Подводная лодка - Буххайм Лотар-Гюнтер. Страница 28

У каждого была своя работа. Один проверял силовую установку, другой убеждался, что все подшипники и валы легко двигались. Были присоединены шланги с воздухом высокого давления и воздушные баллоны торпеды пополнили сжатым воздухом, были проверены приводы горизонтальных и вертикальных рулей и смазаны все точки смазки. В заключение торпеду задвинули обратно в трубу аппарата.

Вторая торпеда подверглась такому же обслуживанию. Казалось, что команда нашла свой ритм работы. Арио направлял их усилия потоком непристойных сравнений. «Вытаскивай скорее, за тобой еще целый хвост в очереди стоит! Вставляй, она этого страстно желает!»

Последняя кормовая крышка наконец была закрыта и задраена. Койки опустили вниз и отсек постепенно принял свой знакомый жилой вид.

Арио нахмурился. «Вовремя мы избавились от педерастов…»

В отличие от снарядов для 88-мм орудия, тонкие механизмы торпед требовали регулярного обслуживания. Они не были просто снарядами, а маленькими кораблями, наполненными механизмами высочайшей сложности. Кроме рулей направления, общих для всех кораблей, у них были и горизонтальные рули. Они были в результате подводными лодками весом в полторы тонны, созданными с применением точной механики. Все, что нам надо было сделать — это выстрелить их из торпедных аппаратов. После этого они двигались от своего собственного источника энергии — от электричества или от сжатого воздуха — и шли предварительно намеченным курсом.

Четыре из наших 14 торпед были в носовых трубах и одна в кормовой трубе. Две были снабжены контактными взрывателями и три дистанционными. Контактные взрыватели срабатывали при ударе, при этом торпеда проделывала отверстие в борту цели. Торпеды с более сложными и чувствительными магнитными дистанционными взрывателями срабатывали, когда они проходили под кораблем на подходящей глубине. Это означало, что взрывная волна воздействовала на корпус судна в его структурно наиболее слабом месте.

Дни проходили в постоянной смене вахт — обычный цикл для кораблей по всему миру. Машинисты и электрики стояли шестичасовые вахты, а матросы три вахты по четыре часа, после каждой из которых следовал восьмичасовой отдых.

Первой вахтой командовал старший помощник, второй вахтой — второй помощник, а третью возглавлял мичман.

Могу с уверенностью сказать, что Командира больше всего беспокоила первая вахта. На Старика не производила впечатление рьяная манера поведения своего заместителя и он подозревал, что в критической ситуации он сломается. Было большой удачей, что Цайтлер стоял вахту с ним. На мостике Цайтлер преображался. Бинокль был будто приклеен к его глазам, он полностью концентрировался на своем секторе наблюдения и, казалось, напрочь забывал свои сексуальные фантазии.

Меня проинструктировали для несения вахты вместо Йенса, члена второй вахты, который слег в койку с сильным жаром. Другими словами, я был приговорен к нахождению на мостике между 04:00 и 08:00 корабельного времени.

Когда я проснулся, было 03:00 — на полчаса раньше, чем мне нужно было вставать. В центральном посту была полутьма и в нем царила тишина.

Второй помощник мягко выругался, когда с трудом стал натягивать свои сырые морские ботинки. Он спросил у старшины в центральном посту, каковы погодные условия.

«Забрызгивает не слишком сильно», — услышал я ответ Айзенберга. «Однако, немного прохладно». Это означало, что надо надеть шерстяной шарф и толстый свитер, а возможно и вязаный шлем под зюйдвестку. Поскольку у меня еще было достаточно времени, я облокотился на столик для карт и изучил ситуацию.

Мои глаза привыкли к тусклому свету. Я осматривал по очереди оборудование в центральном посту, мысленно проговаривая про себя, как это все называется, как бы проводя инвентаризацию: сдвоенные индикаторы частоты вращения, регулируемая лампа над столиком для карт, хранилище для карт, этот огромный металлический сундук, емкость которого — добрых два кубометра — могла бы вместить в себя карты всех морей, куда мудрость Командующего могла бы нас послать; эхолокатор, до сих пор неиспользуемый, испаритель для приготовления питьевой воды, пульт управления центрального поста.

