Тьма чернее ночи - Коннелли Майкл. Страница 19
– Уверена, вы уже заметили, какие темы у Босха повторяются чаще, – сказала Фицджералд. – Эта картина считается не только самой гармоничной из его работ, но и самой продуманной и мастерски выполненной.
Маккалеб кивнул. Потом заговорил, указывая на три части картины:
– Тут прекрасная жизнь Адама и Ева, пока они не съели яблоко. В центре то, что произошло после грехопадения, – жизнь без правил. Свобода выбора ведет к похоти и греху. И чем все это заканчивается? Адом.
– Очень хорошо. Могу только указать некоторые детали, которые вас, возможно, заинтересуют.
– Пожалуйста.
Она начала с первой части.
– Рай земной. Вы правильно сказали, что здесь изображены Адам и Ева до падения. Фонтан в центре символизирует обещание вечной жизни. Вы уже заметили плодовое дерево слева.
Ее палец переместился к замысловатому фонтану – башне из чего-то похожего на лепестки цветка, каким-то образом выпускающей воду четырьмя отдельными струйками. Фицджералд указывала на маленький темный вход в основании фонтана. Из темноты выглядывала сова.
– Вы уже упоминали сову. Она изображена здесь. Как видите, не все хорошо в этом раю. Зло затаилось и, как мы знаем, в конце концов победит. Согласно Босху. Потом нам снова и снова будет встречаться этот образ.
Фицджералд указала на две отчетливые фигуры сов и еще два изображения совоподобных существ. Взгляд Маккалеба задержался на одном образе. Обнаженный мужчина обнимал большую коричневую сову с блестящими черными глазами. Цвет оперения и глаз совы совпадал с пластмассовой птицей, найденной в квартире Эдварда Ганна.
Он указал на сову:
– Вот эта. Не могу вдаваться в подробности, но вот эта соответствует причине, по которой я оказался здесь.
– Здесь действует масса символов. Это один из явных. После падения свобода выбора ведет человека к распутству, чревоугодию, глупости, алчности и самому худшему из грехов в мире Босха – похоти. Человек заключает в объятия сову – он обнимает зло.
Маккалеб кивнул:
– А потом расплачивается за это.
– Потом расплачивается за это. Как вы заметили, третья часть изображает ад без пламени. Скорее это место бесчисленных мучений и бесконечной боли. Место тьмы.
Маккалеб долго молча рассматривал картину. И вспоминал слова доктора Фосскюхлера.
Тьма чернее ночи.
12
Босх прижался лицом к окну и заглядывал в кухню. Пусто. Ни беспорядка, ни кофеварки, ни даже тостера. Его охватило дурное предчувствие. Он подошел к двери и постучал снова. Походил туда-сюда по площадке; посмотрев вниз, заметил на полу контур от коврика.
– Черт!
Детектив полез в карман и достал небольшой кожаный футляр. Расстегнул молнию, вынул две маленькие стальные отмычки, сделанные из ножовочного полотна. Оглянулся – никого; большинство жильцов этого многоквартирного дома в Вествуде еще на работе. Босх подошел к двери и заработал отмычками. Через девяносто секунд дверь была открыта.
С первых же шагов Босх понял, что в квартире никого нет, но все равно обошел все комнаты. Везде пусто. Надеясь найти хотя бы пустой пузырек от таблеток, он проверил даже аптечку в ванной. На полке валялась старая бритва из розовой пластмассы – и все.
Босх вернулся в гостиную и достал мобильник. Как раз накануне он ввел сотовый номер Дженис Лэнгуайзер в скоростной набор. Она была вторым обвинителем по делу, и в выходные они вместе работали над показаниями Босха.
Звонок застал ее во временном офисе в суде Ван-Нуйса.
– Послушай, не хочу портить настроение, но Аннабел Кроу исчезла.
– Что значит "исчезла"?
– "Исчезла", детка, и означает "исчезла". Я сейчас в ее квартире. Здесь пусто.
– Черт! Она нужна нам, Гарри. Когда она съехала?
– Не знаю.
– С управляющим говорил?
– Нет еще. Если она сбежала от процесса, то вряд ли оставила управляющему адрес, по которому следует пересылать письма.
– А когда ты говорил с ней в последний раз?
