами. Они были хорошими фехтовальщиками, да что там – лучшими в лохе, и доказали это, победив многих из Эвдамидевских. Но наткнувшись на Исада, они оказались бессильны: его клинок двигался по такой замысловатой траектории и с такой скоростью, что был словно невидим. Даже лучшие и опытнейшие, те, кто уже научился угадывать – по постановке ног, по взгляду противника – куда пойдет меч, не успевали отразить удара и выбывали из борьбы, ни разу не атаковав.