Семь дней до Апокалипсиса (СИ) - Чайка Дмитрий. Страница 26

— Это жезл Вельзевула, а не фаллоимитатор! — торжественно перебил ее Лёха, избавив себя от подробностей.

Молния бессильно ударила в Лильку, но иммунитет от банка «Пинкофф» еще действовал. Она только поморщилась, но костюм из латекса был безнадежно испорчен.

— Да? Никогда бы не подумала, — поморщила Лилька хорошенький носик. — Тут его вчера один командировочный оставил, а я решила, что мне еще один извращенец попался.

— Где он? — сделал стойку Лёха.

— Нет его больше, — опустила глаза Лилька. — Лёшенька, ну ты же знаешь. Каждое полнолуние я должна план сдавать, четыреста гигакалорий. Если тебя сильно интересует, где он сейчас находится, то могу дать адрес ближайшего морга.

— Ты не возражаешь? — протянул Лёха руку за жезлом и оказался в кабинете Левиафана.

— А, майор! — Левиафан сидел, задрав копыта на стол, и бросал дротики в мишень, висевшую на стене. Когда они заканчивались, то сами выдирались из доски и с тихим шелестом плыли к хозяину, укладываясь на стол в аккуратный рядок. — Нашел?

— Нашел! — торжественно сказал Лёха. — Земля спасена!

— От чего спасена? — рассеянно поинтересовался Левиафан, на лице которого была написана решимость и отвага. Он прицеливался.

— Но как же… — растерялся Лёха. — Ты же сам сказал, что если не найду жезл Вельзевула, то Солнце превратится в сверхновую звезду, а Земля погибнет в пламени. А ты где?

— Что б ты сдох, придурок! — раздалось из-под стола. — Это же была фигура речи, чтобы ты булками порезвее шевелил. А то расслабились, понимаешь!

— Ах, фигура речи? — разъярился Лёха. — Я с родной планетой успел попрощаться, кредит в банке «Пинкофф» взял…

— Ты совсем дурак? — вежливо поинтересовался Левиафан. — Гаси немедленно!

— Так там третий день новой луны… Галактика Млечный Путь… — опять растерялся Лёха. — Не знаю я, как его гасить. Да я и не собирался.

— Вот ведь кретин, — сплюнул демон. — Наберут по объявлению! В приложении можно досрочно гасить без штрафов. Ты из какого года? Из 1812? Тебя что, ядром в Бородинской битве убило?

— Да нет, попозже, — задумался Леха. — А книга?

— Что книга? — удивленно посмотрел на него демон.

— Посмотри во что книга превратилась! Тут раньше свинья из мультиков была нарисована.

Лёха и сам удивился, но автобиография Свинки Пепы превратилась в огромный фолиант, обтянутый потемневшей кожей. На переплете в прихотливом порядке были разбросаны сургучные печати с оттиском в виде чудища, голова которого была украшена семью рогами. Печатей тоже оказалось семь штук.

— Ты зачем это сюда притащил? — тонким голосом завизжал Левиафан. — Я с каптера шкуру сдеру.

— А что это такое? — удивился Лёха. — Там один товарищ ее пытался открыть, а она не открывается. Он еще удивился тогда. Странная, сказал, книга. Написана на непонятном языке и открываться не хочет.

Левиафан сменил красный цвет лица на молочный, и теперь лежал, держась за сердце.

— То есть, ты, дубина, не знаешь, что это за книга, которую открыть нельзя, и на которой семь печатей стоят?

— Нет, не знаю, — помотал головой Лёха.

— И фраза: «И никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею, раскрыть сию книгу, ни посмотреть в нее» тебе ни о чем не говорит?

— Не говорит, — помотал головой Лёха. — Вообще ни о чем не говорит.

— Ну, вот и хорошо! — внезапно успокоился демон. — Ладно, давай сюда жезл и дуй на новое задание,

— Какое еще задание? — раскрыл Лёха в изумлении рот.

— У тебя же контракт на сто лет? Забыл? — не менее удивленно уставился на него демон. — Ты что, думаешь, палку срубил и все? Тут тебе не здесь! Расслабились, понимаешь!

— Хрен тебе! — закинул Лёха ноги нас стол. — Ты меня надул при приеме на работу. Тут больше года никто не служит.

— Ну, надул, — пожал плечами Левиафан. — Так тебя же грех не надуть, ты ведь лошара, каких поискать. А тут тебе, на минуточку, Ад, а не областная филармония!

— Требую пересмотра контракта, — нахально сказал Лёха. — Меня все равно скоро банкиры на органы разберут. Мне же кредит платить нечем.

