Базилика - Монтальбано Уильям. Страница 41
Всадники были богатыми людьми, в одежде из заграничного твида и мягкой кожи, и прибыли они этим чудесным утром из города черепичных крыш, расположенного в лежавшей внизу долине, чтобы объехать свои земли, как в течение четырех веков поступали землевладельцы в Латинской Америке. Их лошади были норовистыми и дорогими животными: эмблемы, бережно выращиваемые, с гордостью и небрежностью используемые, от которых в конце концов без сожаления избавлялись, как от надоевшей одежды или женщин.
Двое молодых мужчин издевались над крестьянином, грязным, пахнувшим землей и съежившимся от страха. Они теснили его лошадьми, хлестали плетками.
Мужчина постарше с расстояния нескольких шагов наблюдал, как запыхавшийся крестьянин, подняв руки, чтобы защититься, потерял равновесие и неуклюже упал. Молодые люди смеялись, глядя, как он с полосками грязи на лице тяжело поднимается на ноги. Крестьянин стянул свою шляпу и, пока всадники кружили вокруг него, стоял молча, уставившись под ноги.
— Ты нарушил границы чужого владения.
— Прошу прощения, сеньор.
— Ты знаешь, чья это земля?
— Это не моя земля.
— Ты знаешь, кто владелец?
Жест в сторону мужчины постарше, прикуривавшего тонкую сигару от блестевшей на солнце фигурной золотой зажигалки.
— Это Дон Патрисио, patron. [80]Это его земля.
— А я кто?
Крестьянин со страхом взглянул на светловолосого молодого человека на фыркающей черной лошади.
— Его сын сеньор Эрнесто, который учится в Америке.
— Что ты здесь делаешь? — спросил второй молодой человек.
— Я заблудился, простите.
— Врешь! Ты знаешь, где находишься. Ты знаешь, что чужакам не разрешается появляться здесь, — крикнул тот, которого звали Эрнесто. Он подался вперед с плеткой наизготовку, ударив так, что на лбу крестьянина выступила кровь.
— Простите меня, я не сделал ничего дурного, — произнес крестьянин, не поднимая глаз.
— У тебя странный акцент, нездешний, — осуждающе произнес другой всадник, одной рукой без усилий сдерживая свою чалую лошадь. — Откуда ты?
Крестьянин указал на восток, на морщинистую группу крутых горных кряжей и узких долин, на сотни километров растянувшихся в сторону моря.
— Что у тебя в кармане? Что ты украл?
— Ничего.
Из промасленной кобуры, за которую было заплачено больше тысячи долларов в фирменном магазине на Беверли Хиллз, всадник на чалой лошади выдернул пистолет с отвратительным длинным дулом. Пистолет был черный и такой же лоснящийся, как его волосы, стянутые сзади в хвост.
— Что у тебя в кармане? Последний раз спрашиваю.
Мужчина постарше тихо сказал:
— Не нужно, Карлос. Это не касается безопасности.
— Но он животное, вор.
Карлос злился. «Кольт» застрял, когда он вытаскивал его. Продавец уверял, что кобуру когда-то носил Док Холидей, и все-таки «кольт» застрял.
Мужчина постарше сказал:
— Он не делает нам ничего плохого. Кажется, неделю не спал, а не мылся и того больше.
Затем он обратился к крестьянину:
— Покажи, amigo. [81]Покажи мне, что у тебя.
— Si, patron, [82]— последовал быстрый ответ.
Грязными пальцами, неуклюжими, как лопата, крестьянин вытащил мешочек из кармана и передал его через завитки сигаретного дыма хозяину по имени Патрисио.
Разноцветные кусочки глины, обработанные костяные обломки и черный камень с глубокими насечками высыпались на мягкую ладонь Патрисио.
Хозяин молча рассматривал сокровища крестьянина.
— Мусор какой-то, — сказал его сын Эрнесто.
Карлос втиснул пистолет обратно в предательскую кобуру и ударил крестьянина по голове, компенсируя досаду.
— Я думал, он нашел что-то ценное, — сказал он.
Молодые люди закурили.
— Где ты нашел это? — спросил патрон спустя некоторое время.
Крестьянин, заслонив глаза от солнца, указал вверх на холм.
— Там есть пещера.
— Зачем ты полез в пещеру?
— Я искал змей.