Среди множества маховиков и рычагов я разглядел выключатель, который отсоединял от приводов горизонтальные рули. На левом борту за углом была масса маховичков, установленных один над другим. Эта «рождественская ёлка», которая почти полностью заполняла тесное пространство между прочным корпусом и шахтой перископа, была станцией клапанов затопления и распределительных клапанов воздуха высокого давления.

Для каждого балластного танка и для каждой половины балластного танка здесь был свой клапан. Маховички клапанов над «рождественской ёлкой» принадлежали к системе продувания воздухом высокого давления дифферентовочных танков. Все трубопроводы для вытеснения воды из танков шли от баллонов с воздухом высокого давления.

Трубы с воздухом низкого давления ответвлялись от магистрали воздуха высокого давления через редукционные клапаны. Ниже меня был лабиринт труб со множеством выступающих маховичков клапанов: распределители затопления и откачки. Рядом с ними находились насос привода и заряженный воздухом аккумулятор для перископа. Приборы рядом с ними явно относились к компенсационным танкам.

Дальше в корму, установленные между труб на прочном корпусе и едва видимые в полутьме, были серые стальные ящики с отверстиями для множества приборов: система управления торпедной стрельбой; селекторные переключатели для боевого перископа и перископа наблюдения за воздухом; для кадого торпедного аппарата, для одиночной стрельбы и для залповой стрельбы, для кормовых у носовых аппаратов; компас и эхолот. На носовой переборке был расположен аварийный привод руля. Основной пост управления рулем был в рулевой рубке, но если его нельзя было использовать из-за повреждения или затопления боевой рубки, то рулем подлодки можно было управлять из центрального поста.

Моя мысленная инвентаризация была прервана появлением двоих товарищей по несчастью — Дориана и гардемарина.

«Наверху хорошо и холодно», — произнес старшина. «Вторая вахта — собачья вахта». Он повысил свой голос: «До смены вахт пять минут».

В этот момент через комингс носовой переборки переступил второй помощник, закутанный столь тщательно, что между воротником и зюйдвесткой были видны лишь его глаза, как прицел.

Он пару раз согнул колени и стал взбираться по трапу. Неписаным правилом было: сменяющуюся вахту отпустить на пять минут раньше срока.

Мне был назначен кормовой сектор наблюдения по правому борту. Вскоре мои глаза привыкли к темноте. Небо было немного светлее, чем чернильное море, так что горизонт виделся как неясная линия. Во влажном воздухе наши бинокли быстро запотели.

«Передайте наверх замшу», — распорядился второй помощник вниз, но очень скоро кожа насытилась влагой и стала только размазывать пятна по линзам. Скоро мои глаза стали болеть и я вынужден был закрывать их на несколько секунд. Никто не разговаривал. Вибрация двигателей, шипение и рокот волн быстро слились в мирную оболочку звуков, прерываемый только случайным гулким ударом, когда чье-либо колено задевало кожух мостика.

Наблюдающий за кормовым сектором по левому борту громко зевнул. Второй помощник резко обернулся. «Смотри в оба!» — произнес он укоризненно. «Держи глаза широко открытыми».

Моя шея начала чесаться, но я был спеленат как мумия и мне пришлось отказаться от привилегии, которую бы не задумываясь выполнил любой бабуин. В любом случае, второй помощник тут же заметил бы, если кто-нибудь позволил себе такую вольность, как расстегнуть пуговицу.

Все, что я знал о нашем Номере Втором, это то, что он пришел из предместий Гамбурга, что ему светила университетская карьера, но он отказался от неё в пользу банковского дела. Затем он поступил добровольцем в военно-морской флот. Осчастливленный жизнерадостным темпераментом, он снискал расположение всех — молодой человек, который исполнял свои обязанности от и до, при этом с легкомысленным апломбом и полным отсутствием суеты. Хотя его подход к делу радикально отличался от манеры старшего помощника, он был единственным человеком на борту, чьи отношения с ним были почти сердечными.