Избранное: Христианская философия - Жильсон Этьен. Страница 162

На своей собственной почве эта критика неопровержима. Но вовсе нет уверенности в том, что проблема существования встает именно на этой почве. Действительно ли мыслить А означает мыслить его существующим? Если обратиться к той стороне нашего внутреннего опыта, которая кажется неоспоримой, то придется согласиться по крайней мере с тем, что мыслить А означает мыслить его в некотором смысле вещью, т. е. в некотором смысле реальностью. В самом деле, всякий объект мышления открывается в первую очередь как мысленное представление; даже если (как очень часто случается) мы соглашаемся с ним лишь пассивно, с ним немедленно соединяется чувство объективности и реальности. Но это еще не означает мыслить объект в качестве существующего. Для того, чтобы утверждать (как это делается в данном случае), что мыслить А — значит мыслить его существующим, нужно, во-первых, вообразить, что, если существование мыслимо, оно должно быть объектом понятия; а во-вторых, констатировать, что такого понятия нет, и свести наше познание существования А к самому понятию А. Отсюда видно, на чем основано доказательство невозможности мыслить небытие. Как это было бы возможным, если, с точки зрения данной критики, мыслить нельзя даже существование? Именуемое здесь существованием есть то, что у других философов называется сущностью. Очевидно, что всякая сущность непосредственно схватывается мыслящим ее умом как реальная и что он действительно продолжает считать ее таковой до тех пор, пока не будет доказано обратное. Во всяком случае, если он ее мыслит, то мыслит реальной; и если ее реальность есть ее существование, то ум не может мыслить ее как несуществующую.

Но наша проблема заключается в другом. Мы-то спрашиваем о том, способно ли суждение «х не есть» обладать смыслом, внятным для мышления, а значит, и для познания, даже если допустить, что ни существование, ни тем более несуществование не являются объектами понятия. Вот в чем весь вопрос. И его не разрешить демонстрацией того, что отрицательное экзистенциальное суждение с необходимостью подразумевает понятие того самого предмета, чье существование отрицается. Мы спрашиваем: возможно ли мыслить Ничто, даже признав, что его нельзя мыслить в понятии? Если предположить, что да, возможно, то возможно лишь с помощью отрицательного экзистенциального суждения. Таким образом, экзистенциальное суждение необходимо оказывается ключом ко всей проблеме.

Трактаты по формальной логике определяют предложение (пропозицию) так, как это сделал Аристотель: предложение есть высказывание, утверждающее или отрицающее нечто о некоторой вещи. Мыслительный акт, из которого рождается предложение, сегодня называют суждением. Согласно интерпретации, предлагаемой классической логикой, всякое предложение состоит из двух членов: один обозначает то, относительно чего нечто утверждается или отрицается: он именуется субъектом; второй обозначает то, что утверждается или отрицается о первом, и называется предикатом. Помимо этих двух членов, необходимо допустить наличие некоторой связки, которая соединяет их друг с другом или в отношении которой отрицается, что ее следует мыслить как связующую субъект и предикат. Эта связка, именуемая копулой, не является термином предложения в собственном смысле, ибо не обозначает объект. Она представляет собой глагол, и, по признанию всех интерпретаторов классической логики, в этой роли всегда выступает глагол быть. Но установить, что именно он означает, чрезвычайно трудно.

В эпоху, когда грамматики еще философствовали о своем искусстве, они испытывали огромные затруднения перед этой частью высказывания, коннотативно указывающей на время и призванной обозначать не вещи, как это делают имена, но те неуловимые и ускользающие объекты, которые называются актами. Еще труднее для логика точно определить смысл глагола быть и его роль в предложении. В самом деле, в глаголе быть непосредственно усматриваются два разных смысла. В целом классе предложений он просто присоединяется к имени, взятом в качестве субъекта, и сопровождает его, не утверждая и не отрицая какой-либо предикат. Например: Париж есть; Троя больше не есть (Трои больше нет). Некогда такого рода предложения назывались предложениями de secundo adiacente (еще и сегодня это название порой употребляется), так как в них содержится лишь одно дополнение к термину, взятому в качестве субъекта, — глагол. Но существует и другой класс предложений, где глагол быть предстает в роли связки между двумя терминами — субъектом и предикатом. Например: Земля [есть] круглая. Некогда их называли предложениями de tertio adiacente (формулировка, навеянная словами Аристотеля [1078]), так как предикат здесь занимает третью позицию, после связки и субъекта. На первый взгляд, нет ничего проще такого разделения предложений на одночленные и двучленные. Но если задуматься, то здесь обнаружатся неразрешимые трудности.

Первое и отнюдь не маловажное затруднение касается смысла и самой возможности такого различения. В самом деле: оно предполагает, что различенные таким образом предложения образуют два вида одного и того же рода, в то время как исходное определение рода приложимо фактически лишь к одному из этих видов. Если предложение, как повторяют за Аристотелем, есть высказывание, утверждающее или отрицающее некоторую вещь о некоторой другой вещи, то оно с необходимостью состоит из двух терминов, каждый из которых обозначает одну из указанных вещей, плюс глагола-связки, утверждающей или отрицающей одну вещь применительно к другой. Коль скоро природа предложения такова, представляется невозможным разделить ее на два класса, или вида, из которых один содержал бы определенные таким образом предложения, а другой объединял бы высказывания совсем иной природы, где мы находим один термин, а затем глагол, играющий в других предложениях роль связки; но вовсе не обнаруживаем второго термина, который соединялся бы с первым посредством связки. Здесь перед нами не два вида одного рода, но (если, по крайней мере, согласиться с дефиницией рассматриваемого рода) два класса высказываний, которые никак не могут входить в один и тот же род. Нельзя определять предложение как атрибуцию предиката субъекту посредством связки — и одновременно помещать в разряд предложений высказывания, в которых имеется субъект и глагол, но нет ни предиката, ни связки. Либо нужно изменить классическое определение логического предложения, либо признать, что экзистенциальные высказывания, называемые de secundo adiacente, не являются предложениями.

Более или менее смутное ощущение данного затруднения выразилось в целом ряде попыток подогнать высказывания этого типа под канон нормального предложения, т. е. в попытках спасти классическое определение предложения. Первый способ достигнуть этого — показать, что в действительности они тоже состоят из субъекта, связки и предиката, хотя и представляют собой сокращенный вариант нормального предложения. Такая редукция кажется тем более законной, что в самом деле существует хорошо известный класс ложных предложений de secundo adjacente, которые действительно состоят из субъекта, связки и предиката. К нему относятся все предложения, в которых вместо глагола быть употребляется другой глагол. Например, предложение огонь жжет равнозначно иной форме предложения, говорящего то же самое: огонь есть жгущий. Как отмечают множество логиков, в действительности перед нами настоящее предложение de tertio adiacente, где глагол разложен на связку и предикат. Итак, неоднократно задавался вопрос: нельзя ли все предложения, которые на первый взгляд кажутся одночленными, свести к нормальному типу двучленного предложения? Возьмем, к примеру, предложение я есмь или Бог есть. Почему бы не мыслить их равнозначными предложениям: я есмь существующий, Бог есть существующий? Их смысл явно остается прежним, а формально они становятся вполне регулярными предложениями de tertio adjacente, где связка играет свою обычную роль атрибутивного связывания предиката и субъекта.