Сон в летнюю ночь (СИ) - Корнова Анна. Страница 8

— У меня пока только к худшему идет.

— Когда дело доходит до худшего, всё всегда оборачивается к лучшему.

— Пример можете привести? — перебила философские умозаключения Виктория.

— Разумеется, и не один. Вот возьмем такой случай: живу я у заставы в доме Жабоедова, — начал Мальцев свою историю.

— В чьем доме? Жабоедова? Это что, фамилия такая? — перебила Вика. Ей стало неудержимо весело: смешной рыжий Мальцев живет в доме с таким же, как он сам, смешным названием — «дом Жабоедова».

— Да, владелец дома, коллежский секретарь Жабоедов Игнат Архиповович.

— Прикольно. Мне тоже, конечно, имечко досталось — не забалуешь, но с Жабоедовым мне не конкурировать.

— Сие нам с Вами забавно, — удивительно, но Мальцев был единственным из всех живущих в восемнадцатом веке, с кем Виктория могла говорить не напрягаясь: он понимал её без перевода, — а Жабоедов своей фамилией весьма гордится, полагая, что род Жабоедовых берет свое начало от Рюриковичей.

Ветер нежно перебирал кончики косынки, падали звезды с августовского неба, и в соответствии с законами жанра заиграла музыка. Виктория вопросительно посмотрела на Мальцева, тот указал взглядом куда-то за её спину:

— Ея Высочество цесаревна Елизавета Петровна.

Вика обернулась: по Неве плыл освещенный множеством разноцветных фонариков кораблик. На палубе играл оркестр, нарядные люди стояли на носу, и до берега доносились обрывки фраз, смех. Словно видение праздника, проплывало судно мимо… Как хотелось помахать им рукой и прокричать «Счастливого пути!» — Виктория всегда так делала, когда загорала с друзьями на канале, но сейчас так поступить побоялась: может, надо поясно кланяться, когда судно царевны мимо проплывает, или «многие лета» петь…. Хорошо, что в потемках с освещенной палубы берегов не видно. «На теплоходе музыка играет, а я одна стою на берегу…». Впрочем, Виктория была не одна, с ней был друг — конопатый Мальцев. Интересно, чего он к ней привязался? Она, по местным меркам, и старая, и нефигуристая. Вон, Елизавету Петровну с берега узнать можно по бюсту пятого размера… Откуда у них всех такие груди, когда силикона здесь в помине нет? Виктория слышала от наперсниц Анны Иоанновны, что грудь надо мазать куриным пометом, а сверху накладывать капустные листы, но Виктории уже было поздно ходить в таком компрессе — время упущено. Неужели цесаревна Елизавета Петровна в отрочестве куриным пометом грудь натирала?

Виктория не успела обдумать процесс увеличения груди, потому что на кораблике начался переполох, смех, и всё перекрыл мощный баритон «За тебя, цесаревна, ничего не пострашусь!», а затем мужчина в белой рубахе прыгнул за борт. Плеск, брызги от падения, визг, выкрики… Человек легко поплыл к берегу, держа курс прямо на наших героев. Мальцев потянул Вику от кромки берега в тень кустов. Пловец вышел на берег, расправил широкие плечи и помахал какой-то тряпицей — на корабле ответили ликующими возгласами. Суденышко развернулось и устремилось к берегу. Пока судно приближалось, человек быстро наклонился и перочинным ножом стал выкапывать под деревом ямку, затем вытащил из-за пазухи что-то (в темноте не разобрать), огляделся и спрятал среди корней. Луна зашла за облако, но в темноте угадывались скорые и ловкие движения загадочного копателя. Судно между тем подошло к берегу, прямо в воду сбросили сходни, и мужчина, взобравшись на мостки, легко взбежал на палубу. «Твой платочек, Елизавета Петровна», — зазвучал красивый голос. Опять смех, возгласы… Кораблик, переливаясь весёлыми огоньками, медленно отходил от берега.

Виктория и Мальцев стояли в тени боярышника и смотрели на отплывающее судно. Всё произошло мгновенно, как в американском блокбастере. Вике очень хотелось подойти к дереву и посмотреть, что там такое было спрятано, но чужое лучше не трогать, особенно здесь, в восемнадцатом веке.

— Виктория Робертовна, взгляните: звезда падает, — прервал молчание Мальцев.

