Изменить нельзя простить (СИ) - Томченко Анна. Страница 11

Я приподняла бровь, не припоминая, когда успела рассказать про глупую ситуацию с Бестужевым.

— Не удивляйся, просто однажды стрельнула глазами на экран, — Ляля взмахнула вилкой, и с неё слетел кусочек авокадо. Джем возрадовался пище богов и чуть не опрокинул стул, под которым сидел, когда стартанул подобрать оброненную подачку. Я наступила на нее и не дала сожрать.

— А это кто такой? А чем он занимается? А вы хорошо друг друга знаете?

Если Лялю не остановить, вопросы будут множиться в геометрической прогрессии.

— Кирилл Бестужев. Хам, наглец, мудак. Богат. Не дурён собой. Думает, что все хотят с ним, хотят его… Столкнулась по работе. Пытаюсь забыть, как страшный сон.

Я старалась отвечать быстро. Не задумывалась. Глаза Ляли блестели огнем азарта, но у меня оставалось одно очень важное дело, поэтому я постаралась максимально быстро свернуть тему.

— И нет, Ляль, — закончила я. — Мне не нужны такие знакомства.

— Но… — начала подруга, не дожевав тост.

— Но ты меня обяжешь, если сегодня мы не вернёмся к этой теме, потому что мне надо уехать. А перед этим собраться с мыслями.

Ляля понуро опустила голову и протянула Джему кусочек тоста, теперь без авокадо. Я допила свой чай и встала загружать посудомойку. Ляля вертелась рядом как лисица. Она явно хотела устроить масштабное что-нибудь.

— Ева, а может, вечером погуляем? Хочешь, я тебя со своим Марком познакомлю?

Кружка выскользнула у меня из рук и громко звякнула. Я подняла глаза на подругу.

— Это кто? Ещё один ухажёр?

У Ляли было воздыхателей как навоза за баней, поэтому одним больше, одним меньше…

— Нет, он просто друг. И он одинок. И он такой… надёжный…

Я отмахнулась. Это проще, чем объяснять, что мне внутри так больно, что хочется на шарфике удавиться. Поскольку я скупа на эмоции, всем, даже Ляле, кажется, что я не сильно переживаю, но каждое слово Андрея, каждый грязный намёк, который хоть раз звучал в нашем браке, теперь разъедали душу лучше соляной кислоты. Мне даже говорить об этом было больно, словно я нарушу данное давным-давно себе же слово.

После полудня я выбралась из дома. На улице уже жарило, и я печалью смотрела на количество бензина в баке. Кондиционер ещё поджирал. Но бросить машину и пересесть на общественный транспорт было бы порогом финансового отчаяния. У меня были сбережения. И, думаю, с новой работой скоро срастется. Плюс фирма должна выплатить мне небольшую сумму. Если все стабилизируется, скоро я съеду от Ляли.

Нет. Подруга у меня хорошая. Это я плохая. Мне физически тяжело сейчас находиться среди людей. Мне казалось, я как чудовище с гнилой душой сейчас отравляю окружение своей болью. А ещё совсем дурацкое желание — закрыться одной в темноте и тишине и выть. Возможно, мне так удалось бы заплакать…

Я выехала на проспект, и тут меня охватил мандраж.

Что я скажу?

А главное, вообще не делаю ли я ошибку? Может, меня на порог дома не пустят. Или хуже того, начнут во всем винить.

Закралась нехорошая мысль просто вернуться к Ляле и подать заявление на развод, но я резко свернула к развязке, что вела за город. Нельзя трусить. Я все смогу. И у меня было ровно полчаса, чтобы понять, как это я могу сделать. А потом сразу разрывать отношения с Андреем.

Люди от жары стали сонными и немного странными. Дважды я уворачивалась от столкновения. Девушка из машины позади вытянула руку в окно и махала проезжающей встречке. А я все сильнее паниковала. Потные ладони скользили по рулю, а внизу живота скручивался комок нервов.

Я тоже была странной.

Когда до нужного мне дома оставалось два перекрёстка, я притормозила у обочины и вышла из машины. Прошлась. Вернулась обратно и психанула.

Будь что будет.

Двухэтажный коттедж за кирпичным забором и фигурно обстриженные туи. Я медленно шла по мощёной тропинке и проворачивала фразы. Когда рука постучала по двери, в голове не было ничего путного.

— Ева, доченька, наконец-то ты объявилась!

