Искусство и его жертвы - Казовский Михаил Григорьевич. Страница 70

— Как же я смогу совмещать работу в Капелле с сочинением новой оперы? — слабо сопротивлялся он. — Пушкин обещал написать либретто к своему "Руслану".

Но ему в ответ льстили: ты гений, сможешь и то, и другое. Михаил Иванович согласился скрепя сердце, продолжая сомневаться, но случилось непоправимое: 29 января от смертельного ранения на дуэли умер Пушкин.

Отпевали его 1 февраля в церкви Спаса Нерукотворного образа на Конюшенной площади. Глинка увидал средь молящихся Анну Петровну Керн, подошел, поздоровался. Женщина была вся в слезах. Причитала:

— Как же мы теперь? Вроде солнышко на небе погасло…

Михаил Иванович тяжело вздохнул:

— Да, да, и не говорите… это такая потеря для всех для нас…

Он увидел рядом с ней худощавую бледную девушку лет 18.

Генеральша спросила:

— Вы не узнаёте? Дочь моя, Катенька. В прошлом году окончила Смольный институт с отличием. Получила от государя-императора десять тысяч рублей на приданое.

Музыкант одобрил:

— Очень хорошо, поздравляю.

Выйдя из церкви, он надел меховую шапку и направился к собственной карете. Обратился к Керн:

— Вас подвезти?

— Было бы чудесно.

По дороге спросил:

— Вы теперь с дочерью живете?

— Да, но Катенька скоро уезжает в Смоленск.

— Отчего в Смоленск? — удивился Глинка, ведь смоленские места — его родина.

— Разве вы не знаете? Генерал Керн — вот уже восьмой год комендантом Смоленска. Станет жить с отцом.

— Понимаю…

Он подумал: если навестить Евгению Андреевну в Новоспасском, можно по дороге заехать в Смоленск и увидеться с мадемуазель Керн. Почему так подумал? Кто ему внушил эту мысль?

Между тем Анна Петровна живо вспомнила:

— Вы не потеряли стихотворение Пушкина обо мне?

Глинка спохватился:

— Нет, нет, как можно, у меня лежит в томике стихов.

— Обещали сочинить романс и не сочинили.

— Непременно сочиню.

Он помог дамам выйти из кареты. Встретился глазами с Екатериной. И почувствовал тонкую иголочку, уколовшую в сердце.

Катя опустила ресницы и присела в книксене.

Михаил Иванович церемонно кивнул.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Катя до семи лет жила и воспитывалась у бабушки и дедушки в городе Лубны, что в Полтавской губернии.

Городок был маленький, очень провинциальный, население не больше трех тысяч, тысячу из которых составляли евреи. По весне и осени грязь была такая, что в бездонных лужах утонуть могла не только собака, но и лошадь с кучером. Но при этом имелась библиотека и казенная аптека. Назывался городок "Лубны" потому, что его жители издревле промышляли лубом.

Дедушка был предводителем местного дворянства, дом свой подарил богоугодному заведению, а себе выстроил другой, каменный, на окраине, над рекой Сулой, средь березовых и липовых рощ.

Дедушка, желая разбогатеть, брался за любые рисковые предприятия, вкладывал в них деньги, разорялся, горевал, а потом пускался в новые авантюры. Например, он придумал делать из мясного бульона концентрат (то, что мы теперь называем "бульонные кубики") для нужд армии. И ввиду грядущей войны с Наполеоном эта затея выглядела вполне перспективной. Он пробился к самому Александру I, тот его наградил орденом Святой Анны 2-й степени, похвалил, но приказа закупать концентрат не отдал. И сухой бульон, находившийся у дедушки на складе, был захвачен французами, а потом благополучно употреблен ими в пищу.

Катя любила дедушку — доброго, великодушного, одевавшегося с провинциальным шиком, иногда вспыльчивого, часто упрямого, но любившего жену и внучек самозабвенно.

После смерти Анечки (младшей своей дочери) Анна Петровна забрала Катю в Ригу, а потом в Петербург.

