Встреча с хичи. Анналы хичи - Пол Фредерик. Страница 10

Однако, похоже, группа мистера Лукмана обладает доступом к ним… а это означает не только деньги, но и влияние… и по отдельным замечаниям во время отдыха или еды Уолтерс заподозрил, что этими деньгами и влиянием они обязаны человеку по имени Робинетт Броудхед.

Соляной купол был найден, места для бурения подобраны, главная работа экспедиции выполнена. Оставалось только проверить еще несколько возможностей и завершить исследования. Даже Лукман несколько расслабился, а по вечерам все чаще разговоры заходили о доме. Оказалось, что их дом вовсе не Ливия и даже не Париж. Это Техас, где у них оставались в среднем по 1,75 жены и с полдесятка детей на каждого. Не очень равномерно распределенных, как мог судить Уолтерс, но здесь арабы, вероятно умышленно, не вдавались в подробности. Чтобы побудить их к большей откровенности, Уолтерс стал рассказывать о Долли. И рассказал больше, чем собирался. О ее крайней молодости. О ее представлениях. Ее наручных куклах. Он рассказал, как искусно делает Долли этих кукол – утку, щенка, шимпанзе, клоуна. И лучше всех – хичи. У хичи Долли уходящий назад лоб, клювастый нос, торчащий подбородок, глаза раскосые, как на египетских настенных росписях. В профиль такое лицо – почти сплошная наклонная линия: все это, конечно, вымышлено, потому что никто не видел хичи.

Младший из ливийцев Фавзи рассудительно кивнул:

– Хорошо, когда женщина зарабатывает деньги.

– Дело не только в деньгах. Это дает ей занятие, понимаете? Но все же я боюсь, что ей скучно в порту Хеграмет. Поговорить не с кем.

Ливиец по имени Шамин тоже кивнул.

– «Программы, – мудро посоветовал он. – Когда у меня была только одна жена, я купил ей несколько программ для того, чтобы у нее была компания. Помню, особенно ей нравились «Дорогой Эбби» и «Друзья Фатимы».

– Я бы хотел сделать то же, но на Пегги пока еще ничего подобного нет. И ей очень трудно. И я не могу ее винить. Иногда мне хочется любви, а она… – Уолтерс смолк, потому что ливийцы рассмеялись.

– Во второй суре сказано, – с грубым смехом заявил Фавзи, – что женщина наше поле и мы можем возделывать это поле, когда захотим. Так говорит Аль Бакара по прозвищу Корова.

Уолтерс, сдерживая возмущение, решился пошутить:

– К сожалению, моя жена не корова.

– К сожалению, твоя жена не жена, – насмехался араб. – У себя в Хьюстоне таких, как ты, мы зовем подкаблучник. Позор для мужчины.

– Знаете что… – начал Уолтерс, покраснев; но взял себя в руки. У кухонной палатки Лукман отмерял ежедневные порции бренди; он нахмурился при звуках голосов. Уолтерс принужденно улыбнулся.

– Мы никогда не придем к одному мнению, – сказал он, – но не стоит ссориться. – И попытался сменить тему. – Интересно, – сказал он, – почему вы решили искать нефть именно на экваторе?

Фавзи поджал губы и пристально посмотрел на Уолтерса, прежде чем ответить:

– У нас есть много указаний, что тут может быть нефть.

– Конечно. Все эти снимки, они ведь опубликованы. Это не тайна. Но в северном полушарии, в районе Стеклянного моря, местность еще более многообещающая.

– Хватит! – прервал Фавзи. – Тебе платят не за то, чтобы ты задавал вопросы, Уолтерс.

– Я только…

– Ты вмешиваешься не в свое дело, вот что ты делаешь!

Снова голоса зазвучали громко, но на этот раз подошел Лукман с восемьюдесятью миллилитрами бренди для каждого.

– В чем дело? – спросил он. – О чем спрашивает американец?

– Не важно. Я не ответил.

Лукман некоторое время смотрел, держа в руке порцию бренди Уолтерса, потом неожиданно поднес ее ко рту и выпил. Уолтерс подавил протест. Не имеет значения. Он совсем не хочет пить с этими людьми. И вообще тщательное отмеривание миллилитров не мешает Лукману пропускать порцию-другую в одиночестве, потому что лицо его покраснело, а голос охрип.