— Привет, мам. Я… мам… — слова застряли в горле. — Мам, а мы с Андреем разводимся. Он с Соней моей…

— Я знаю… — ответила свекровь.

Глава 15 

Мои губы затряслись. 

Моя свекровь все знала. 

Она знала, что Андрей изменял мне и… 

И я как дура на дне рождения строила себе красивую картинку, уверяла, что не хочу расстраивать, но все это было лишним. Даже если бы я при всех заорала, что в курсе всего, что знаю все, это ничего бы не изменило. 

Все в тот вечер были в курсе. 

Одна я как блаженная пыталась сохранить иллюзию семьи, которой у меня никогда не было. 

Кислая слюна скопилась во рту, и я оглянулась в панике, потому что это был первый признак тошноты. Меня воротило от всей моей жизни, от всей грязи и позора. Наверно, я чокнусь, если окажется, что и мой папа был осведомлён об интрижках Андрея. 

Меня повело в сторону, и свекровь схватила меня за руку. Я попыталась дёрнуться назад, но голос остановил: 

— Ева, девочка моя… Господи ты вся побледнела. Идём, заходи, сейчас я тебя накормлю, напою… Будешь ромашковый чай? — свекровь тянула меня в дом, а я только качала головой. Мне было страшно. Страшно услышать правду от неё. 

В груди давило так сильно, что я с трудом могла сделать вдох. Из-за гула в ушах я не слышала, что мне говорила мать Андрея. Или это чайник шумел? Я просто смотрела, как свекровь открывала рот, что-то мне говорила, глаза ее были в поволоке слез, а нервные руки сминали фартук. 

— Я не понимаю… — вяло сказала я, и мой голос разрушил ватную беззвучную стену. 

— Так и я тебе о чем, доча, — свекровь не выдержала и утерлась кухонным полотенцем. Отвернулась от меня к плите и стала греметь крышками. — Покушаешь? Я пирожки напекла. Или хочешь, компот вишнёвый, твой любимый, вытащу… 

Я просто кивала. Хотя кусок в горло не лез. Но я давилась пирожками, компотом под щебет матери Андрея. 

— Я ведь не так его растила, Евушка… — снова слёзы и полотенце. У меня сердце сжималось, когда свекровь расстраивалась. Я сразу вспоминала маму, которая тяжело болела, и перед уходом ей все труднее становилось улыбаться. У меня отложилось, что любая печаль на лице всегда признак боли физической. 

Я снова отпила из стакана компот и уточнила: 

— Мам… а как ты поняла? 

Свекровь взмахнула руками и замерла на полуслове. Потом присела напротив и призналась: 

— Да никак я не поняла. Не вовремя приехала к вам, — свекровь придвинула ко мне графин с компотом и продолжила: — На Пасху ты ведь на работе была. Ещё поговорили, ты мне рассказала, что даже яйца не покрасила… Ну, я думаю, бедная моя… Растолкала отца, и поехали. Собрала полную сумку яиц, куличей, салаты в контейнеры. Ну как обычно. И думаю, ну раз все равно ты на работе, чего в дверь-то звонить. Вытащила свой ключ от вашей квартиры. Только зашла, даже до кухни не добралась, чтобы все сложить в холодильник, а мне навстречу Сонька в твоём халате… Ну тут я чуть не упала… 

Свекровь снова протерла глаза и тяжело вздохнула. 

— А я смотрю на Соньку и вообще не понимаю, что происходит. С чего бы ей без тебя в квартире ошиваться. Смотрю на неё, а она вся растрепанная, глаза блестят, румянец. У меня сердце как сжалось от одной мысли. А внутри успокаиваю себя, что, может, мне показалось, что может все не так… А следом Андрей из спальни выбегает и штаны застегивает, и давай кричать, что чего это я своими ключами открыла дверь. Я глазами хлопаю и не понимаю, как из моего доброго мальчика выросло это? 

Свёкор пришёл на всхлипы и остановился на пороге, покачал головой, махнул рукой и снова ушёл. Я встала со своего места и приблизилась к свекрови. Обняла за плечи. Всхлипы стали сильнее. 

— Я о него все яйца разбила. Швырнула в него сумкой с гостинцами. А он мне: «Мама, успокойся», а как уже успокоишься? Как? 

Свекровь повернулась ко мне и обхватила за шею руками, прижала к себе так сильно, что я осталась стоять в неудобной позе, но отстраниться не могла. Просто гладила женщину, которая для меня стала матерью.