Кружево - Конран Ширли. Страница 33

— А теперь посмотрим Латинский квартал, — заявила Максина, и девочки снова зашагали по заснеженным февральским улицам. Дойдя торопливым шагом до станции метро «Пале-Руаяль», они протопали под украшавшими вход коваными лилиями, сделанными в традициях модернизма, и устремились вниз по ступеням, мимо толстой старой торговки цветами, которая притулилась на табуретке, с головой завернувшись в серую шаль. Их встретила волна идущего снизу приятного тепла, а вместе с ним и запахов сигаретного дыма, старых желтеющих газет, канализации и чеснока.

— Опаздываем. Я обещала ему, что мы будем к двенадцати, — волновалась Максина, когда они уже выходили из метро. — Скорее всего он и сам опаздывает, особенно на встречу со мной. Он всегда подчеркивает, еще с того времени, когда мы были детьми, что на три года старше меня. Наши мамы дружили между собой еще со школьных лет, поэтому и нам с Ги приходилось часто видеться, и он был вынужден мириться с моим присутствием.

Максина быстро зашагала вдоль бульвара Сен-Жермен, рукой в ярко-красной перчатке таща за собой Джуди, которая норовила заглянуть по дороге в каждую улочку и переулок, отходившие в стороны от бульвара.

— А какую одежду шьет Ги? — спросила Джуди.

— Главным образом костюмы и блузки, иногда еще легкие пальто.

— Он сам шьет?

— Нет, конечно. У него есть закройщик и белошвейка. Они работают в одной комнате, а сам Ги живет в смежной. Он хочет обзавестись собственным ателье, но его крайне трудно снять, если нет хорошего стартового капитала. А у Ги ничего нет.

— Тогда как же он расплачивается со швеей и с закройщиком? — спросила Джуди.

— Отец отказался помогать ему. Он заявил, что модами занимаются только педерасты. Поэтому Ги взял в долг у некоторых из своих постоянных клиентов. Например, моей матери он предложил, что будет шить ей четыре платья в год за небольшую плату авансом. Она согласилась и порекомендовала его некоторым своим знакомым, и они тоже все согласились, даже тетушка Гортензия.

Тетушка Гортензия продолжала озадачивать Джуди и приводить ее в полное недоумение. Она была совершенно не похожа на всех других теток, каких довелось видеть Джуди, — да если на то пошло, то и на всех других взрослых вообще. Накануне вечером тетушка Гортензия повела их ужинать к «Мадам де Жорж». Те изысканные кушанья, которые там подавали: перепелиные яйца, артишоки, мясо цесарки, а на десерт что-то такое, что напоминало по вкусу замороженное бренди, — навсегда и сразу выработали у Джуди отвращение к тому, чем она привыкла питаться с детства. После этого роскошного ужина убавили свет и началось представление. На сцене появилась шеренга необычайно красивых девиц, шелестевших высокими султанами из розовых страусовых перьев. Все они были едва прикрыты, все высокие, элегантные, узкобедрые, с высокой грудью. Джуди вдруг заметила, что у всех девиц очень широкие плечи, бицепсы, мускулистые руки. Не веря собственным глазам, Джуди разинула рот. Она ущипнула Максину и спросила:

— А что, эти… э-э-э… девушки на самом деле мужчины, да?

— Да! — засмеялась Максина.

— И твоя тетушка сама нас сюда привела?!

Потрясающе!

— Она хотела, чтобы ты увидела что-нибудь такое… о-ля-ля! — захохотала Максина. — Это самое скромное из всех нескромных парижских ночных шоу. Тетушка Гортензия любит эпатировать буржуа. Она не выносит напыщенности и очень любит шокировать задавак.

— Я вас, европейцев, никогда не пойму.

— Зато мы вас хорошо понимаем. Мы прекрасно знаем, что может вас шокировать, — заметила тетушка Гортензия. Джуди показалось, что в звучании ее голоса было что-то от шелеста медленно падающего снега, от журчания струек воды в старинном каменном фонтане, от мягкого позванивания дорогого фарфора; странно, но было в нем и нечто общее со скрипом сапог для верховой езды, сделанных из добротной, хорошо выделанной кожи. Джуди почувствовала, что тетушка Гортензия принадлежит к числу тех людей, кто способен закатить колоссальный скандал, ни разу не повысив при этом голоса. У нее было крупное неровное лицо, на котором над широким ртом, вечно растянутым в обманчивой улыбке, торчал большой нос. Веки она накрасила зеленой краской, в тон изумрудно-зеленой причудливой шляпке из атласа. Она была высока ростом и производила впечатление человека надменного и неприступного — до тех пор, пока не одаривала вас своей странной, обворожительной улыбкой.

