Цементная блондинка (Право на выстрел) - Коннелли Майкл. Страница 62

Теперь ему уже не уснуть. Бессонница украла те чудесные ощущения, которые только что довелось испытать. Он размышлял над словами Сильвии о предательстве и вере и понимал, что залог, которым они только что обменялись, растает, как воск, если они будут строить на фундаменте недомолвок и жульничества. Ему придется рассказать ей, кто он такой и что он такое, если произнесенные им слова были чем-то большим, нежели пустым звуком. Он вспомнил, что говорил о словах судья Кейс: «Они могут быть прекрасными или отвратительными и без ваших усилий». Босх произнес слово «люблю». Теперь он знал: от него зависит, станет ли оно прекрасным или отвратительным.

Окна спальни выходили на восток, и первые проблески рассвета только-только стали пробиваться сквозь ставни, когда Босх наконец закрыл глаза и уснул.

Глава 22

Когда утром в пятницу Босх появился в зале судебных заседаний, он выглядел помятым и взъерошенным. Белк уже сидел на месте, царапая что-то в своем желтом блокноте. Подняв глаза на севшего рядом Босха, он сразу же оценил его:

— Ты выглядишь, как кусок говна, и воняешь, как пепельница. Кроме того, присяжные сразу заметят, что в этом же костюме и галстуке ты был вчера.

— Верный признак того, что я виновен.

— Не пытайся казаться умником. Никогда не знаешь, что взбредет в голову присяжным.

— А мне, откровенно говоря, на это плевать. Тем более, что сегодня как раз ты должен выглядеть как новенький, не так ли, Белк?

Это было не очень честно — говорить подобное человеку с сорока килограммами лишнего жира, тем более что того бросало в пот от каждого взгляда судьи.

— Что, черт побери, значит «мне плевать»? Сегодня все должно решиться, а ты приперся в таком виде, будто спал в машине, и заявляешь, что тебе плевать!

— Я — в нирване, Белк. Я называю это Дзен — искусство наорать на все вокруг.

— Но почему именно сейчас, Босх?

— Потому что я понял: есть вещи гораздо более важные, чем то, что думают двенадцать присяжных. Даже в том случае, если прямо из зала суда они отволокут меня в каталажку.

— Заткнись, Босх, — огрызнулся Белк, взглянув на часы. — Через десять минут начинаем, и я хочу подготовиться. Я все еще работаю над своим выступлением. Думаю, я окажусь даже лаконичнее, чем того требовал Кейс.

Еще раньше судья постановил, что заключительные выступления должны быть короткими — не более тридцати минут для каждой из сторон. Сначала с двадцатиминутным заявлением должен выступить представитель истца, то есть Чэндлер, затем полчаса отводилось защите ответчика — Белку, — после чего адвокат: истца могла говорить еще десять минут. Таким образом Чэндлер предоставлялось первое и последнее слово — еще один признак, по мнению Босха, что система подтасовывала карты против него.

Посмотрев на стол истца, Босх увидел, что за ним сидит только Дебора Черч, сосредоточенно глядя прямо перед собой. Две ее дочери сидели в первом ряду зала прямо позади нее. Чэндлер не было, но на столе лежал ее желтый блокнот и несколько папок — ясно, что она болталась где-то неподалеку.

— Работай над своей речью, — сказал он Белку. — Оставляю тебя в покое.

— Не задерживайся. Не опаздывай опять, пожалуйста.

Как Босх и надеялся, Чэндлер курила на улице, возле статуи. Не сказав Босху ни слова, она одарила его ледяным взглядом и отошла подальше от пепельницы, чтобы не разговаривать с ним. На ней был синий костюм — видимо, она считала, что он приносит ей удачу. Прядь светлых волос снова была выпущена и свисала на шею.

— Репетируете? — спросил Босх.

— Я не нуждаюсь в репетициях. Это несложная роль.

— Полагаю.

— Что это значит?

— Не знаю. Полагаю, во время заключительного выступления вы будете более свободны — никаких ограничений, накладываемых законом. Почти никаких ограничений относительно того, что вам можно говорить, а что — нет. Думаю, вы почувствуете себя в родной стихии.