По черному небу стремительно летела яркая светящаяся точка, за ней — другая. Вика загадала: «Я вернусь к себе домой на Автозаводскую», подумала и загадала на вторую: «И Вуколов сделает мне предложение», и уже безо всяких звезд: «В моей жизни все пойдет только к лучшему!»

VII. Берег Невы, 7 августа 1740 года

Виктория Чучухина готовилась к увеселительной прогулке. «Люблю посидеть на травке», — мечтательно объявила за завтраком Анна Иоанновна. И пока стояли дни, наполненные нежным августовским теплом, было решено устроить увеселительную поездку на берег Невы. Анна Иоанновна выезжала основательно, брала с собой для развлечения шутов, горбуний, ну и, конечно, новую сказительницу Викторию. Куда ж без неё!

«День не задался с утра — жизнь с начала», — иных слов, кроме очередной цитаты из соцсетей Интернета, для комментария к подготовке пикника у Виктории не нашлось. Утром Анна Иоанновна была в прескверном настроении, бранилась, била по щекам фрейлин. Виктория не в первый раз наблюдала этот монархический беспредел, поэтому стояла тихонечко, смотрела равнодушно, зная, что нужно не высовываться. И вот тут-то на ногу Виктории и наступил царский любимец — шут Педрилло. Наступил больно, металлическим каблуком на пальцы в суконных туфельках, и подмигнул при этом весело: мол, это специально, чтобы погромче взвизгнула — неприкрытый цинизм был фишкой Педриллы.

Про Педриллу (да-да, именно его имя потом стало нарицательным, но не по ориентации, Педрилле вовсе не присущей, а исключительно из-за созвучности) надо пояснить отдельно. Ненависть у них с Викой была взаимная. Поначалу Виктория думала, что Педрилла обычный «голубой», за что Педриллой и прозван. Однако быстро выяснилось, что шут самый что ни на есть натурал, можно даже сказать, кобель, просто его итальянское имя Пьетро-Мира сокращалось для простоты общения либо в Петрушку, либо в того самого Педриллу. Но недоразумение это привело к тому, что поначалу улыбки и рукопожатия Педриллы Виктория отнесла на счет дружелюбия сексуальных меньшинств, а когда обнаружились его отнюдь не платонические намерения, вышел скандал с выяснялками. И с того времени Педрилло откровенно Вике гадил, вот как в то утро: прошелся по её ногам, Вика охнет, ахнет, взвизгнет, подпрыгнет — императрица на неё обратит свой гневный взор и начнется…

В то утро каблук Педриллы больно надавил на пальцы, но Виктория не ойкнула, только губу от боли закусила: уже научилась быть готовой ко всему, как в компьютерной стрелялке. «Ты у меня асфальт жрать будешь и гудроном запивать», — мысленно пообещала она Педрилле. Педрилла ей тоже что-то подумал, о чем Вика по его взгляду легко поняла, хотя итальянского не знала и мыслей не читала.

Когда Государыня отправилась заниматься делами — проконтролировать, насколько всё готово к поездке — Виктория, стараясь не наступать на больную ногу, поплелась к принцессе, пожаловаться на Педриллу и узнать, в каком наряде та поедет на увеселительную загородную прогулку. Но в покоях принцессы царило траурное настроение: Анну Леопольдовну императрица с собой не брала. Принцесса неделю собиралась, готовилась, но в последний момент Анна Иоанновна испугалась: мало ли что может случиться в дороге, а срок уже немалый, и потому решила оставить беременную племянницу во дворце. Виктория предположить не могла, что такого должно случиться по пути, когда кареты царствующих особ сопровождали конные гвардейцы в количестве, способном защитить не от дорожно-транспортных происшествий, а от неприятельской армии. Юлиана Менгден даже разрыдалась, когда узнала, что их «не берут гуляться». Шмыгая покрасневшим носиком, она жалобно тараторила о том, как ужасна доля принцессы, как невозможна тирания, как тяжела власть, подавляющая все желания, все порывы… Фрейлина очень рассчитывала лишний раз оказаться рядом с князем Салтыковым на расстеленных у берега коврах, и вдруг — такой облом. Несмотря на пророчество провидицы Чучухиной о невозможности этого союза, Юлиана всё на что-то надеялась. Виктория искренно посочувствовала подругам, что так не вовремя пролетела мимо них птица обломинго, и захромала к себе.