Пробежав по заснеженным улицам, девушки добрались наконец до запотевших от пара стеклянных стен кафе «Де Маго». Там они уселись за единственный свободный столик и заказали горячий лимонный пунш.

— Черт возьми, ни одного знакомого лица, — пожаловалась Максина. — Вечером тут совершенно иначе. Как-то раз я даже видела, как Симона де Бовуар ругалась здесь с Жаном Полем Сартром. А один раз я видела тут Жюльетту Греко. Она всегда носит черный свитер и брюки. Странный костюм, тебе не кажется?

— Зато можно по утрам не ломать себе голову над тем, что надеть, — проговорил невысокий гибкий молодой человек, блондин, одетый в черный свитер и брюки, усаживаясь на свободное место за их столиком. Внешне он чем-то напоминал вора-домушника: невысокий, с римским, слегка с горбинкой, носом, широким чувственным ртом и гривой льняных волос. — О господи, Максина, как же ты изменилась!.. А как постройнела! Я бы тебя даже в манекенщицы взял. — Он размотал с шеи длинный черный шарф и заказал три горячих сандвича с сыром и жареную ветчину — стандартный набор французского студента.

— Как живешь, как дела? — спросила Максина.

— Уже больше года живу в пансионате «Лондон», обзавелся пошивочной мастерской, но, похоже, никто этого пока не заметил.

— А как вам удалось отвертеться от службы в армии? — спросила, перебивая его, Джуди.

— Когда мне было четырнадцать лет, я переболел туберкулезом, поэтому армия меня забраковала. Отец, конечно, был из-за этого вне себя. Но маме очень понравилось, когда меня взяли на работу к Жаку Фэту: потому что я уже больше не рвался шить платья ей. Она постоянно жаловалась, что примерки такие утомительные и что я все время всаживаю в нее булавки! — Он усмехнулся.

— А как же вы после школы попали в ателье к одному из самых знаменитых портных? — спросила Джуди. — Его во всем мире знают!

— Честно говоря, я получил эту работу только потому, что моя мама была знакома с главной продавщицей салона Жака Фэта. А я до этого или сам портняжил, или срисовывал модели, которые делал Фэт. Разумеется, я делал это совершенно открыто, сама понимаешь. Но рисую я здорово. — Он подул в соломинку на Максину. — К концу первого года моей работы у Фэта меня уже сделали художником, который работает над отдельными деталями модели. А к концу второго года я стал уже помощником модельера. Не самого Фэта, ты понимаешь, но одного из его подмастерьев. — Молодой человек разлил по стаканам вино. — Моя работа заключалась в том, чтобы на основе эскизов, которые делал сам Фэт, готовить чертежи для закройщиков, в разных вариантах, пока не найдем то самое, изюминку. А затем, . когда была уже готова выкройка, когда идея была, как мы говорим, в материале, я должен был подыскивать подходящие пуговицы, «молнии» и следить за всеми этими деталями вплоть до первой примерки модели на манекенщице. Естественно, непосредственно с клиентами мы никогда дела не имели, с ними общаются продавщицы-примерщицы… Максина, если хочешь сохранить свою нынешнюю потрясающую фигуру, не заглатывай так сандвичи.

— А как вы научились шить? — снова спросила Джуди, которой всегда хотелось знать все и обо всем.

— Не знаю. Я просто шил, и все, — пожал плечами Ги.

Хотя Ги Сен-Симон и выставлял себя этаким только что вылупившимся на свет беззаботным гением, которому все удается без напряжения и усилий, но подлинная причина его успехов заключалась не только в его природном таланте, но и в той одержимости модой, которая побуждала его проводить каждую свободную минуту в обществе закройщиков и портных салона Жака Фэта, скрупулезно овладевая мастерством, которое создавалось и совершенствовалось поколениями и передавалось только через непосредственное обучение, от человека к человеку, причем портные-мужчины шили только мужскую одежду, а женщины — только женскую, и так было всегда.