Крестьянин был напуган. Речь его была невнятной.
— Змеи, я убиваю змей и продаю кожу.
— А также съедаешь мясо. Да? — спросил патрон. Крестьянин кивнул. — Что еще ты нашел в пещере, сеньор Змеелов?
— Там было очень темно. Я нашел это, там были и другие вещи, но они слишком большие, и я не смог их унести. У меня с собой только маленький фонарь. Я испугался. Это ваша земля, простите. Возьмите это… это подарок.
Эрнесто смял сигарету и сказал:
— Vamos. [83]Хочу в джакузи.
Лошадь Карлоса послушно сделала два шага по направлению к тропинке.
— Подожди, — приказал хозяин. — Ты отведешь нас в пещеру, Змеелов?
— Как пожелаете, хозяин. Это недалеко.
— Черт, Papi, — заныл Эрнесто. — Зачем нам тащиться в эту вонючую пещеру? Мы можем скупить все музеи, набитые точно таким же барахлом, если тебе этого так хочется.
— Заткнись, — резко ответил хозяин. — Это следы материальной культуры индейцев. Камень был обработан человеком, он, может быть, доисторический. Это наша земля, это наше наследие — и твое тоже, студент. Сколько поколений жизнь нашей семьи была лучше, чем жизнь нашего друга Змеелова? Совсем немного.
Он отпустил стрелка.
— Карлос, отправляйся назад и передай повару, чтобы задержал обед, может, на час.
Крестьянину он сказал:
— Змеелов, мы с сыном пойдем с тобой.
Карлос развернул свою великолепную чалую лошадь и уехал.
Они привязали лошадей к кустам и около двадцати минут взбирались вверх по холму. Крестьянин шел легко, потертая шерстяная ruana, [84]служившая ему верхней одеждой и одеялом одновременно, развевалась за его спиной.
Когда-то здесь выращивали кофе, но нынче большей частью это была поросшая кустарником плодородная красная земля вулканического происхождения, невспаханная и заброшенная. Отец с сыном изо всех сил старались не отставать. Когда наконец они достигли вершины холма и, пошатываясь, вышли на почти плоскую поляну с большим тенистым красным деревом, крестьянин уже ждал их.
— Вот и пришли.
— Слава тебе, Господи, за эти небольшие милости, — сказал его сын. Он промокнул лоб шелковым платком.
— Я не вижу пещеры… — начал было отец, но замолчал, увидев, что свисает с дерева.
Змеелов сбросил свою шляпу. Сутулость, раболепие крестьянина, а также его провинциальный акцент исчезли. Он превратился в незнакомца с резким голосом, который вел себя, как хозяин. Только мертвый взгляд остался прежним.
— Кто ты? — спокойно спросил Патрисио Кабальеро.
— Я же говорил тебе. Я ловлю змей.
Мой испанский был резче. Я отказался от мелодичных интонаций и более мягко произносимых гласных. Моя речь больше не походила на испанский язык бедняка с Анд, это был грубый язык, в котором безошибочно узнавался карибский акцент. Я был дома.
— Иногда мне кажется, что я — судья. Главный судья. Я ждал тебя, неделями ждал. Если бы ты не появился сегодня, ты пришел бы завтра. Может, это произошло бы где-нибудь еще, но мы бы обязательно встретились. Я долго ждал. Что для меня еще одна неделя, еще один день?
— Papi, что происходит?
— Заткнись, Эрнесто.
Кабальеро отдышался. Он потянулся в карман рубашки за новой сигарой.
— Тебя, наверное, как-то зовут? Как твое имя, фамилия, сеньор Змеелов?
— Имя — неважно. Но я хочу, чтобы ты знал, кто я. Это важно. Когда-то я был законником в Майами.
— Ты что, из наркополиции? Или сам по себе? Может, истребитель вредителей за вознаграждение? Ковбой, который пришел, чтобы похитить нас, запихнуть в самолет? Ты действительно вообразил, что такое возможно?
Улыбка крестьянина не поднималась выше его пустых глаз.
— О нет, не так изящно.
— Papi, я его знаю! Я знаю, кто он такой, — в страхе и волнении лепетал юноша. — Он тот вор-полицейский, который убил Педро и украл наши деньги. Ты помнишь? Около двух лет назад Сантьяго убил его семью, но денег мы так и не увидели. Ты должен его помнить!