Призраки Дарвина - Дорфман Ариэль. Страница 24

Последние слова встревожили меня. Камилла прониклась посетителем, как моя мать? Но я один раз уже усомнился в своей пловчихе, хотя она сразу же начала задавать правильные вопросы, и в итоге из-за этой ошибки мы потеряли семь лет любви и дружбы, и я не собирался снова ее совершить, свернув не на ту дорожку. Я позволю ей завести меня в самую чащу, я верю ей и буду слушаться. Вскоре я услышу историю, которую она писала для меня, из этих пухлых влажных губ.

Между тем описания Мануврие действительно открыли мне глаза, помогая рассмотреть лицо и тело посетителя, исследовать привычки его товарищей по плену. Я многого не знал, несмотря на бесконечные часы нашего совместного проживания. О Генри было больше информации, чем о Педро, поэтому я сосредоточился на нем. Какая у него походка, какие тонкие ноги. По словам Мануврие, он продвигался странным, неуверенным шагом, немного сгибая ноги и высоко поднимая ступни, как охотник, осторожно ступающий через кусты. Ставит ногу на внешний край стопы, как и туземные женщины. Слишком большой промежуток между большим и вторым пальцами. Чрезмерно развитая грудь немного выпуклой формы. Хорошо сложен, средней полноты. Нос несколько вдавленный, широкий у основания, но значительно менее плоский, чем у негроидов. Маленькие, прижатые к черепу уши. У одного из молодых людей (Генри? Педро? Не указано) уже вылезли все зубы мудрости. Зубы красивые и ровные несмотря на то, что аборигены употребляли в пищу сырые мидии в большом количестве. Кожа гладкая, цвет между номерами 29 и 30 в хроматической таблице, возможно, лучше всего описать как желто-коричневый или желтовато-красный. На спине, плечах, груди нет волос, за исключением очень тонкого пуха, заметного только при взгляде под косым углом. Волосы на голове очень темного цвета, прямые, блестящие, густые, доходят до бровей. Две пряди хранятся в коллекции мсье Гольдштейна.

Глаза — о, я бы безошибочно узнал эти глаза — карие; как выяснилось, их цвет соответствует номерам 1 и 2 хроматической таблицы. И Педро, и Генри, по словам Мануврие, меньше семнадцати лет, так что одному из них действительно могло быть четырнадцать, когда был сделан снимок.

Есть ли вероятность, что кто-то из них или оба были отпрысками пленных женщин? С уверенностью можно вычеркнуть только Лизу, самую молодую, почерпнув информацию из наблюдений за ней: «Эта девушка никогда не рожала. Мы были заинтересованы в том, чтобы замерить грудь. Она довольно объемная и стоячая. У трех других грудь обвисла, но ненамного сильнее, чем у наших соотечественниц, выкормивших большое количество младенцев. Как мы видели, туземки кормят грудью так же, как и европейки».

Сосал ли мой посетитель грудь одной из женщин? Поила ли его мать, набрав воды сначала себе в рот, а затем медленно отправляя ее в жадные младенческие губы, горло, живот? Наблюдала ли она, как сын играет, растет и достигает совершеннолетия, а теперь пыталась защитить его в чужой стране? Или она осталась на Огненной Земле оплакивать своего мальчика, когда его и еще несколько членов племени похитили духи?

Конечно, автор приводил и измерения, целую таблицу. Отдельные результаты передали в лабораторию доктора Брока для дальнейших консультаций, но были средние значения для каждой категории, определенные в соответствии с рекомендациями Общества антропологии. Я мог визуализировать и сам процесс: пальцы Мануврие на рулетке, губы шевелятся, диктуя числа его коллегам Деникеру и Гольдштейну, а потом он переходит к следующему углу, конечности или выпуклости. От долихоцефального черепа к макушке и ушной раковине, от офриона до линии роста волос, а затем до верхней части носа и простиона. Лицевой угол отточки подбородка до верхней части грудины, а оттуда до верхнего края лобка, пупка и соска, шейного позвонка и передней верхней подвздошной ости и битрохантерной линии, ширина груди, окружность грудной клетки под мышками — было ли посетителю щекотно, когда ученый ткнул ему под мышку? — верхняя конечность от лопатки до кончика среднего пальца, длина ладони от шиловидного отростка и до кончика среднего пальца, высота лодыжки, длина стопы. Всего пятьдесят измерений. Не все части тела были изучены.

