А у нас на Венере. Фантастическая повесть - Червяков Александр. Страница 25

Ну а после всех Сенькин папа выступал. Его я внимательнее всех слушал. Он рассказывал про свою теорию о том, что древняя венерианская жизнь обязательно должна была оставить какие-то следы. И что купола на поверхности – это гигантские древние газовые пузыри в застывшей лаве, а газ этот получался, когда раскалённая лава заливала мёртвые венерианские водоросли и бактерии миллиарды лет назад. И ещё рассказал про экспедицию на равнину Снегурочки и про то, как исследовали северный купол. Как у него обвалилась стенка, и как потом огромную полость под куполом заполнили лавой. Только про то, что это мы с Сенькой придумали лавой полость залить, он почему-то не сказал. Ну и пускай, я не обиделся.

– Между прочим, – сказал Анатолий Сергеевич, – последние фото с разведывательных дронов показывают, что через пробитый нами канал вылилось даже больше лавы, чем мы планировали изначально, и уровень озера сильно понизился. При этом на южном берегу обнажился каменный обрыв, или, как мы его назвали, «стена». Съемки показывают, что слои горных пород в этой «стене» представляют для науки огромный интерес, и мы уже совсем скоро готовим новую экспедицию к северному куполу.

А потом выступления закончились, и все стали просто ходить по залу и разговаривать друг с другом. Мы тоже встали, подошли к Сенькиному папе и я сказал:

– Очень интересно вы рассказывали, Анатолий Сергеевич! Мне понравилось.

А Сенькин отец отвечает:

– Спасибо, Рома! Кстати, познакомься, это профессор Шнайдер, он прилетел к нам с европейской станции.

А рядом с ним стоит тот самый учёный, который рассказывал про нехватку воды и про то, что нужно доставить на орбиту Венеры ледяной астероид из космоса. Рост у него просто огромный – этот профессор моего папы выше, наверное, на две головы – и плечи широченные. Если не знаешь, что он учёный, то никогда в жизни не догадаешься. Подумаешь, что это какой-нибудь олимпийский чемпион по штанге из телека. Анатолий Сергеевич на нас с Сенькой кивает:

– Профессор, разрешите представить, это мой сын Арсений, а вот это его друг Рома Романов.

А профессор и говорит мне:

– О, Романов! Царская фамилия! Вы, случайно, молодой человек, не из царской семьи?

Всё-таки эти взрослые иногда такие дурацкие вопросы задают… Даже учёные профессора. Отвечаю:

– Нет, мой папа бригадир на добкомбайне. Он на поверхности работает.

Немец этот заулыбался, наклонился к нам и руку протягивает. Ну и огромная же у него ладонь – с манипулятор экзоскафа размером! Мне даже немножко страшно было ему руку подавать – а вдруг он сейчас как пожмёт её, и я без руки останусь? Но нет, нормально пожал. Зря я боялся. А немец и Сеньке руку пожал, а потом достаёт из кармана две здоровые шоколадки, вручает нам и говорит:

– Очень рад знакомству, господа, очень рад. Энтшульдиген зи, извините, но что вы делаете на научной конференции? Просто любопытно? Или ходите в кружок юных планетологов?

Сенькин отец смеётся:

– Что Вы, профессор, какой там кружок? Берите выше! Помните историю с аварией исследовательского челнока у северного купола? Так вот – затопить полость лавой придумали именно эти два подрастающих джентльмена! Так что планетологи они уже вполне серьёзные, и без всякого кружка!

Сенька от смущения покраснел до ушей, и я, наверное, тоже. Немец от удивления только рот раскрыл. А потом снова нам начал руки трясти и говорит:

– Эс ист унмёглихь! Невозможно! Вундербар! Чудесно! Толль! Потрясающе! Анатолий Сергеевич, Вы обязательно должны рассказать мне эту историю от начала до конца!

А Сенькин папа отвечает:

– Непременно расскажу! Отец у Ромы – шахтёр, бригадир, просто великолепный специалист по работе на поверхности. Мы в последнюю экспедицию вместе летали, я Вас с ним тоже познакомлю… А вы, ребята, если устали и проголодались – бегите, наверное, домой. Хватит с вас на сегодня науки.

