Меня зовут Шон - Макгоуэн Клер. Страница 24

— Сьюзи, почему ты не можешь просто порадоваться?

Со времени переезда я узнала, что многим вещам можно радоваться только тогда, когда делаешь их с кем-то еще. Если бы ты был рядом, если бы мы были вместе, на что я по глупости надеялась, мы могли бы надеть сапоги и отправиться бродить по полям, может быть, покататься со склонов холмов (я — только с очень пологих), слепить снеговика, заглянуть в какой-нибудь паб на чашечку горячего шоколада с каплей «Бейлиз» (опять же, не для меня — беременность заставляет отказываться от многого).

На время я ощутила ностальгию по тому, чего никогда не было, по фантазии из прошлого. Теперь этому не бывать никогда. Ты умер. Эта мысль снова поразила меня, словно удар в живот. Я все еще не могла поверить.

Пока Ник был в душе, я спустилась и поставила на плиту чайник. В кухне стоял леденящий холод, несмотря на полы с подогревом, поэтому я повернула регулятор и, с радостью ощутив тепло под замерзшими ногами, протерла небольшой участок запотевшего стекла. Снег, снег… Сегодня мне хотя бы не придется работать в саду. Даже Ник должен понимать, что значит снегопад на целый день. Я погрузилась в скорбь, хотя ему это и невдомек. Хотя какая разница, что я теперь знаю о твоей смерти, если я все равно никогда больше не увидела бы тебя? Но нет, раз ты умер, значит, ты не бросил меня. А что, если ты тогда ехал прямо к своей жене, собираясь все ей рассказать? Вдруг мы все же могли быть вместе? Я словно получила удар в солнечное сплетение. Нельзя было об этом думать. Нужно держаться. Ради ребенка.

Что это там виднеется на снегу? Следы… Какое-нибудь животное? Вдруг это Поппет вернулся? Подумав, как обрадуется Ник, я принялась стирать со стекла конденсат, не обращая внимания на холодные капли, и внезапно похолодела. На этот раз холод шел изнутри.

На глубоком снегу угловатыми буквами было написано одно-единственное слово: «Шлюха».

Ник решил, что я спятила:

— Ты не можешь выйти на улицу вот так! Там холодно.

Я пыталась сделать все, чтобы только он не выглянул в окно.

— Но там так красиво! — Боже, какой идиотизм. — Я только выскочу и сделаю снимок.

Это хотя бы прозвучало правдоподобно. Я надела ботинки, схватила телефон, отключила сигнализацию, выбежала на улицу и принялась затирать буквы на снегу. Сердце колотилось. Кто это сделал? Здесь никто не бывал, кроме меня, Ника и Норы. Но она так сочувственно ко мне отнеслась — зачем ей поступать подобным образом? Наверное, кто-то приезжал ночью.

Сначала я подумала на Дэмьена. Я до сих пор не могла вспоминать о том случае не краснея и не испытывая мук совести. Меня переполнял чистейший страх.

Ты спросил меня прямо. Вернее, сказал мне:

— Ты уже это делала.

— Э… Не совсем так.

Я не могла тебе соврать. Мне нравилась эта проверка. Врать Нику было так просто, что я не знала, могу ли остановиться.

— Я спала с одним человеком, — сказала я. — Не так, как с тобой. Это было один раз.

— Это был твой знакомый, — сказал ты без малейшей жалости.

— Ну…

— Не ври мне, Сьюзи. Никогда не ври мне, хорошо? Это единственное обещание, о котором я прошу. — Это было убедительно, верно? Ведь мы врали всем остальным.

— Коллега, — сказала я; пауза затянулась. — Дэ-мьен.

Дэмьен! Нет, это чушь чистой воды. Он живет далеко, в Восточном Лондоне, и я уже несколько месяцев о нем не слышала.

Я вернулась в дом, вся дрожа. Ноги промокли в совершенно неподходящих для такой погоды ботинках. Ник одевался наверху, и я склонилась над плитой, чтобы согреться. И составить полную картину. Ощущение, что за мной наблюдают. Немые звонки, странная музыка, мертвое животное на клумбе. А теперь еще это. В какой-то момент мне в голову пришла безумная мысль, что это твои проделки, но ты мертв. Если это не Дэмьен, то это не мог быть никто, кроме нее.

Твоей жены.

