В постели со Снежной Королевой - Тронина Татьяна Михайловна. Страница 63

— Хотите еще салата?

— Давай… Только ты мне еще хлеба отрежь, что ли! Слушай, если ты сейчас одна, то можно вас с Борисом…

— Калерия Львовна, опять? — сурово одернула ее Алена. — Давайте о чем-нибудь другом поговорим.

Гостья задумалась, а потом спросила:

— Я слышала, тебе сосед, старик, квартиру свою завещал?

— Все-то вы знаете…

— Как-никак столько лет в органах работаю… Это ты молодец, что старика уговорила квартиру себе завещать, — ведь у него родных совсем не было?

— Я его не уговаривала! — покачала Алена головой. — Он сам. Я про его планы вообще ничего не знала.

— Ну да, уж мне-то не ври! — добродушно усмехнулась гостья. — Просто так ничего не бывает, это я уж точно знаю… Так вот, приходят они к нам — Борис со своей Любкой, и заявляют…

Калерия Львовна пустилась в подробный пересказ того, о чем они говорили и какие беды теперь ей, Калерии Львовне, ждать от Любы. Вырисовывалась поистине апокалиптическая картина. Алена принялась успокаивать Калерию Львовну, но та успокаиваться никак не хотела — и снова принялась твердить о том, как она была не права, что пятнадцать лет назад не позволила сыну жениться на Алене.

Они сидели и разговаривали — почти как близкие подруги. Алена вдруг подумала, что Калерия Львовна, наверное, теперь постоянно будет заходить к ней и жаловаться на Бориса. Пройдут годы — и ничего не изменится, кроме того, что вместо пятнадцати лет будет двадцать, потом двадцать пять…

На следующий день Алена поехала к Серафиме. Ту уже перевели в другую больницу, где разрешили посещения и, кроме того, позволяли гулять во дворе. Алену удивило, что ограда тут была совсем несерьезной — любой желающий мог сбежать.

— Ага, а ты думала, тут насильно держать будут? — саркастически усмехнулась Серафима, когда Алена озвучила свои мысли. — Нет, не хочешь — не лечись… Это только совсем уж буйных запирают.

— А тут есть?

— Не знаю. По-моему, тут одни старухи со склерозом… — пожала плечами Серафима. В стеганом халате и наброшенном поверх ядовито-зеленом пальто с оторочкой из желтого меха она смотрелась несколько странновато. Из-под толстой вязаной шапки торчали пряди рыжих волос.

Алена и Серафима ходили по аллее и жмурились от солнца и не растаявшего еще снега. В кустах, среди голых ветвей, оглушительно чирикали воробьи.

— Ты выглядишь гораздо лучше.

— Мерси…

— Я пыталась дозвониться Николя…

— Нет, не надо! — умоляюще воскликнула Серафима. — Не звони ему, пожалуйста…

— Если бы я заранее знала, что ты из-за этого Николя в дурдом попадешь, то я бы его собственными руками… — Алена мстительно сжала кулаки.

— Я не из-за него, я из-за себя. Я просто… Нет, лучше не будем об этом!

Они замолчали, глядя на ослепительно синее небо.

— Весна… — пробормотала Серафима. — Как же мне не хватало солнца! Знаешь, я ведь все равно чувствую себя счастливой, несмотря ни на что… Это странно, да?

Она сняла перчатку и отломила маленькую веточку с куста.

— Нет, — покачала головой Алена.

— О чем ты думаешь? — с любопытством спросила Серафима.

— Сейчас? О Кашине. Все-таки жаль, что я так мало обращала на него внимания. Ты веришь, что есть жизнь после смерти? Ужасно хочется верить… Тогда он сейчас с Кириллом Глебовичем Лигайо. И с Лизой Соловьевой.

— С какой еще Лизой?

— С одной девушкой… Они дружили все втроем, давным-давно.

— А-а… — улыбнулась Серафима уголками губ. В самом деле, щеки у нее слегка порозовели — то ли от свежего воздуха, то ли лечение пошло на пользу. — Слышала анекдот?

— Какой?

— Жизнь прекрасна, если правильно подобраны антидепрессанты! Это как раз в тему.

— Фимка, ты еще над этим шутишь! — притворно рассердилась Алена.

— Нет, правда… — сказала Серафима и закружилась по аллее. — Я жива, жива, жива… Боже мой, как хорошо! Ты что вечером будешь делать?