– Уолтерс, – взревел он. – Я наказал бы тебя за твое вынюхивание, но это не важно. Ты хочешь знать, почему мы ищем здесь, в ста семидесяти километрах от того места, где будет сооружена петля? Тогда посмотри вверх! – И он театрально указал на темнеющее небо и со смехом ушел. Через плечо бросил: – Больше это не имеет значения!

Уолтерс посмотрел ему вслед, потом поднял глаза к ночному небу.

Яркая голубая бусина скользила на фоне незнакомых созвездий. Транспорт! Межзвездный корабль «С. Я. Броудхед» вышел на высокую околопланетную орбиту. Уолтерс видел, что корабль снижается, приближаясь к планете, огромный спутник в форме картофелины, сверкающий голубым в безоблачном небе планеты Пегги. Через девятнадцать часов он снизится. Но еще до этого Уолтерс должен быть в своем шаттле, участвовать в лихорадочной разгрузке, в перевозке пассажиров первого класса или в подталкивании капсул, в которых перепуганные иммигранты доберутся до своего нового дома.

Уолтерс про себя поблагодарил Лукмана за то, что тот выпил его бренди: он не может позволить себе спать этой ночью. Пока четверо арабов спали, он снимал палатки и собирал оборудование, загружал его в свой самолет, разговаривал с базой в порту Хеграмет, чтобы подтвердить свое назначение на шаттл. Подтвердил. Если завтра к полудню он будет в порту, то сможет участвовать в разгрузке огромного транспорта и подготовке его к обратному рейсу. На рассвете он поднял бранящихся арабов. Через полчаса они уже летели домой.

Он вовремя добрался до аэропорта, хотя внутри него что-то шептало: «Слишком поздно. Слишком поздно…»

Для чего слишком поздно? Вскоре он узнал. Когда он попытался заплатить за горючее, на указателе банковского счета вспыхнул нуль. Ничего нет на их общем с Долли счете.

Невозможно! «Так ли уж невозможно?» – подумал он, глядя на то поле, где несколько дней стоял посадочный аппарат Вэна и где теперь его не было. И, придя домой, он не удивился увиденному. Банковский счет пуст. Одежда Долли исчезла, ее куклы тоже, и, конечно, не было и самой Долли.

В то время я не думал об Оди Уолтерсе. А если бы думал, то, конечно, поплакал бы о нем – или о себе. Решил бы, что это неплохой повод для плача. Я хорошо знал эту трагедию, когда исчезает горячо любимый человек, моя любовь годы и годы назад была заключена в черную дыру.

Но правда в том, что я о нем и не думал. Занимался своими делами. Больше всего меня заботила боль в кишках, но много я думал и о террористах, угрожающих мне и всему, что меня окружает.

Конечно, не все вокруг плохо. О своих изношенных внутренностях я думал, потому что они меня заставляли это делать. Но тем временем мои новые артерии медленно укреплялись; и ежедневно шесть тысяч клеток умирали в моем невосстановимом мозге; а тем временем звезды замедляли свое движение и вселенная приближалась к своей энтропийной смерти, и тем временем… Тем временем все, если подумать, шло под уклон. Но я об этом не думал!

Но так мы устроены, верно? Продолжаем жить, потому что приучили себя не думать обо всех этих «тем временем», пока они сами, подобно моим кишкам, не заставят нас задуматься.

Эти слова Робина также нуждаются в разъяснении. Хичи очень интересовались жизнью, особенно разумной или обещавшей такой стать. У них был прибор, который позволял им улавливать чувства существ на далеких мирах.

Но этот прибор не только воспринимал, но и передавал. Собственные эмоции оператора передавались объектам операции. И если оператор был расстроен, угнетен… или безумен, последствия могли быть очень тяжелые. У мальчишки Вэна был такой прибор, когда он жил на корабле хичи. Он называл его кушеткой для снов – ученые позже переименовали его в телепатический психокинетический приемопередатчик – ТПП, и когда Вэн им пользовался, происходили события, описанные Робином.

Конечно, вы понимаете, что «ничтожность», о которой здесь говорит Робин, не принадлежит Оди Уолтерсу. Робин никогда не был ничтожеством; но время от времени ему приходилось убеждать себя в этом. Странные существа люди!