Элли

Она трижды прибралась в комнате, прежде чем мурашки перестали бегать по коже. Этот отвратительный тип осмелился прийти в ее дом и рассказывать такую чушь. Патрик никогда не стал бы занимать деньги. Он был старшим консультантом в родильном отделении. Он очень много зарабатывал! Она не знала точно сколько — уточнять было бы неэтично. Но достаточно, чтобы позволить себе этот хороший дом и четыре отпуска в году в бизнес-классе.

И все же… Отдельные моменты всплывали в памяти. Вот Патрик вошел и увидел сложенную аккуратной стопкой почту. «Ты ведь не вскрывала конверты?» Напряжение спало, когда она поклялась, что не вскрывала. «Ты не подпишешь здесь, дорогая? Просто перебрасываю небольшую сумму — там проценты повыше».

При заселении в гостиницу не прошла оплата по карте. Глаза к небу — «Проклятый банк!» — и новая кредитная карточка.

Отпуск, отмененный в последний момент: «У меня нет времени, дорогая. Слишком много пациентов. Не попросишь вернуть деньги?»

Тогда она не придавала значения этим мелочам. Но сейчас, ползая на коленях по гостиной в желтых перчатках и с ведром мыльной воды, начала задумываться.

А начав, уже не могла остановиться. Она перерыла все бумаги в его кабинете — невероятную массу писем и справок, чисел, кодов. Она и понятия не имела о существовании всех этих счетов. Ничего особенного — некоторые суммы оказались меньше, чем она думала, но, если все раскидано по множеству вкладов, их незначительность легко объяснить. Нашла она и платежки из Суррейской больницы, но суммы заработка, указанные в них, показались ей слишком низкими. Она с трудом считала в уме и никак не могла разобраться с вычетами. Наверное, это из-за налогов или пенсионных отчислений. Он смыслит в таких делах.

Смыслил.

Тут ее осенило. Коробка! Содержимое его машины, которое вернула полиция. Его «ягуар» почти не получил повреждений. Только помятый капот, только удар головой о боковое стекло… Он, конечно, был пристегнут, и удар получился несильным, но все равно имел катастрофические последствия. Идея заглянуть в лежавшую где-то в гараже коробку казалась ей невыносимой. Было слишком тяжело держать ее в руках, зная, что внутри находятся вещи, которые были при нем в момент смерти. Может, на них даже остались капли его крови, хотя она была уверена, что полицейские не настолько жестоки. Или настолько? Она не знала.

Ключ от гаража нашелся в кружке в кухонном шкафу. Она открыла дверь и включила свет. Без черного «ягуара», который раз в неделю полировали до блеска, в гараже казалось совсем пусто. Сколько раз вечерами она наблюдала, как муж выходит из машины, как машет ей рукой, часто не отрываясь от телефона!.. В такие минуты в ее животе расплывалось тепло от осознания, что он вернулся домой.

Коробка стояла на металлической полке. В такие обычно упаковывают канцелярские товары или бумагу для принтеров. Она представила себе, как полицейский искал что-нибудь подходящее по всему отделению и, обнаружив эту емкость, сгреб в нее все, что оказалось в машине. Эти вещи ничего не значили ни для него, ни для нее, но пальцы Элли дрожали, когда она откинула картонную крышку. Вот обложка с документами на машину — кожаная, с приятным дорогим запахом. Пульт, открывающий ворота гаража. Его перчатки, тоже кожаные, ее рождественский подарок, мягкие, будто кожа младенца. Освежитель воздуха, чехол от телефона. Сам телефон ей вернули еще в больнице, но он был заблокирован. Стеклянная бутылка с водой, все еще наполовину полная. Она представила себе, как он прикладывался губами к горлышку, и на безумное мгновение ей самой захотелось припасть к нему губами. Ничего необычного. Ничего такого, что указывало бы, что ее муж был банкротом. Она не знала, что надеялась найти — выписки со счетов, письма кредиторов. Нет, конечно же. Скорее всего, Конвей соврал насчет денег.

Она сняла с полки пустую коробку, чтобы убрать ее, и услышала какой-то звук. Что-то прокатилось по дну. Она выудила предмет — небольшую розовую трубочку. Бальзам для губ, тонированный. Элли долго озадаченно разглядывала его. Он бы никогда ничего подобного не купил. Да и она тоже — это была дешевая вещь из супермаркета. Женская вещь. Ее разум начал медленно обдумывать возможности. Он подвозил коллегу. Кто-то голосовал на дороге. Но нет, машина неизменно отправлялась на мойку каждый четверг, и едва ли он успел подвезти кого за сутки между мойкой и аварией.