— Этим вечером? На работу пойду. Буду играть для пьяной публики, — засмеялась Алена. — Надо еще домой заехать…

— А когда в квартиру Кашина переберешься? Скоро?

— Нет, не очень. Полгода надо ждать… В общем, морока. И налог придется платить большой! Но ничего, разберемся.

…После своих выступлений Алена всегда старалась удрать от Халатова — ведь тот вечно нуждался в собеседниках.

Но на этот раз, забывшись, Алена спокойно шла по служебному коридору.

— Алена! Можно вас на минутку?

Халатов потащил ее на второй этаж. Там за столом сидел пожилой полный мужчина с гуцульскими усами Он показался ей как будто знакомым… Впрочем, к Халатову всегда приходили известные люди.

— Вот, Георгий Михайлович, наша звезда… Алена, познакомься, это Георгий Михайлович, интересовался тобой. Слушал — и буквально слезами обливался. Да, да, да, я не шучу! Мы тут об искусстве сейчас говорили…

Новый знакомый поцеловал у Алены руку.

— Так вот, Аленушка, я как раз упомянул о том, что кинематограф в наши дни ставит перед художником особые задачи, — произнес он хриплым басом. — Поставленная тема должна раскрываться в нескольких направлениях, в том числе и звуковое оформление фильма должно совпадать с неким образом…

Алена слушала и ничего не понимала. Но тут, к счастью, на стол поставили блюда с едой.

— Эх, хорошо… Вы сейчас, Георгий Михайлович, оцените мое искусство, — от избытка чувств пошевелил над ними пальцами Халатов. — Ведь это не искусство даже, а целая наука! Вот мы сейчас за одним столом сидим, а должен быть еще другой стол, отдельный, для закусок… Как раньше кормили дорогих гостей? Перво-наперво к холодным закускам подавали в качестве аперитива херес, желающим — водку. А собственно обед, проходивший далее уже за основным столом, начинался с супа. Как правило, подавали два супа: бульон с яйцом и гренками — и заправочный, например, русские щи или рыбную солянку

— Щи я люблю… — пошевелил усами гость. — Ну, за знакомство…

Алена мужественно проглотила стопку водки, и внутри сразу стало горячо. Она потянулась к холодцу.

— …так вот, далее шли горячие закуски — скажем, блины с икрой. Ну, а венцом обеда считалось основное горячее — молочный поросенок. Или там фазан, индейка, телячьи медальоны… Заканчивался обед сладким: пятислойной гурьевской кашей или омлетом-сюрпризом — запеченным в яйце мороженым. И только после сладкого, тоже за отдельным столом, шел десерт — мороженое, фрукты, шоколад, кофе и ликеры… Алена, а теперь вот рыжиков соленых попробуйте. Видите, какие — рубленные с луком и клюквой…

— Раньше люди умели жить, — сказал Георгий Михайлович. — А почему? А потому что никуда не торопились. Сейчас ведь что — сплошной цейтнот… Да, Алена, чью музыку вы сейчас исполняли?

— Ничью, — ответила она, с удовольствием хрустя рыжиками. — Это импровизация.

— Да?.. Надо же! — покачал тот головой.

— Французам хорошо, — рассуждал Халатов, блестя темно-карими, прямо-таки вишневыми веселыми глазами. — Выловили они там устриц или креветок, сбрызнули лимонным соком, украсили — раз-два, и готово. А русская кухня чрезвычайно сложна в приготовлении, ингредиентов очень много, и не дай бог какого-нибудь нет… Скажем, чтобы сварить настоящие русские щи из квашеной капусты, нужны и репа, и корень сельдерея, и белые грибы, и майоран… В советские времена была просто катастрофа — продуктов всегда не хватало, вот и пришло все в упадок.

Принесли поросенка, фаршированного гречневой кашей.

— Ну, за всеобщее изобилие! — сказал гость.

Чокнулись — и дружно напали на поросенка. От гречневой каши шел пар, истекало соком нежное свиное мясо… Алена вдруг поймала себя на мысли, что никогда еще не ела столь вкусных кушаний. Или раньше ей было просто все равно, что она ест?

— Смотрю на вас, и сердце радуется… — словно услышал ее мысли Иван Родионович. — Радуете вы меня своим аппетитом, Алена! А что это значит?

— Что? — с набитым ртом спросила она.

— Только одно — к вам вернулась радость жизни. Помните, я говорил вам об этом?

— Возможно… — Она вытерла губы салфеткой и слегка затуманившимся от сытости взглядом уставилась на глиняный горшочек, стоявший перед ней.