— Вы весьма проницательны, — только и сказала Чэндлер. Непонятно было, знала ли она, что ее сговор с Эдгаром раскрыт. А ведь обдумывая про себя, что он ей скажет, Босх именно на то и рассчитывал. Проснувшись после недолгого сна, он посмотрел на события предыдущего вечера трезвым взглядом, оценил их на свежую голову и обнаружил, что накануне он кое-что упустил. Теперь Босх сам играл с нею. Первая его подача была мягкой. Следующая должна быть жестче.

— Когда закончится процесс, — сказал он, — я хотел бы получить записку.

— Какую записку?

— Ту самую, что вам прислал последователь. На какое-то мгновение Чэндлер была ошеломлена, но затем на ее лице снова появилась равнодушная мина, с которой она обычно смотрела на Босха. Однако это произошло недостаточно быстро, и Босх успел заметить в ее глазах испуг. Она почувствовала опасность. Босх понял, что прищучил ее.

— Это вещественное доказательство.

— Не понимаю, о чем вы говорите, детектив Босх. Мне нужно возвращаться.

Она затушила наполовину выкуренную сигарету со следами губной помады на фильтре и сделала два шага по направлению к двери.

— Я знаю про Эдгара. Я видел вас вчера вечером.

Эти слова остановили ее. Обернувшись, она посмотрела на Босха.

— «Повешенный присяжный». «Кровавая Мэри» в баре.

Помедлив с ответом, она сказала:

— Что бы он вам ни наговорил, уверена, он пытался выставить себя в лучшем свете. Я буду особенно осторожна, если вы намерены предать это огласке.

— Я не намерен что-либо предавать огласке... если только вы согласитесь отдать мне записку. Скрытие связанных с преступлением улик — само по себе преступление. Впрочем, вам ли этого не знать.

— Что бы вам ни говорил Эдгар по поводу записки, все это ложь. Я ему ничего не расска...

— Он ничего мне не говорил о записке. В этом не было нужды. Я сам все вычислил. Вы позвонили ему в понедельник после того, как был обнаружен труп, поскольку уже знали об этом, как и о том, что находка связана с Кукольником. Сначала я ничего не мог понять, а потом все встало на свои места: Мы получили записку, но это оставалось тайной только до следующего дня. Единственным человеком, пронюхавшим о том, был Бреммер, однако в его статье говорилось, что он пытался получить от вас комментарии, но вы оказались вне досягаемости. Потому что в этот момент встречались с Эдгаром. По его словам, вы позвонили после полудня и стали задавать вопросы относительно трупа. Вы спросили, получили ли мы записку. Потому что такую же записку получили вы, адвокат. И я должен ее видеть. Если она отличается от той, что подбросили в управление, это нам очень помогло бы.

Она посмотрела на часы и торопливо закурила еще одну сигарету.

— Я ведь могу и ордер получить, — сказал он.

Она деланно засмеялась.

— Хотела бы я поглядеть, как вы получите ордер. Хотела бы увидеть хоть одного судью в этом городе, который выдал бы полицейскому управлению ордер на обыск в моем доме при том, что газеты каждый день пишут о процессе. Судьи — это политические животные, детектив Босх. Ни один из них не подпишет ордер, который впоследствии может обратным концом шарахнуть его по башке.

— Откровенно говоря, я имел в виду обыск вашей конторы. Спасибо, что подсказали, где вы храните записку.

Испуг снова мелькнул в глазах Чэндлер. Она поскользнулась, и последние слова Босха потрясли ее больше, чем все сказанное им прежде. Она потушила сигарету, успев затянуться не более двух раз. Томми Фарэуэй будет счастлив, когда в очередной раз окажется возле пепельницы.

— Через минуту начинаются слушания, детектив Босх. Ни о какой записке мне ничего не известно. Вам ясно? Ничего! Нет никакой записки. Если вы попытаетесь устроить мне по этому поводу какие-нибудь неприятности, я вам обеспечу еще большие.

— Белку я ничего не говорил и не собираюсь. Мне нужна записка, вот и все. Она не имеет ничего общего с процессом.

— Вам легко...

— Мне легко говорить, потому что я ее не читал? Вы снова поскользнулись, адвокат. Будьте более осмотрительны.