— Да, банкиры — это серьезно, — пожевал губами демон. — Так и быть, дам тебе шанс. Если справишься, твое счастье. Даже таким, как ты, олухам, шанс положен. Слушай вводную…

— Это не все, — перебил Лёха. — После реинкарнации я в МВД служить не пойду. Лучше еще сто лет на сковородке! Я хочу стать… э-э-э… знаменитым стендап-комиком.

— Говно вопрос, — не поменялся в лице демон. — У тебя все?

— Не все! — ответил Лёха. — Еще хочу, чтобы пенсии повысили, а учителям и врачам зарплату добавили. Вот!

— Теперь все? — спросил Левиафан, который что-то черкнул в блокноте.

— Теперь все! — выдохнул Лёха, у которого закончилась фантазия. — Давай свою вводную!

— Тебе нужно найти главного оптовика, через которого долбославам эльфийская пыльца поступает. Срок — две недели.

— Хрен тебе! Год! — вконец охамел Лёха. — Я твой висяк закрою и сразу на пенсию пойду!

— Ладно, — сдался демон. — Договорились! Это все равно глухарь. Если раскроешь, так и быть, отпущу тебя в оперской рай. А если не раскроешь, будешь у меня до конца срока мордобои по общагам расследовать и принимать заявления от кошатниц, находящихся в терминальной стадии маразма. В участковые пойдешь, майор!

Левиафан посмотрел на резко побледневшего Лёху, и торжествующе добавил:

— А служить будешь в Воркуте, в декабре девяносто восьмого. И он, этот декабрь, будет длиться ровно сто лет! Ощутил? А то расслабились, понимаешь! Но, если раскроешь висяк, так и быть, катись на свои Мальдивы, или куда там тебе положено.

— Поклянись! — Лёху передернуло от услышанного. Майор начинал свой трудовой путь участковым уполномоченным, и отлично осознавал, что ему грозит. Да лучше на раскаленной сковородке до конца срока просидеть.

— Клянусь! — подтвердил демон. Небо за окном расчертила кривая молния. — Клятва засвидетельствована небесами!

— Тогда я пошел? — спросил Лёха. — А то мне еще спецсредства каптеру сдавать.

— Иди, майор, иди. Работай! — рассеянно сказал Левиафан, снова прицеливаясь в мишень. — Расслабились, понимаешь!

Леха переместился на склад материальных ценностей, где уходили в бесконечность стеллажи, на которых было все, что только есть на свете. Стены, выкрашенные масляной краской, бликовали в неверном свете сороковаттных лампочек, которые с трудом рассеивали непроглядную тьму.

Каптер принял у Петрова по описи материальные ценности. Как то: Фарфоровую Собачку с Самыми Грустными Глазами На Свете, прижизненную фотографию голой Елены Троянской и автобиографию Свинки Пепы на монгольском языке.

— У тебя снова открыт лимит, майор, — сообщил каптер. — Что будешь брать?

— Банковская карта с бесконечным количеством денег, — начал он.

— Фу, какая скука! Ты сегодня не оригинален, — скривил пятачок каптер. — Опера, все до одного после первого задания делают этот заказ. Ну, кто жив остается, или кто не едет голой жопой на сковороде жариться. Радуйся, у тебя новое дело по разряду особой важности проходит. Хрен бы я тебе ее дал. Только важнякам и положено. — И он бросил на стол банковскую карту.

— Бунгало на Мальдивах, арендованное на год, — вдохновенно продолжил Лёха.

Каптер возвел глаза к потолку, а на лице его было написано полнейшее разочарование.

— Триста двадцать два! Ну почему вы такие предсказуемые? Ну почему всегда Мальдивы? Свет вам клином на Мальдивах сошелся?

— Ты по земле когда-нибудь бегал? — сурово спросил его Лёха. — В смысле, в розыске служил?

— Нет, — честно признался каптер. — Я уже двести восемнадцать лет на этом складе работаю.

— Тогда ты не поймешь, что значит для опера, когда вокруг тихо, — начал пояснять Лёха, постепенно переходя на крик. — Ты просто не в состоянии понять этого кайфа. Когда не горят сроки, когда не нужно раскрыть на одно тяжкое больше, чем в прошлом году, когда не нужно быть в 4–30 утра на обыске в ста километрах от дома. Да когда, мать твою, можно просто выспаться в субботу, потому что в субботу у тебя ВЫХОДНОЙ! Понял, зеленая харя? Эх, да кому я это объясняю!