«Мы не смогли добиться только одного: исследовать и измерить половые органы. Оказалось, что невозможно увидеть что-либо ниже верхнего края лобковой области. Наши настойчивые требования по этому поводу не увенчались успехом, и всякий раз, когда мы пытались неожиданно спустить с какого-нибудь из дикарей нижнее белье, которое огнеземельцы прежде в принципе не носили, они тут же нас останавливали». Мануврие продолжал задаваться вопросом, связано ли это с врожденной скромностью или страхом перед своими хозяевами, которые «вполне могли дать им помимо нижнего белья еще и некоторые представления о приличиях, научить их правилам хорошего тона и надлежащему поведению».

Наверное, в прочитанном отчете сильнее всего к моему посетителю и его племени меня привлекло сопротивление чужаку, пытающемуся с линейкой в руках исследовать их половые органы. Кавескары словно оживали для меня, хотя этот процесс и так уже шел вполне успешно. Я стал воспринимать их… людьми, да, это правильное слово. Я мысленно представлял, как они смеются, когда французские эксперты подкручивают усы, как поддерживают огонь и едва согревают пищу на углях, зато демонстрируют мастерство ковки наконечников стрел, а еще они любят багеты и не проявляют интереса к монетам и серебру. Они ожили для меня сейчас, а более века назад жизнь стремительно улетучивалась из их тел: с каждым днем пленники становились все более унылыми и вялыми; очевидно, от вакцинации вся эта маленькая колония заболела, индейцы страдали от гнойников и пробок в миндалинах. Не это ли убило малышку Пети Мер?

О, я хотел бы взглянуть его глазами, хоть раз, хоть раз, взглянуть твоими глазами, сопровождая тебя в путешествии.

Потому что Кэм узнала их маршрут.

— Послушай: на следующий день после смерти младенца, тридцатого сентября, остальных сажают в поезд и отправляют в Германию. Я пойду по их следу, Фиц.

— В Бонн?

— Нет. Сначала в Гамбург. Гамбург — вот где все началось, именно там они сошли на берег, а не в Гавре, как я сначала думала. Из Гамбурга в Лейпциг, а дальше, может, получится выбить разрешение на въезд в ГДР, сейчас там постоянные беспорядки, поэтому, возможно, коммунисты не дадут американцу пересечь границу, а мы же не хотим, чтобы меня обвинили в шпионаже или чем-то таком. Лучше ехать прямо в Штутгарт, потом в Нюрнберг и Мюнхен. Да, они посещали города в другом порядке, но мне в конце концов надо попасть в Берлин. Берлин — вот разгадка ко всему, похищение было профинансировано оттуда.

— Ты поедешь во все эти города?

— Ага, а потом еще и в Цюрих, это конечная точка их маршрута.

— Кэм! Ты не можешь просто сказать, почему так важно, чтобы ты…

Она не раскололась, лишь призналась, что перед тем, как скормить мне очередную порцию ценных сведений, хотела стать еще ближе к ним, ближе к… Ее голос затих.

— Ближе к ним? А что насчет того, чтобы стать ближе ко мне, Камилла Фостер?!

— Только не говори, что ревнуешь к этому бедняге. Если твой единственный соперник — кавескар, умерший сотню лет назад, можешь считать, тебе повезло.

— Я серьезно…

— Если серьезно, то доверься мне. Я буду выходить на связь ежедневно, только не выспрашивай у меня детали.

Я понимал, что нужно позволить Камилле распутывать ее научными методами клубок моего недуга и искать выход из лабиринта без необходимости объяснять очередной из целой вереницы шаг, каждую зацепку кому-то далекому, пусть даже я и был жертвой. Конечно, я ей доверял.

Кроме того, мне приготовлена замечательная награда — обещание вернуться домой ко Дню благодарения с уже выполненной миссией. Меня несказанно обрадовало известие, что скоро я буду баюкать ее в объятиях, но восторг слегка притуплялся из-за того, что это означало для ее карьеры. Как же Институт Пастера?

— Они не дали двухнедельный отпуск, который был мне нужен, Фиц. Так что мы расторгли контракт, но расстались довольно полюбовно. Они будут рады принять меня в будущем, как только ты приведешь дела в порядок. Я сказала доктору Лувару, что вторая поездка в Германию нужна, чтобы помочь мужу, он ничего не стал говорить, приподнял бровь, улыбнулся, а потом изрек — о, это так по-французски, даже для ученого: «Только одна вещь важнее ДНК — это любовь». Я ответила, что, на мой взгляд, вся ДНК скрепляется любовью. Я правда в это верю. Так что не беспокойся, Фиц.