В Риге девочка впервые познакомилась с папа — грозным генералом, от которого всегда пахло трубочным табаком, легким перегаром и конским потом. Правда, от прислуги Катя услышала, что на самом деле ее отец — Александр I, но ни капельки не поверила. Ермолай Федорович относился к ней с нежностью, заботливо, целовал, гладил по головке, угощал сладостями. Но родители вскоре расстались окончательно, и мама, беременная уже Ольгой, вместе с Катей переехала в Петербург.

Здесь они вдвоем прожили недолго — Анна Петровна отдала ее в Смольный институт.

Катя вначале плакала — без заботы и любви близких родичей, оказавшись в чужом городе, в шумном учебном заведении, в строгости преподавателей и классных дам. Петербург ей вообще не понравился — холодом, сыростью, от которых у нее то и дело болело горло. Но потом притерпелась понемногу. И в учебу втянулась. Успевала по всем предметам, но особенно любила русскую словесность, географию, историю, музыку. Певческий голос имела небольшой, но зато слух отменный, позволявший ей не фальшивить. А вела себя скромно, тихо, большей частью молчала, слушая других.

Анна Петровна навещала дочку регулярно и всегда забирала к себе на праздники, часто — просто по воскресеньям. Вместе они ходили в кондитерский магазин, где, смеясь, пили кофе с пирожными, иногда — в зоосад, кунсткамеру или просто гуляли в парке. Правда, мама каждый раз при этом сопровождал новый кавалер, и вначале Катенька терялась, замыкалась в себе, но, взрослея, начала воспринимать это как должное. Мам не выбирают. У нее вот такая — яркая, душистая, влюбчивая, сотканная из романтизма и суеверий. С этим хочешь не хочешь, а необходимо мириться. Но сама для себя девушка решила: если и полюбит кого, то один раз в жизни и навек.

Маленькая Оля, появившаяся с вывихнутой ножкой и потом довольно сильно хромавшая, вызывала в ней не столько любовь, сколько сострадание. Да и с умственным развитием у сестры оказалось не все в порядке: начала говорить только в три с половиной года, да и то короткими фразами, длинное предложение выстроить не могла. А потом и вовсе вскоре умерла. Катя вместе с матерью была на похоронах, но не плакала.

Выпускные экзамены сдала только на "отлично". И полнейшей неожиданностью сделался для нее подарок Николая I — 10 тысяч рублей на приданое. Может быть, действительно он считал ее своею племянницей? Впрочем, ограничился только деньгами — не назначил фрейлиной императорского двора, как других ее сокурсниц из высокопоставленных семей.

Около года прожила с матерью, но ее, матери, круг общения вызывал в девушке явное неприятие — чуть ли не каждодневные вечеринки, застолья, танцы, пьяный смех, бесконечные романы, — был ей чужд. А когда узнала, что генерал Керн чувствует себя плохо, написала ему, предложила свои услуги по устройству быта и лечению. Ермолай Федорович живо согласился и просил приехать к нему как можно скорее. Анна Петровна не возражала.

Прибыла в Смоленск в марте 1837 года.

Накануне отъезда познакомилась с Глинкой. То есть, вернее, возобновила знакомство (в первый раз увиделись до ее поступления в Смольный). Он, конечно, отличался от других друзей ее матери — не был ни гулякой, ни жуиром, выглядел немножко не от мира сего. И к тому же считался одним из первых композиторов Российской империи. Катя смотрела на него, как на чудо. Но, признаться честно, ни капельки не влюбилась. Он — женатый человек и намного старше ее (на 13 лет), ну а выглядел и вообще лет на 40, много седины в волосах. Нет, нет, Глинка — не герой ее романа.

Оказавшись в Смоленске, обнаружила, что папа плох не так, как ей виделось, сидя в Петербурге, ну, во всяком случае, и курил, и командовал по обыкновению. А провинциальный город умиротворяюще подействовал на нее. Не было петербургской суеты, чопорности, пышности. Люди казались милыми, незатейливыми. Все относились к дочке генерала по-доброму.

Каково же было изумление Кати, услыхавшей летом (это был июль 1837 года), что мадемуазель Керн спрашивает некий господин из Петербурга.

— Кто же это? — строго спросил Ермолай Федорович.

— Не имею представлений, папа.

Камердинер разъяснил:

— Говорят, что являются титулярным советником, капельмейстером императорской Капеллы-с. Некто Глинка Михаил Иванович.