Замуж не напасть - Кондрашова Лариса. Страница 41

— И вдруг — взрыв! Я был не прав, когда говорил, что всегда его ждал. Ничего подобного. Если честно, я даже не подозревал, что ты на подобное способна. Оказалось, в моем тихом ангелочке бездна мужества. Пойти на такой шаг, не побоявшись молвы, одиночества, материальных проблем! Женщин, уходящих из благополучных семей, осуждают все. Я было подумал: ну вот, еще одна захотела свободы! Мало, что ли, вокруг воинствующих разведенок! Но ты не стала такой, как они. Ты расцвела диковинным цветком. Я увидел тебя после развода впервые и обалдел. В простенькой рубашке, наверняка из которой вырос Никита, в стареньких джинсах ты выглядела королевой. Ты не ходила, а плыла. Как будто вдруг осознала, что ты — женщина, и обрадовалась этому. Я готов был себе голову разбить о стену, что не я этому причиной…

Евгения молча слушает, уставившись на него. Наконец он поднимает на нее ставшие почти зелеными глаза. Она заметила: когда в нем говорит чувство, его глаза всегда зеленеют. Как будто серый цвет в них служит совсем другим целям.

— Дело в том, что такой, обновленной, ты стала нравиться мне еще больше. И я, как лиса из басни, ходил вокруг спелого винограда, не в состоянии его достать. Представляю, каким идиотом я выглядел в твоих глазах!

— Я вовсе не считала тебя идиотом, — спокойно возражает она, — но подозревала, что ты просто хочешь воспользоваться моментом.

— Что можно было другое обо мне подумать? Ты — женщина — смогла сделать то, на что у меня не хватало мужества. Да я по сравнению с тобой барахло!

Евгения не любит слушать людей в такие вот минуты. В приступах самобичевания они зачастую готовы смешать себя с грязью. Так и хочется сказать: ребята, меньше слов!

Аристов встает из-за стола.

— Подожди, я только расплачусь и отвезу тебя.

Но она не может ждать, горечь переполняет ее душу. Чувство к Толяну — она не уверена, что это любовь, — делает невыносимо трудным общение с ним. Потому она ловит такси и уезжает домой.

Когда в дверь звонит Виталий, она почему-то сразу понимает, что это он. И выходит к нему с папкой в руке.

— Ты куда-то уезжала? — спрашивает он.

— Ездила на встречу с Аристовым.

— И что ты ему сказала?

— Посоветовала забыть мое имя, фамилию и домашний адрес, — не зная зачем, врет она.

— Ты сказала ему… насчет контракта?

— Сказала. Даже, если честно, пыталась отдать ему обратно. Но он объяснил, что крокодилы назад не пятятся. Ты доволен? Контракт остается у тебя.

— Нет, не доволен, потому что важнее контракта мне знать: с тобой ничего не случилось? Ты будто вдруг стала холодной и чужой…

— Случилось. Я решила больше не обманывать ни тебя, ни себя!

— Женя!

— Иди, Виталик! Ты хороший человек, но мы с тобой слишком разные. — Она протягивает ему папку. — Желаю удачи!

— Да на фиг мне такая удача! — кричит он и бросает папку на пол. — Пусть сгорит этот чертов контракт!

— Ну-ну, не бросайся своим будущим! — Она замечает, как он краем глаза покосился на брошенные документы, и поднимает их с пола. — Так не бывает, что везет сразу во всем. Сегодня повезло в бизнесе, завтра — в любви.

— Ты не поцелуешь меня на прощание?

— Спасибо! — Она целует его в губы. — Я буду вспоминать тебя.

— Если что… тебе понадобится, ты не стесняйся, звони.

— Обязательно! — обещает она, закрывая за ним дверь. Где они, облегчающие, освобождающие душу слезы? Увы, в глазах сухо. «Мне без тебя и в жару — сушь. Мне без тебя и Москва — глушь!» И в душе — сушь…

Ей на минуту становится страшно. Как будто вместо своего будущего она увидела огромную черную дыру.

«Хочешь сказать, что без Толяна у меня нет будущего? — спрашивает она саму себя. — Еще чего! Буду жить! И работать. И подбирать музыку к любимым стихам. И напишу акварель. Прямо сейчас!»

Она бросается к книжному шкафу и находит кусок ватмана. Как раз такого размера, как предполагаемый рисунок. Надо только пойти на кухню и подточить карандаш. Не этим же огрызком писать бессмертную картину жизни?!

