Угроза мирового масштаба 2 (СИ) - Лекс Эл. Страница 46

В очередной раз наблюдал со стороны за его действиями, будто незримый бесплотный дух, что не в силах ничего сделать и ни на что повлиять. Мне только и оставалось, что наблюдать за тем, что творит мой визави.

Все было так же, как и в предыдущие разы, лишь за одним исключением, но очень важным, меняющим всё на корню и заставляющим относиться к происходящему серьезно.

В этот раз видение не прерывалось. Оно длилось долго, будто я смотрел кино, полноценное, без обрывов и неясных сцен.

Раньше все подобные воспоминания выглядели так, будто при монтаже уже отснятой кинокартины режиссер вместе с монтажером ползают по полу, собирая разрозненные, хорошенько перемешанные и местами даже обгоревшие куски пленки, пытаясь совместить какие-то из них, чтобы сложить хотя бы кусочек этого длинного узкого пазла.

В этот раз кусочек пазла уже был сложен, и мне оставалось лишь наблюдать за происходящим, сопоставлять факты, делать выводы и строить предположения. Сделать-то я все равно ничего не мог, разве что проснуться… Но происходящее казалось слишком важным для того, чтобы вот так запросто отмахиваться от него.

Всё началось с того, что Марк находился в своей убогой крошечной квартирке где-то на задворках города.

Он стоял в тесной душевой, совмещенной с туалетом, согнувшись над умывальником. С его изможденного лица, и даже частично с волос, стекали струи воды. Он стоял, болезненно бледный, и опирался на раковину ладонями, потому что без этого просто не смог бы стоять.

Ему было хреново.

Судя по конвульсивным содроганиями тела, парня выворачивала наизнанку рвота. Выворачивала уже давно — так давно, что очередной спазм не выдавливал из него ничего, кроме отвратительных звуков, но ему не становилось легче. Каждый раз его ноги подкашивались от слабости, и если бы он не держался за измятую металлическую раковину, то давно бы уже упал.

После каждого раза он злобно отплевывался и подставлял голову под вяло струящуюся воду из ржавого крана. Она текла по волосам парня и по бледному лицу, на какое-то время Марк даже казался более здоровым, его кожа разглаживалась, появлялось выражение облегчения, будто вода снимала все его боли.

Правда, это длилось недолго. Потом его скручивало снова, и рвотные позывы начинались сначала, с ещё большей силой.

Мучения Марка продолжались минут пять, а может, и дольше.

Ощущение времени во сне всё же было не таким чётким, как наяву.

Пока Марка страдал над раковиной, я даже заскучал, и, пользуясь тем, что могу управлять если не его, то хотя бы своим, телом, огляделся. Даже смог выглянуть в щель приоткрытой двери, что вела в душ, но, кроме брошенного прямо на пол грязного матраса, ничего не разглядел.

Хотя нет, вру, разглядел — лежащую возле матраса красноречивую композицию в стиле современного искусства — гнутую ложку, пакет с белым порошком и упаковку одноразовых шприцов.

Всё было очевидно.

И, судя по всему, Марк подсел совсем недавно, если он до сих пор пользуется одноразовыми шприцами… Впрочем, то, что он до сих пор был похож на нормального человека, даже на прилично развитого в физическом плане, подтверждало ещё раз, что он только начал.

Кстати, я никогда не замечал на его руках следов от уколов. Возможно, при переносе моей души в чужое тело, оно залечило все раны. Особенно если вспомнить момент, когда профессор Громов поинтересовался у меня насчёт вскрытия и попросил расстегнуть рубашку. Тогда я не обнаружил на себе никаких порезов.

Тут, похоже, было то же самое.

Если даже следы от уколов у Марка и были, то они исчезли, когда у его тела появился новый владелец.

Наконец парню полегчало, он еще секунд двадцать постоял, сунув голову под кран, а потом шатающейся походкой переместился в комнату, оставляя за собой мокрые следы.

Затем оделся в потрепанную, явно видавшую виды одежду, которая, тем не менее, была у него самой приличной, если глянуть на то, что торчало из шкафа. Потом обулся в коридоре и вышел из своей квартирки.