– В четверг. Я звонил ей сюда. Но сегодня линия отключена.
– Дерьмо!
– Вот именно.
– Она получила повестку в суд, верно?
– Конечно, как раз в четверг. Вот почему я и позвонил. Чтобы удостовериться.
– Ладно, может, все-таки завтра придет.
Босх оглядел пустую квартиру:
– Я бы на это не рассчитывал.
Он посмотрел на часы. Шестой час.
– Что ты можешь сделать? – спросила Лэнгуайзер.
– У меня есть кое-какая информация о ней. Кроу должна быть в городе. Она актриса, куда еще ей деваться?
– Нью-Йорк?
– Туда едут только самые талантливые.
– Найди ее, Гарри. Она понадобится нам.
– Постараюсь.
Наступило короткое молчание. Оба размышляли.
– По-твоему, до нее добрался Стори? – наконец спросила Лэнгуайзер.
– Не знаю. Он мог предложить ей все, о чем она мечтала, – работу, роль, чек. Когда найду ее, спрошу.
– Хорошо, Гарри. Удачи. Если найдешь ее сегодня, дай мне знать. В противном случае увидимся утром.
– Хорошо.
Босх закрыл телефон и положил на кухонную стойку. Из кармана пиджака достал тонкую стопку карточек три на пять. На каждой карточке значилось имя одного из свидетелей, за проверку и подготовку которых к процессу он отвечал. Домашний и рабочий адреса, а также номера телефонов и пейджеров. Он проверил карточку, относящуюся к Аннабел Кроу, потом набрал на телефоне номер ее пейджера. Автоответчик сообщил, что пейджер больше не обслуживается.
Босх захлопнул крышку телефона и снова посмотрел на карточку. Внизу были записаны имя и номер агента Аннабел Кроу. Агент может быть единственной связью, которую она не разорвет.
Босх убрал телефон и карточки в карман. Такие справки надо наводить лично.
13
На Каталину Маккалеб вернулся один. "Попутная волна" вошла в гавань Авалона как раз с наступлением темноты. Бадди Локридж остался в Кабрийо, потому что новых туристов не предвиделось до субботы. Добравшись до острова, Маккалеб связался по радио с капитаном порта, и ему помогли пришвартоваться.
Из-за двух тяжелых книг, найденных в букинистическом отделе книжного магазина "Даттон" в Брентвуде, да еще маленького холодильника, наполненного замороженными тамалями, подъем по склону холма к дому утомил Маккалеба. Пришлось дважды останавливаться на обочине и отдыхать. Каждый раз он садился на холодильник и доставал из кожаной сумки одну из книг, поэтому мог снова изучать мрачное творчество Иеро-нимуса Босха – даже в сгущающейся темноте.
После посещения Центра Гетти образы картин Босха не покидали Маккалеба. Неп Фицджералд в конце встречи высказала интересную мысль. Перед тем как закрыть репродукцию "Сада наслаждений", она посмотрела на собеседника с легкой улыбкой, словно желая что-то сказать, но не решаясь.
– Что? – спросил он.
– Да, в общем, ничего. Просто замечание.
– Так скажите. Мне бы хотелось услышать.
– Я хотела упомянуть, что многие критики и ученые, изучающие творчество Босха, видят прямую связь с современностью. Это признак великого художника – если его творчество выдерживает испытание временем. Если в его власти соединять людей и... и, может быть, влиять на них.
Маккалеб кивнул. Она хотела узнать, над чем он работает.
– Я понимаю, о чем вы. Простите, но в данный момент я не вправе ничего вам рассказывать. Может быть, когда-нибудь расскажу, или вы просто узнаете об этом. Тем не менее благодарю вас. По-моему, вы очень помогли. Еще не знаю как.
Теперь, сидя на холодильнике, Маккалеб вспоминал их разговор. Прямая связь с современностью, И преступление.
Он взял большую из двух купленных книг и открыл на цветной репродукции шедевра Босха. Черноглазая сова... Интуиция подсказывала, что он напал на след чего-то серьезного. Чего-то очень темного и опасного.
Грасиела взяла у него холодильник и открыла на кухонном столе. Достала три зеленых тамаля и положила на тарелку, чтобы разморозить в микроволновке.