Тут еще какие-то взрослые подошли, и тоже начали с Анатолий Сергеевичем разговаривать и с немецким профессором. Забыли все про нас. Мы постояли-постояли, а потом сказали «до свидания» и домой пошли. В коридоре меня Сенька спрашивает:

– Тебе как, понравилось? Мне про это… как его… терраформирование было очень интересно. Представляешь, Венеру можно превратить в обитаемую планету, с морями и океанами!

Я подумал, а потом говорю:

– Не знаю, Сень. Если наша Венера станет как Земля, то она же станет… ну, совсем как Земля, понимаешь? С городами, лесами, морями… С кораблями, на которых в круизы плавают… И не будет уже нужна ни наша станция, ни добывающие комбайны, ни челноки, ни экзоскафы, ни папкина работа. Жалко. Хоть на Венере и трудно, но она мне и такая нравится тоже.

На другой день играем мы дома с Сенькой, а тут отец с работы приходит и говорит мне:

– Роман, к нам сегодня вечером гости, давай-ка пока игры в сторонку, в каюте порядок наводить надо. Пылесборник сам знаешь где. И ты, Арсений, тоже от друга не отставай.

Пришлось нам за уборку приниматься. Хотя что я жалуюсь? Вдвоём уборку делать и быстрее, и веселее, чем одному. За полчаса управились. Отец даже похвалил нас. А вечером к нам в гости опять Анатолий Сергеевич приходит, а с ним этот немецкий профессор Шнайдер. Увидел меня и Сеню, обрадовался, снова руки жмёт:

– Добрый вечер, молодые господа! Герр Дымков мне тут кое-что порассказывал о вас, я просто в восхищении! Эс ист толль! Вундербар!

И снова нам по здоровой шоколадке протягивает. А тут ещё и мама с работы пораньше пришла. Уселись мы все вместе за стол, едим, беседуем. Точнее, взрослые беседуют, а мы с Сенькой слушаем. Оказывается, завтра на равнину Снегурочки отправляется новая экспедиция, и отец с Анатолий Сергеевичем тоже туда летят. А через пару дней, когда они всё подготовят, к ним присоединятся ещё учёные с других станций – и китайцы, и американцы, и немецкий профессор тоже. И все вместе они будут заниматься исследованиями той стены, про которую Сенькин папа на конференции рассказывал. Мама грустно вздыхает:

– Ну вот, снова Ваня вниз улетает. Ну почему завтра, почему так скоро? Ведь только-только из одной экспедиции вернулись, чуть не погибли все, и опять на поверхность?

Ваня – это отец. Его мама так часто называет. Он только руками разводит. А Сенькин папа говорит:

– Вера Матвеевна, мы бы и сами рады недельку-другую на станции передохнуть. Но не получается – уровень лавы в озере неизбежно начнёт подниматься, и стену снова зальёт. Честно говоря, в такой ситуации нам бы не завтра, а сегодня вылетать надо.

Мама отвечает:

– Анатолий Сергеевич, да какая тут ситуация? Что мне ваши там стены или озёра? Я каждый раз, когда Ваня на поверхность отправляется, так страшно переживаю… Плачу даже. Вроде пора привыкнуть, а никак не привыкну…

Тут профессор Шнайдер к маме поворачивается:

– О, фрау, как я Вас понимаю! Моя жена тоже ужасно за меня волнуется. А я каждый раз, когда прилетаю сюда, так скучаю по семье… У меня же там, на Земле, двое детей, Петер и Лотта, вот, посмотрите…

И достаёт из кармана фотографию, показывает. Точно – мальчик и девочка, только нас с Сенькой помладше. Лет по семь или восемь, наверное.

– Вам хорошо, дети с вами на станции живут, рядом, вы их каждый день видите. А у меня каждая командировка на Венеру – минимум одиннадцать месяцев. Тоскую, переживаю, а что делать?

Мама говорит:

– Так Вы, профессор, на Земле живёте? Я думала – на европейской станции…

– О, найн. Нет, конечно. Я на Земле живу, но на Венеру прилетаю уже в шестой раз. Подолгу здесь бываю, и на поверхности я совсем не новичок.

– И как Вам, нравится у нас?

Профессор так удивлённо на маму смотрит:

– «У нас» – это в смысле на российской станции или на Венере вообще? Если станция – то станция у вас обыкновенная, ничем не хуже нашей, европейской. А если Венера… То что значит «нравится», уважаемая фрау? Я же планетолог! А Венера для планетолога – это просто прима! Вундербар! Толль! И атмосфера, и поверхность. Это же чудо, самый настоящий рай!