Полегчало ему не сильно, но он мог даже выпрямиться. Правда, всё равно порой тяжело дышал, как старик с одышкой, порой останавливался и вытирал пот со лба дрожащими пальцами.

На улице было утро.

Судя по количеству людей — не самое раннее, примерно то самое время, когда основная часть уже добралась до работы, и остались лишь те, кто уже опаздывает и несется во весь опор.

Сколько точно было времени, я не мог бы сказать наверняка — солнце пряталось за высокими зданиями, а часов Марк не носил — скорее всего, просто денег на них не было. Возможно, у него имелся при себе телефон, но он его не доставал и не пользовался им.

В любом случае, сам Марк явно шел не на работу.

Это было понятно как по его расслабленной неторопливой походке, в отличие от остальных прохожих, так и по неприязненным взглядам, которые он на них кидал. Будто они занимались сейчас чем-то предосудительным, и он никогда бы не опустился до их уровня.

Казалось, он ненавидит весь белый свет, а не только прохожих. Он часто морщился, куда бы ни смотрел, и делал это с презрением и злобой, будто это придавало ему сил и заставляло идти дальше.

Марк даже транспортом не пользовался — так и шел по улицам на протяжении минут десяти, шаркая по асфальту сбитыми кроссовками и держа руки в карманах.

Я следовал за ним и по пути активно осматривался, пытаясь углядеть хоть какие-то знакомые ориентиры, чтобы потом найти это место наяву, но, видимо, в этой части города мне бывать ещё не приходилось — ничего знакомого я так и не разглядел.

Наконец Марк куда-то дошел.

Воровато оглянувшись, он свернул в узенький переулок между двумя невысокими домами. Переулок был такой узкий, что в нем даже в разгар дня было темно — стены зданий просто отсекали солнечные лучи, и, казалось, что здесь всегда были сумерки.

Марк шел по переулку, распинывая попадающийся под ноги мусор, которого тут было в изобилии, и наконец добрался до тупика, где переулок изгибался под прямым углом и упирался в стену одного из домов.

В стене была сделана арка, которая, наверное, раньше куда-то вела, но сейчас вместо двери в ней клубилась лишь чернота. Малочисленные солнечные лучи туда проникнуть не могли, и в итоге там образовалась густая, как сметана, тень. Будто ночь в отдельно взятом месте.

Марк остановился прямо возле арки и нервно оглянулся.

Облизнул потрескавшиеся и бледные губы, резким движением взлохматил волосы и еще раз оглянулся, притопывая ногой по земле. Вел он себя, как психопат, который чувствует себя в западне. Тревожился, вертел головой, покрывался испариной, его пальцы нервно подрагивали.

Но так продолжалось недолго.

Буквально минута нервного тика — и тьма в арке шагнула вперёд. Непроницаемо-черный покров облепил силуэт, будто влажная занавеска, и стек с тела того, кто пришел на встречу к Марку.

Оказалось, что его я уже видел раньше.

Это был тот самый человек в маске, похожей на птичий череп. Она напоминала череп очень отдаленно, но больше никаких сравнений в голову мне не пришло. Маска полностью закрывала все лицо незнакомца и была единственным белым элементом в его черном одеянии.

Завидев гостя, Марк резко успокоился, паника отпустила его, и он смог даже немного расслабиться. Его пальцы перестали дрожать, а нога больше не постукивала нервно об асфальт.

Парень подошел к новоприбывшему, глядя на него снизу вверх (человек в маске был на полторы головы выше Марка) и остановился на расстоянии вытянутой руки.

И человек в маске покрыл это расстояние той самой вытянутой рукой, в пальцах которой, как сигарета, между указательным и средним, был зажат белый конверт. Марк взял его и тут же распечатал, внимательно глядя на то, что оттуда выпадет.

В эту секунду он снова занервничал. Нервный тик опять взял над ним верх, пальцы опять задрожали.

Из конверта на ладонь Марка вывалилась небольшая цветная фотография, сделанная явно наспех и без подготовки. На снимке был изображен молодой подкачанный блондин в обтягивающий футболке, заходящий в двери какого-то здания и на мгновение обернувшийся прямо в камеру. Снимали его явно во время скрытого наблюдения.