Главное — не расслабляться! Никаких слез! Нервы в кулак! На лице небрежная улыбка. Она проходит мимо большого зеркала в коридоре.

А в нем — Боже мой! — потерянная, разбитая женщина. Лопухина! Еще скажи, что жизнь прошла мимо!

Штангисты и те три подхода делают, чтобы взять рекордный вес. А ты после первой неудачи «повесила нос на квинту», как смеялся папа.

Что делать дальше? Кто ей подскажет?

Никто не звонит! Где эта несчастная Надежда? Подруга, называется! Когда нужна, так ее нет!

Евгения набирает знакомый номер, и трубку берет… Володя!

— Будь добр, позови Надю! — просит она, поздоровавшись.

— А разве она не у тебя? — растерянно спрашивает летчик. Часы показывают половину десятого. Поздновато бродит где-то невеста двух женихов. Или она не собирается приходить ночевать по тому адресу, где прописана?

— У меня ее нет, — объясняет Евгения. — Скажи… Ивана из садика кто-нибудь забрал?

— Теща привела. Он уже спит.

Теща! Надо же, Вовик так основательно устроился, и в один момент все рухнуло! Конечно, ему сейчас несладко. В чужом-то доме!

— Извини. — Она вешает трубку.

Хоть бы Люба приехала, что ли! Она вмиг бы ее успокоила и все расставила по своим местам!

Так что там с акварелью? Не рисуется. Гитара? Не поется. Постель? Не спится. Кофе? Не пьется. Так и чокнуться недолго!

Она хватает с полки томик О. Генри. Может, любимый писатель ее развеселит? Открываем наугад: «Сара плакала над прейскурантом ресторана. Слезы, скопившиеся в глубинах отчаяния, заполнили ее сердце и устремились к глазам…» И это у писателя-юмориста! Что же тогда говорить о ней?..

В это время звонит телефон. По его мягкой, журчащей трели Евгения определяет: звонок из серии приятных. Любой механик скажет — женские выдумки! Звонок всегда одинаков. Что они могут знать, сухие, бесчувственные спецы?! Звонит Маша.

— Женя, ты, наверное, не одна?

— Одна.

— Приезжай ко мне, а? Сергей на дежурстве до утра, сын в Новгороде, на соревнованиях. Переночуешь у меня. Бери такси, я за него заплачу.

— Еду!

Бог услышал ее, мятущуюся в одиночестве. И послал Машу. Спокойную, понимающую, надежную. Евгения надевает приготовленную на завтра джинсовую юбку с голубой, в горошек, кофточкой, бросает в сумку ночнушку и выбегает из квартиры, в одночасье показавшейся ей клеткой.

Во дворе разворачивается машина и на ее неуверенный взмах тут же останавливается. Евгения называет Машин адрес и видит, как шофер расплывается в улыбке.

— Повезло! Надо же! Прямо рядом с моим домом. Садитесь. Я сегодня малость подкалымить решил. Правда, после того как в нашем доме мужика убили и из машины его собственной выкинули, энтузиазма у меня мало осталось. Да и жена протестует. Чем, говорит, трястись от страха за тебя, лучше вообще на хлебе и воде сидеть!..

Водитель говорит и говорит, словно вместе со словами освобождается от того самого страха. Потому что везет ее, такую неопасную, которая к тому же едет в соседний дом, и он сможет с ее помощью подкалымить без всякого риска…

Она не возражает. Сейчас ей именно это и нужно — чтобы рядом были люди и чтобы они не молчали.

— Умница, быстро приехала! — радуется Маша и пытается сунуть ей в карман десятку.

— Прекрати! — сердится Евгения. — Что это вы все словно сговорились жалеть меня? Сначала Ткаченки, теперь — ты. Я в такой фирме работаю! Буду получать больше вас с Сергеем, вместе взятых.

— Хвастунишка! — улыбается Маша. — А у меня отпуск. Отца его сестра забрала, чтобы я отдохнула. И вдруг выяснилось, что я совершенно разучилась отдыхать в одиночестве. Мне непременно надо с кем-то разговаривать…

— Вот тут наши желания полностью совпали!

— Правда, я подумала, что у тебя может быть Виталий, но потом решила рискнуть.

— Звони, не ошибешься. Виталия у меня больше не будет.

— За тобой не угонишься. Сегодня ведь среда? Прошли всего сутки с тех пор, как ты представила его нам; коллектив мужика в целом одобрил, а теперь, выходит, придется к другому привыкать?